теперь не нужны постановки, чтобы двигаться дальше. Вы делаете это сами.
– Да. Я сдам описания последней медитации на этой неделе.
Доктор Фа поводила пальцем по деревянной поверхности стола, будто рисуя невидимые узоры. Ее волосы были забраны в пучок, и выбившиеся из него за день тонкие пряди еле заметно покачивались от задувавшего в окно ветерка.
– В тот вечер, когда поползли все эти ужасные слухи, я подвозила А-Цина домой. Он рассказал мне о том, что вы попробовали после съемок в пещерах. Вы понимаете природу этих совместных медитаций?
Лун Ань кивнул.
– Я изучал описание древних практик. При смешении энергии ци можно видеть одно и то же. Я читал, что даже при групповых медитациях люди имели возможность наблюдать одинаковые явления или картинки.
– Это так.
– Но нигде не описаны случаи, когда в совместных медитациях были две ведущие роли.
Доктор Фа длинно выдохнула и поднялась на ноги, подходя к окну. Около него было немного светлее из-за уличных фонарей вдоль дороги внизу, и ее лицо стало лучше видно. Она подняла взгляд на небо и обняла себя за плечи.
– Лун Ань, я задумала этот проект очень давно. И его идеей была проработка внутренних блоков человека, поиск того, что мешает ему или сдерживает его.
– Я знаю, – сказал Лун Ань.
Доктор Фа кивнула.
– Да. И вы были первым и единственным его участником. Но теперь… вы с моим братом видите одно и то же. Как вы уже сказали, обе роли при медитации ведущие, но они не перекрывают одна другую. Видения не наслаиваются, не сбиваются, идут линейно, верно?
– Угу.
Она с неверием во взгляде покачала головой и полностью повернулась к нему. Размытый свет от окна очертил ее прическу и узкие плечи, спрятав от Лун Аня ее лицо в темноте зала.
– А-Цин тем вечером назвал это искуплением.
– Как?
– Искуплением, – повторила доктор Фа. – А-Цин очень открытый и позитивный человек. Он не зацикливается на неприятностях, у него гибкое сознание, которое быстро избавляется от того, что может нанести ему вред. Но это не значит, что ему не бывает больно или грустно, – она сделала паузу и вздохнула. – Рассказав мне о вашей совместной медитации, он долго молчал, и я не отвлекала его, не задавала вопросов. А потом он просто повернулся ко мне и спросил, может ли все это быть ради искупления. Может, мой эксперимент – это не поиск душевного спокойствия и равновесия человека, а путь исправления ошибок?
Лун Ань какое-то время ничего не говорил и не шевелился, потом медленно закрыл крышку ноутбука перед собой. Доктор Фа не торопила его, ожидая, пока он обдумает ее слова. Через несколько мгновений он все же произнес то, что было в его голове задолго до этого разговора.
– Если опираться на эту гипотезу… мы должны что-то менять, отталкиваясь от того, что видим.
– Это третья стадия эксперимента, – тихо сказала доктор Фа. – Честно признаться, я не думала, что мы дойдем до нее с первой попытки. К тому же ваши видения сложно уложить в линейную картинку, чтобы понять, что именно нужно исправить.
Корпус ноутбука скрипнул, и Лун Ань убрал с него пальцы, поняв, что слишком сильно сжал его.
«Есть те, кто готов встать на твою сторону! Пойдем со мной к Старейшинам».
«Мне не за что оправдываться. Что бы про меня ни говорили, это уже не имеет никакого значения. Уходи!»
Тот юноша, которого он видел с момента первой медитации, каким-то образом стал изгоем. На уроке, что они ставили вместе с Ван Цином, учитель разозлился на него за то, что он использовал методы, нарушавшие укоренившиеся в обществе постулаты о невмешательстве в гармонию жизни и смерти. Ван Сяоши, с которым отражение Лун Аня в видениях встретилось на крыше при свете луны, и Ван Сяоши, запертый в холодной заброшенной хижине, бледный, исхудавший и покинутый всеми, были словно из разных миров. Когда-то от него, как и от Ван Цина, ощущался внутренний свет: яркий, звонкий, как тонкое, но прочное стекло, что ловит блики солнечных лучей, впитывает их тепло. А после остался лишь холод, сотканный из боли и одиночества. Пахнувший смертью.
Сделал ли Лун Байхуа что-то с этим? Стал ли вникать, выяснять причины?
Увидел ли он когда-нибудь этот свет вновь?
Лун Ань снова ощутил такую горькую необъяснимую тоску, что сдавило горло. Доктор Фа, продолжая смотреть на него, подошла ближе и, поколебавшись, дотронулась до его плеча.
– Лун Ань, отпустите это. По крайней мере, сейчас. Вы давно перестали быть для моего брата чужим или просто случайным знакомым. И вы нужны ему. Эксперимент сейчас уже ни при чем.
Она достала из кармана юбки телефон и прищурилась от яркости экрана, когда разблокировала его. По столу прошлась вибрация от телефона Лун Аня.
– Что это? – спросил он.
– Адрес нашей с А-Линем тети. Ее зовут Чэнь Ми. Она будет счастлива с вами познакомиться.
* * *
С самого утра шел дождь. Воздух от жары и влажности превратился в липкую водяную пленку, но, как только Лун Ань оказался за пределами города, повеяло свежестью и запахом примятой свежей травы. Водитель выключил кондиционер в машине и открыл окна, впуская в салон эти упоительные ароматы.
Большие загородные дома со временем стали попадаться реже, пока их полностью не сменили традиционные. Такси свернуло на грунтовую дорогу, засаженную по обочине декоративными кустарниками, и вскоре остановилось в тихом переулке вдали от магистрали. Лун Ань вышел из машины и приблизился к высоким деревянным воротам, сбоку от которых висела аккуратная табличка: «Чэнь».
До этого момента Лун Ань не задумывался, что и зачем делает, но теперь, оказавшись перед этим домом, замер в нерешительности. На что он рассчитывал, приехав сюда? Слова доктора Фа звучали так уверенно, да и сам он очень хотел увидеть Ван Цина, поговорить с ним или просто… убедиться, что он в порядке. Но что он ему скажет? У них не было зацепок и доказательств, не было способа сказать людям, что все, что произошло, случилось не по вине Ван Цина. И Лун Ань ничего не знал о его матери, к тому же не был уверен, что она сама в курсе его существования.
Однако отступать было слишком поздно.
Покачав головой, он глубоко вдохнул и коснулся влажной от прошедшего дождя створки ворот. Они оказались не заперты. Внутри по ухоженному небольшому саду вились каменные дорожки. У вытянутых ступеней крыльца, ведущих к раздвижным дверям, рос клематис, который совсем скоро должен был ярко распуститься
