Святозар привел ее в просторную пещеру, заполненную ледяными столбами и освещенную тусклыми бледными лучами, проникавшими откуда‑то сверху. Из темноты выступил страшный, как высохший мертвец, человек, в плаще из черного дыма. Его темные глазницы сочились тьмой. В костлявой руке он держал кривой меч, которым постукивал по ледяному полу, высекая осколки льда и голубые искры. Казалось, он состоял из одних костей, обтянутых синеватой кожей. «Костяной демон», – окрестила его про себя Божена, догадываясь, что попала в потусторонний мир, побывать в котором мечтала с детства. Только этот мир пугал ее. Она представляла его не таким.
Божена огляделась, но не увидела Святозара, тот незаметно исчез куда‑то, а человек‑мертвец схватил ее за руку и потащил за собой. Без особой надежды на то, что будет услышана, она стала выкрикивать имя Учителя Радды‑Бай. От страха оно вылетело у нее из головы. Перебирая похожие варианты, она ни разу не произнесла его правильно. «Махама Мояр! Махиама Манур! Мамаха Мортар!» – истошно вопила Божена, но в ответ слышала лишь злобный смех «костяного демона», с легкостью волочившего ее за собой несмотря на все ее попытки упереться ногами в пол. Но когда прозвучало «Махатма Мортем», еще не успело стихнуть эхо ее голоса, как человек‑мертвец остановился. Перед ними возник силуэт мужчины, закутанного в накидку с низко спущенным капюшоном. Тотчас Божена вспомнила, как правильно произносится имя Учителя Радды‑Бай, и выкрикнула: «Махатма Мория!»
Незнакомец поднял руку, призывая к тишине, и край накидки взметнулся вверх и в сторону, как воронье крыло.
– Отпусти ее! – потребовал он, обращаясь к «костяному демону». – Она пришла не к тебе.
Мертвец злобно прорычал что‑то и удалился, постукивая мечом, как слепой – тростью, а незнакомец в капюшоне спросил Божену, откуда ей известно имя, только что прозвучавшее в этих стенах. Она рассказала ему всю правду, с самого начала, начиная с детских фантазий о сказочном мире и заканчивая «некрографом» Эдисона, а также сообщила, что Махатма Мория многому научил ее покойную родственницу, и эти знания прославили ту на весь мир.
– Вы – Махатма Мория? – с надеждой спросила Божена, закончив рассказ.
Ей показалось, что под капюшоном незнакомца сверкнула черная молния.
– Нет, – ответил он резко. – Но я знаком с этим мудрецом.
– Устройте мне встречу с ним! – Божена умоляюще сцепила руки перед собой.
– Ты тоже хочешь прославиться на весь мир, как мошенница? Хочешь быть предана всеми, кому доверяла? Хочешь умереть в тоске и бедности? – спросил он, и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Ведь именно это произошло с твоей знаменитой родственницей? Ничего другого он не даст и тебе.
– Но я лишь хотела узнать, как он пересекает барьер и переходит с того света в наш, – поспешно сообщила Божена.
– Это твоя мечта, я понял. – Капюшон закачался из стороны в сторону, но даже краешек лица не мелькнул между складками. – Знаешь, некоторым мечтам лучше не сбываться. Вот ты перешла барьер, и что? Тебе тут нравится? – Полы накидки разошлись, словно тот развел руки в стороны, но, когда ткань затрепетала от неизвестно откуда налетевшего ветра, стало ясно, что под накидкой нет ни рук, ни тела.
– Нет, не нравится, но ведь наверняка есть места и получше? – робко предположила Божена.
– Все относительно. Что одному во благо, для другого – хуже смерти. Но с мечтами надо быть осторожнее, чтобы не угодить в западню, как ты.
– В западню? Что же, мне теперь не выйти отсюда? – дрогнувшим голосом спросила она.
– Выход есть всегда, но вот нужно ли тебе туда… – Мужчина глухо рассмеялся.
– Я хочу домой! – Сердце Божены ушло в пятки.
– Все хотят, но не все знают, где это. Могу подсказать за небольшую услугу.
– Что нужно делать? – спросила Божена с тревогой, предчувствуя подвох, уж слишком мудрёно говорил незнакомец.
– Позволь мне иногда навещать тебя в твоем доме. Не бойся, я буду приходить нечасто и не потревожу, если ты сама не заговоришь со мной. Я буду лишь смотреть иногда, как ты поживаешь.
– И все? – Ей не верилось, что этот таинственный человек позволит ей уйти.
– Да, больше я никогда ни о чем тебя не попрошу. Но ты можешь просить или спрашивать меня о чем угодно. Хоть я и не Махатма Мория, но тоже способен многому научить, если у тебя возникнет такое желание.
– Я согласна! – Божена даже кивнула для убедительности.
– Значит, договорились! – полы накидки заходили ходуном, как будто мужчина потер руки от удовольствия.
Спохватившись, Божена спросила:
– Кто же ты?
– Странный вопрос, ведь тебе известно мое имя. Ты крикнула «Мортем», поэтому я и пришел.
Голос собеседника прозвучал так, словно он улыбался, когда говорил последнюю фразу. Божена нервно сглотнула. Она неплохо знала не только русский, но и латынь, и слово «мортем» в переводе с латыни означало «губитель». Она упомянула его случайно, в панике, и о смысле даже не думала.
– Ну и что, – заявил незнакомец, явно услышав ее мысли. – Твое имя Божена, но разве ты имеешь какое‑то отношение к богу?
Она не называла ему своего имени, но ее не удивило, что он произнес его. Божену терзал вопрос: давая согласие этому человеку «навещать ее в своем доме», не позволила ли она ему тем самым забираться к себе в голову? Ведь говорят же, например, «не все дома», подразумевая, что в голове не все в порядке.
– Мысли я читаю по глазам, на это мне позволения не требуется, – пояснил Мортем, и в его голосе прозвучали надменные нотки.
– А я могу отказаться от уговора? – неуверенно спросила Божена.
– Можешь, и останешься здесь, – был ответ.
– Не велик выбор! – Божена печально вздохнула.
– Но он за тобой.
– Наш договор в силе, – смирилась она.
Мортем выпростал руку из‑под накидки, в глубине рукава что‑то блеснуло, а затем серебристая змейка выплыла оттуда и устремилась к Божене, выписывая зигзаги в воздухе. Она приближалась, и вскоре стало видно, что это цепь из плотно подогнанных друг к другу звеньев. Один конец цепи браслетом обвился вокруг запястья Божены, а другой по‑прежнему скрывался в темных недрах рукава Мортема. Божена испугалась и подергала цепь, пытаясь высвободиться, но та держалась крепко, будто спаялась.
– Это чтобы я мог всегда найти тебя, – пояснил Мортем. – Цепь станет почти незаметной, когда ты выйдешь наружу, и не будет тебе мешать.
Божена лишь пожала плечами, понимая, что все протесты будут бессмысленны.
На этом Мортем отпустил ее, сообщив напоследок:
– Передай своему Джону, что устройство заработает, если он перед запуском сутки не будет включать электрический свет. И еще: возьми две пригоршни ледяной крошки, что рассыпана у тебя под ногами. Когда лед растает, ты найдешь алмазы. Пусть Джон использует их для преломления света, и ваше устройство станет переходом в потусторонний мир. Можешь не благодарить меня.
Вскоре Божена была уже дома. На ее счастье, едва она выбралась из подземелья, ее заметили местные охотники, которые везли добычу на продажу в город. Они подбросили ее до большой дороги, а оттуда она доехала с попутным экипажем, следовавшим как раз в тот постоялый двор, где остался Джон.
Он по‑прежнему ковырялся с устройством и выглядел жутко: исхудал и зарос, глаза покраснели от недосыпа. Божене с трудом удалось привлечь его внимание. Она рассказала ему нелепую, плохо придуманную историю, якобы оправдывающую ее долгое отсутствие, но Джон, похоже, ничего не слышал. Однако, когда Божена передала ему слова Мортема об электрическом свете, он встрепенулся, хлопнул в ладоши и заорал, как сумасшедший: «А точно ведь! Электричество дает помехи!», и затем вновь склонился над ворохом проводов. Божена выложила на стол рядом с ним несколько алмазов со словами: «Используй их, как линзы». Джон уставился на камни, едва не уткнувшись в них носом, закивал и сгреб в горсть, бормоча: «Да, правильно! Отличная идея!» На Божену он так и не взглянул.
Шел одна тысяча девятьсот первый год. Электрический свет в то время уже повсеместно вытеснил свечи и керосинки, добравшись даже до глухих провинций, во многом благодаря тому же изобретателю Эдисону, у которого Джон украл «некрограф». В постоялом дворе имелся генератор, от него освещались комнаты для гостей. Джон попросил у хозяина две керосинки, чем немало его удивил. В тот же вечер устройство заработало, и Божена впервые переместилась в иной мир, не считая случая в подземелье, где, кроме каменных стен, смотреть было не на что.
