высунулась голова охранника.
– Стрейнджуэйз? – заорал он, и мой защитник обернулся на крик.
– Ага, что там?
Охранник ткнул пальцем себе за спину, в зал суда, и мой защитник, почетный поборник скорости и удобства, адвокат Стрейнджуэйз, двинулся в ту сторону.
– Оставайтесь здесь, – бросил он мне на ходу. – У меня дело. Я сейчас.
И исчез.
Бог свидетель, он именно так и сказал. «Оставайтесь здесь». Это звучало как плохая шутка У. К. Филдса. Ну, тогда мне так показалось. Но он именно так и сказал! Правда.
Смеяться я не мог. Слишком все страшно оборачивалось, чтобы смеяться.
Я вернулся на скамью, к своей книге в ожидании м-ра Стрейнджуэйза и крошечного окна в его плотно набитом бедняками графике.
Наконец мой защитник ворвался в дверь и взмахом руки вызвал меня к решетке. Я подошел.
– А теперь, – начал он так, словно до его последнего челночного маршрута мы уже о чем-то договорились, – расскажите мне все еще раз.
– Что – еще раз? – не понял я.
Я просто ушам своим не верил.
Он смерил меня холодным взглядом, словно я отнимал у него драгоценное время.
– Что случилось, парень, что случилось! Расскажите мне, что там с вами не так.
– Со мной не так то, что я невиновен. Я ничего не совершал. Я только…
– Да, да, – перебил он меня. – Я знаю, что вы ничего не совершали, но за что вас сюда привезли?
Я решил, что мне лучше отказаться от тактики оскорбленной невинности и рассказать этому клоуну все, что смогу в надежде на то, что он вдруг сохранит хоть часть из всего этого, если не в серых мозговых клетках, то в блокноте.
– Я писатель, – торопливо начал я. – Я написал две книги о преступности среди несовершеннолетних. Пять лет назад я на протяжении десяти недель общался с детской бандой, собирая материал. Расставаясь с ними, я захватил несколько видов оружия, которое использовал для лекций, которые читал в Ассоциации родителей и учителей и прочих таких организациях. Один тип, которого я не видел несколько лет, хотел доставить мне неприятности, позвонил в полицию и сообщил, что у меня дома целый арсенал. Меня взяли по акту Салливана, хотя я использовал оружие в абсолютно законных целях… я никогда не считал пистолет оружием, только наглядным пособием, иначе я обязательно зарегистрировал бы его. И вообще, последние пять лет я жил за пределами штата и не…
Он бесцеремонно перебил меня.
– Вы использовали его в незаконных целях?
– Вы что, шутите? – взорвался я. – Я же сказал: я законопослушный писатель, я использовал его в качестве наглядного материала на лекциях в школах, для молодых христиан и всего такого. Вы что, мне не верите?
– Ну, ну, конечно, – кивнул он, хотя лицо его не выражало при этом ни малейшего признака доверия к моим словам. Он поднял руку, успокаивая меня. – Я вам верю. Посмотрим, что я смогу сделать. Подождите, – и с этими словами Одинокий Рейнджер снова исчез.
У меня сложилось впечатление, что с этим самозваным Перри Мейсоном я имею шанс оказаться не то, что в тюряге, а на гильотине.
И все это время мои коллеги по несчастью кричали, толкались и сходили с ума всякими прочими способами, пытаясь добиться, чтобы их выслушали.
Стрейнджуэйз вернулся почти бегом, держа подмышкой стопку записей. Я думал, что он спешит поговорить со мной, но он выкликнул другое имя. Потрепанного вида старик, сидевший, скрестив ноги на полу, поднялся, поспешил к решетке, и они поговорили с полминуты (примерно, как и я прежде). Потом Стрейнджуэйз ринулся обратно в дверь, которую придержал для него охранник (это до смешного напоминало тореро, уворачивающегося от бычьих рогов, и когда Стрейнджуэйз, проныривая в дверной проем, исполнил некое подобие «вероники», я с трудом удержался, чтобы не воскликнуть «Оле!»). И тут я похолодел, поскольку до меня дошло, что я, действительно, кричу вслед исчезающему Стрейнджуэйзу, кричу давно, чуть ли не минуту, только вовсе не «Оле!». Я услышал собственный вопль, сливающийся с воплями остальных отчаявшихся в этой клетке зверей. Я кричал: «Вы должны вытащить меня отсюда!»
Потом – значительно позже – когда моя голова уже шла кругом от шума, меня вывели из клетки. Настала моя очередь предстать перед судьей.
Единственное, что я успел заметить в те несколько секунд, пока не начали слушать мое дело – это просторное помещение со стенами, отделанными деревянными панелями, множество людей, вонь мокрой от дождя одежды, обилие суеты, а еще с полдюжины общественных защитников, приставов, копов, охранников, зевак и плачущих женщин, столпившихся вокруг скамьи подсудимого.
Я не мог представить себе, как увидит меня в этой толпе судья, как он оценит меня, выслушает мои доказательства. Как выяснилось, я мог не беспокоиться на этот счет. Он даже не пытался.
А теперь слушайте внимательно. Вот вам портрет предварительного следствия на утренних слушаниях в суде Нью-Йорка:
Клерк монотонно зачитывает обвинение, судья чешет седую шевелюру, проверяя ее на наличие перхоти, мой «рыцарь без страха и упрека», проницательный и лаконичный м-р Стрейнджуэйз, выходит на сцену весь в белом и произносит (Бог свидетель, повторяю слово в слово!):
– Ваша Честь, этот мужчина – писатель. Он приобрел это оружие для написания рассказа, и имеет право держать его, посколь…
– ЧТО ВЫ ХОТИТЕ СКАЗАТЬ ЭТИМ «ИМЕЕТ ПРАВО ДЕРЖАТЬ ЕГО»? – послышался глас чьего-то там бога. – С КАКИХ ЭТО ПОР ТО, ЧТО ОН ПИСАТЕЛЬ, ДАЕТ ЕМУ ПРАВА ДЕРЖАТЬ ДОМА ОРУЖИЕ? ЗАЛОГ ТЫСЯЧА ДОЛЛАРОВ.
Я едва не лишился чувств.
– Ваша честь! – заныл Стрейнджуэйз. – Пятьсот!
– ЗАЛОГ ТЫСЯЧА ДОЛЛАРОВ.
И на этом все кончилось.
Стрейнджуэйз не произнес больше ни слова. Он повернулся, схватил пачку бумаг по делу другой несчастной души и исчез в комнате с клеткой. Я стоял в ожидании возможности сказать хоть слово, но такой возможности не случилось. Вообще.
Господи, какую безнадежность я испытывал! Какую беспомощность! Какую потребность сказать или сделать хоть что-нибудь! Не имея возможности пошевелиться ни на дюйм, так оглушили меня все происходящее и та стремительность, с которой все это случилось. Я словно заблудился в густом тумане! Я медленно поворачивался вокруг своей оси, и – в момент, когда пристав ухватил меня за руку, я увидел мать, и Линду, и моего друга, джазового критика Тэда Уайта с женой Сильвией, и все они сидели, побелев от ужаса и неожиданности. Я увидел своего агента, Фирона Рейнза, и пожалел его, потому что бедняга Фирон практически лишился чувств от беспомощности при виде того, что произошло со мной, его другом и клиентом.
– У вас есть деньги для внесения залога? – спросил меня пристав.
Не помню, что
