— Господин Грелич? Это вы?
— Да, я. Чего вам надо?
— Я уполномочен господином Мейером сообщить, что если вы желаете вернуться в лабораторию, то, смею уверить, на этот раз операция пройдёт успешно и ваше устранение не встретит ни единой проблемы. Причём без какой бы то ни было дополнительной оплаты.
— То есть вы гарантируете, что на этот раз я умру? — спросил Грелич.
— Э-э… Да, ведь это была ваша изначальная цель визита в ММТ, не так ли?
— Что было, то было. Но тогда — не сейчас.
— Значит ли это, что вы передумали?
— Я ещё не решил, — признался Грелич. — Слушайте, в настоящий момент никто из нас в этом не заинтересован. Сначала нам нужно уладить кое-какие свои дела. Мы свяжемся с вами позже.
Грелич повесил трубку. Ричи обрадовался, что Грелич не принял предложения сразу и решил подождать с самоубийством. Ему не хотелось видеть, как Грелич умрёт. Но не прельщала его и мысль, что и дальше придётся терпеть соседство в одном теле с другим человеком.
— Нужно сперва выяснить, что и почему пошло не так, — сказал Грелич.
— Согласен, — ответил Ричи.
Снова зазвонил телефон. На этот раз трубку снял Грелич.
— Господин Каслмен? — спросил женский голос.
— Это Грелич.
— Господин Грелич, я Рахиль Кристиансен, ответственный секретарь компании ММТ. Звоню, чтобы извиниться перед вами за то, что я сделала, — поверьте, совершенно неумышленно. Я и не думала, что…
— Что произошло? — ворвался в разговор Ричи.
— Это так сложно объяснить. Мне кажется, нам лучше встретиться. Конечно, если у вас есть время.
— У меня есть время! — воскликнул Ричи. — Где? Когда?
— Есть небольшая кофейня неподалёку от моей квартиры в Бронксе. Или это, скорее, верхний Манхэттен. Я недавно в городе и знаю только, как проехать на работу и с работы.
— Как называется-то?
— Что-то там коричневое. Корова или овца. Никогда там не была. Слишком уж вид подозрительный.
— Адрес?
— Сейчас посмотрю. Я сажусь в метро на углу Сто шестьдесят седьмой улицы и Джером-авеню, а коричневое нечто в двух кварталах в сторону центра от входа, то есть, получается, на Сто шестьдесят пятой улице, восточная сторона Джером-авеню. Или это на два квартала от центра, извините, обычно я более собранная, но последние события…
— Понял, — отрезал Ричи. — Давайте так. Мы вызываем такси. Через полчаса будем в Бронксе. Так годится?
— Конечно, господин Каслмен. Это самое меньшее, что я могу для вас сделать. Но я не уверена, что заведение приличное…
— Насколько поганой может быть обычная кофейня? — встрял Грелич. — Уже едем. — И повесил трубку.
— Я собирался спросить её домашний адрес и телефон, — сказал Ричи.
— Не усложняй. Она там будет.
Поездка на такси — само по себе интересное путешествие, не без пафоса и изрядной толики юмора. Но это совсем другая история, которую мы для ясности опустим. Скажем только, что кофейня называлась «Брюн ваш» [106] и располагалась на углу Сто шестьдесят шестой улицы и Джером-авеню. Таксист-кубинец только удивился про себя, с чего вдруг Ричи, такой прилично одетый мужчина, едет в заведение, где наливают самый паскудный кофе во всём районе. На верное, он из мафии, решил водитель.
Рахиль Кристиансен уже была здесь, за столиком возле двери. Перед ней стояла чашка чая. Место было тёмным и почти безлюдным.
Рахиль оказалась пышной дамой с миловидным лицом. Возраст — под тридцать. Лицо обрамляли пушистые светло-каштановые волосы. Она поднялась из-за столика навстречу Каслмену:
— Господин Каслмен? Я Рахиль Кристиансен. Это такая трагедия, такая трагедия… Поверьте мне, я и мысли не имела…
— Что всё же произошло? — перебил излияния Ричи.
— Могу только предположить.
— Выкладывайте.
— Ну, я не знаю точно. Но Натану крайне не нравилось то, что он делал. Вернее, то, что ему предстояло сделать. Ведь вы были его первым клиентом. Сама идея отобрать человеческую жизнь, даже по согласованию сторон, казалась ему святотатством.
— Тогда зачем он пошёл на такую должность? — поинтересовался Ричи.
— Сперва он даже не знал, что ему предстоит забрать человеческую жизнь. Точнее, знал, но старался не думать об этом. Ему очень нужна была работа. Он недавно приехал из Сан-Антонио, чтобы изучать Тору у ребе Томаси. Томаси ведь тоже родом из Сан-Антонио. Думаю, он знал родителей Натана.
— Натан учился в раввинате? — спросил Грелич.
— Прошу прощения?
— Он собирался сам стать раввином?
— Пусть лучше он сам ответит на этот вопрос, — ответила Рахиль. — Это личное дело каждого. Да я и не знаю. Пожалуй, собирался, но мог и передумать. Он как-то пришёл на наше собрание, чтобы задать несколько вопросов пастору.
— Собрание?
— Ну да, собрание международного круга христианской дружбы Форт-Уэйна, штат Индиана. Здесь, на Сто семьдесят третьей улице, его представительство.
— И что он спрашивал? — поинтересовался Ричи.
— Какова истинная связь Бога и человека в его мирском житии. Наш пастор уж точно не одобрял убийство.
— Суицид — не совсем убийство, — возразил Грелич.
— Самоубийство — всё равно убийство, — ответствовала Рахиль. — И большой грех, даже если господин Ницше его и одобрял.
— А Ницше-то тут при чём? — не понял Грелич.
— Натан всегда его цитировал. И ещё Камю.
— Ага, — сказал Грелич. — Он, должно быть, цитировал Камю насчёт того, что единственно важный вопрос — это убивать или не убивать себя.
— Вероятно, — согласилась Рахиль. — И ещё он говорил об одном древнем греке, по имени Сизый вроде.
— Сизиф? — вопросил Грелич. — Кажется, Натан близок мне по духу.
