Однажды, пытаясь подслушать шепот черепа, я прикоснулась лбом к хрустальному надбровью. Внутри что-то щелкнуло, и синяя вспышка на миг ослепила глаза.
Вот какие бесценные сокровища прятала мать.
Самым непонятным предметом были сложенные стопкой куски кожи с протравленными знаками. Пластинки были скреплены друг с другом так, что правая сторона одной примыкала к левой половине другой. Их можно было вытянуть в длинную ленту или аккуратно свернуть в колоду.
Округлые квадраты спиралей манили, словно с них были скопированы узоры подушечек пальцев. Стоило только прикоснуться к надписям, кто-то с обратной стороны знаков, как зеркальный двойник, согревал их, и сердце пускалось в путь, вспоминая неведомые тропы.
Кожа была необыкновенно теплая, словно согрета руками, а знаки подробно, до малейшей черточки, повторяли узоры со стен разрушенного храма к западу от Солнечно долины. К развалинам подходить запрещалось под страхом смерти. Но Жабий Жрец без особого страха день и ночь скакал там, среди лягушек, моля Пернатого Змея о дожде.
Однажды сон матери прервался раньше времени, и меня оглушил разъяренный рык:
- Проклятая! Как ты посмела!
Она с размаха ударила по щеке. Нефритовое украшение слетело со лба и рассыпалось зелеными слезами на полу. Я бросилась собирать бусинки, нанизывая их на порванную паутинку. Мама так дико закричала, что я поняла: пришла моя смерть. Я шептала: "Прости-прости-прости", руки дрожали, на них капала кровь из разбитого носа.
Мать всплеснула руками: "Ты не правильно собираешь", и тоже упала на колени, выискивая недостающие бусинки.
В это время негодница Маленькая Лилия под шумок сперла из приоткрытого сундучка хрустальный череп и со смехом бросилась на улицу.
- О, дети, горе мое! - жалобно заскулила мать, хватаясь за скалку и пускаясь вдогонку за озорницей.
Я тем временем собрала последние бусинки, ссыпала их в сундучок, но не погнушалась похитить и припрятать кожаные пластинки у себя за пояском.
Деревню огласили вопли Маленькой Лилии. Мать догнала ее, отобрала хрустальный череп и пыталась вправить мозги, нещадно лупя скалкой по мягкому месту. Время спасать крошку! Я хорошо помнила жесткость материнской руки, в парах дурмана не обремененную жалостью ни к мужу, ни к детям.
Я вовремя выхватила пичужку из лап разъяренного оцелота.
Мать здорово нам обоим тогда всыпала. И было за что, по правде говоря.
Но случилось непоправимое. Обитателям деревни раскрылась тайна приданого принцессы. Мать долго скрывала от соседей свое благородное происхождение. Хотя кое-кто сам догадался, потому что мужики болтливее баб. После пары чашек тыквенной браги язык Несокрушимого становился злейшим врагом. Он начинал вещать: "Не нужны мне бабские побрякушки, с удовольствием их выменяю на десяток смоляных стрел. Но разве моя ненаглядная принцесса расстанется с хризолитами в ушных катушках? Ни за что! Хотя никто в наших краях отродясь мочки под катушки не подрезал. Дикая глупая мода".
К счастью, верные товарищи вовремя успевали затолкать вождя на женины перины.
Но с тех пор каждый попугай знал и трезвонил на все стороны света о несметных богатствах, спрятанных под циновками принцессы. А хозяйки более скромных сундучков шушукались между собой о том, опасно или нет хранить сокровища, украденные у двенадцати богов.
Больше всего докучала настырная несносная жалость. И умели же вдруг скорчить скорбные мины при виде матери:
"Тяжело богачке на маисовых полях".
Мать ненавидела жалость. Стоило показаться на улице, как соседки, отклеив пальцы от недостряпанных лепешек, принимались теребить бусы и качать головами:
- Ой, что теперь с нами будет!
- А что будет с нашими детьми!
- Бегут и бегут в деревню из больших городов!
- И чего им в городе не хватает?
- Не чего - а кого!
- Нам и самим не хватает.
- Горе-горе!
- Лишь бы хрустальная голова не накликала беды!
2. ЯЙЦА БОГОВ
-11-
Раздался шум, стук дубинок, девчоночий визг. Ловили игуану. Она забежала в деревню и застряла шеей в терновой изгороди. Дети и женщины, вооруженные, кто скалками, кто дубинками или просто камнями, выскочили на зов:
- Еда!
- Большая игуана!
- Окружай!
Громче всех вопила, размахивая кривой дубинкой, Крученая Губа. От волнения она раскраснелась, глаза горели, на закушенной губе выступила кровь.
Необыкновенно крупная игуана размером с двух матерых аллигаторов в ужасе металась внутри живой изгороди. Вылезший из земли корень тиса крепко схватил ее за лапу. Несчастная дергалась и вертелась вьюном, но освободиться не могла. От каждого рывка петля затягивалась туже. Животное глубоко расцарапало землю, искромсав ствол.
- Какая сильная, - перешептывались охотницы.
- А когти - смерть! Голову отсечет - моргнуть не успеешь.
На таких ящериц даже бывалые воины опасались охотиться, потому что в ловкости и быстроте нет этим тварям достойного соперника. Мелькнет молнией коготь - и потроха горе-охотника вывалятся на землю, не соберешь.
- Пока мужчины развлекаются на празднике, поймаем чудовище и накормим детей, - решили женщины.
- Справимся. Мужчине бог дал силу. А женщине ум. В трудные времена ум важнее силы.
- Обойдем игуану против солнца. Только тихо.
Игуана замерла, пытаясь слиться с оградой, ее изумрудные бока медленно перекрасились в цвет жухлой осоки. Лишь изредка из щели рта молнией взлетал, пробуя воздух, скользкий раздвоенный язычок.
Шаг за шагом охотницы, крадучись, сокращали расстояние до жертвы. Голод ослабляет руки, зато зрение, обоняние и слух при этом становятся острее. Если двигаться медленно-медленно, как изменяются облака в безветренную погоду, ящерица не заметит врага. Поэтому даже моргнуть на полресницы нельзя, а если невидимой паутиной резанет по зрачку, плачь, но терпи, иначе добычи не видать. Шаги нужно делать мелкие и бесшумные. Такому хитрому ходу учится каждый годовалый ребенок, иначе не стать ему воином из племени Солнечной Долины.
Резко взлетела дубинка Крученой Губы, удар пришелся по хвосту.
Я добавила чуть выше.
Позвонки громко щелкнули и длинный, в полтуловища хвост с каменным хрустом отвалился к нашим ногам. Он извивался, размазывая темную кровь по траве. Густая струя фонтаном окатила охотниц. Они отступили, вытирая лица.
Игуана беспомощно оглянулась. В неподвижных синих глазах я разглядела кровавую убийцу отраженную тысячу раз. Тысяча убийц держала в руках тысячу дубинок. Вот такими глазами смотрела игуана на меня.
