— Ну-с, — заговорил Гонтран, — кто же спускается первым?
Нельзя сказать, чтобы молодой человек не был взволнован в эту торжественную минуту; но, заметив бледное лицо своей невесты, он хотел, придав себе спокойный и весёлый вид, поднять немного упавший дух девушки.
Джонатан Фаренгейт сделал шаг вперёд.
— Если вы позволите, я готов, — заявил он. Ех-дипломат живо положил руку на плечо янки.
— Нет, нет… — сказал он.
— Сначала нужно кого-нибудь из своих. Вы ведь не знаете, как отпереть дверь вагона? — добавил он, увидев вопросительный взгляд американца.
— А! — согласился Фаренгейт, — Это правда!
— Да спускайся сначала ты сам! — произнес Сломка.
Не обращая внимания на боязливое движение Елены, граф сел в корзину, привязанную к веревке, и твёрдым голосом крикнул:
— Ну, с Богом!
Вал начал вращаться, и скоро молодой человек исчез в темной бездне. Наклонившись над отверстием, старый ученый прислушивался, стараясь уловить какой-нибудь звук. Но в пропасти царила мёртвая тишина, и лишь однообразное скрипение ворота нарушало молчание. Так прошло около четверти часа. Затем электрический звонок возвестил, что Гонтран добрался до дна. Веревку подняли. Михаил Васильевич спустился вторым; вслед за ним — Елена. Сломка и Фаренгейт остались последними.
— Что же нам теперь делать? — недоумевающе спросил американец.
— То-есть как? Я вас не понимаю.
— Каким образом, хочу я сказать, спустится последний из нас? Ведь нужно избавить отверстие от вала, который его загораживает.
Молодой инженер пожал плечами.
— Не беспокойтесь, — произнес он. — Теперь спускайтесь вы, а остальное я беру на себя.
Лишь только раздался условленный сигнал, посланный американцем из пропасти, Сломка начал убирать все, что могло помешать полету ядра. После получасовой успешной работы ему удалось снять подвесной мост и ворот. Затем молодой инженер обвязался широким поясом, подобно тому как это делают пожарные; к поясу он прикрепил механизм, состоявший из двух блоков: вокруг одного был обмотан канат, при помощи второго снижалась скорость разматывания. Когда всё было готово, Сломка взял в одну руку лампу, другой схватился за канат и начал быстро спускаться в пропасть. Через две минуты он был уже на дне кратера, к величайшему изумлению прочих путешественников.
— Господин Сломка! — воскликнула Елена. — Вы просто волшебник! — Как сумели вы спуститься с такой скоростью?
— Очень просто, m-lle, — любезно отвечал инженер, показывая девушке свой нехитрый прибор.
Все общество вошло в вагон, пока еще погруженный во мрак. Гонтран нажал кнопку, и четыре электрических лампы ярко осветили внутренность салона.
При виде помещения, так комфортабельно обставленного, широкое лицо Фаренгейта быстро прояснилось.
— В добрый час! — проговорил он и немедленно принялся за подробный осмотр. Опытною рукой он попробовал упругость диванных пружин, пощупал ковер и обои, наконец отцепил от стены гамак и сел на него с видом полнейшего довольства.
— Недурно, недурно! — проговорил он с улыбкою. Затем, обратившись к старому ученому, который бесстрастно смотрел на его проделки, Фаренгейт прибавил: — Браво, дорогой профессор! Хвала вам и честь! Ваш вагон устроен прекрасно, и если прочность его соответствует отделке, то мы совершим в нем приятное путешествие.
— Очень рад, мистер Фаренгейт, — ответил Михаил Васильевич. — Но вы еще не все видели.
С этими словами старый учёный открыл отделение, где помещались бочки с водой, консервы, провизия, вино и масса других запасов. Затем, поднявшись вверх по подъемной лестнице, профессор показал американцу запасы сгущенного кислорода, блестящую батарею кухонной посуды и склянки лаборатории.
Фаренгейт был на верху восторга.
— Ей-Богу, это просто чудо! — воскликнул он. — В Америке вы были бы миллионером через полгода, — прибавил янки, пожимая руку Гонтрана.
Физиономия графа выражала полнейшее согласие, хотя в душе Гонтран сильно сомневался в правдивости слов американца.
"Лишь бы только нам не изжариться живьем при отлете и не разбиться вдребезги во время путешествия!" — думал он. Но, взглянув на бесстрастное лицо профессора, на спокойствие Сломки и покорность Елены, молодой ех-дипломат мигом успокоился…
Наступило томительное молчание. Минуты казались бесконечными. Наконец инженер взглянул на свой хронометр. Было три часа.
— Пора, пожалуй, делать окончательные приготовления к отъезду, профессор? — обратился он к старому ученому.
— Уже?! — одновременно сорвалось у всех.
Елена и Гонтран слегка побледнели.
— А как вы думаете, граф? — обратился к молодому человеку Михаил Васильевич.
— Пожалуй, по мне и пора, — отвечал Гонтран, стараясь казаться твердым.
Немедленно Сломка герметически закрыл, при помощи гаек, дверь снаряда, затем пустил в ход автоматический распределитель искусственного воздуха.
Кроме его и профессора, все другие путешественники с беспокойством посматривали друг на друга, тщательно наблюдая за дыхательными движениями своих легких.
"Лишь бы только не задохнуться!" — думал каждый.
Гонтран вынул свои часы. Но проходили секунды, бежали минуты, а никакого признака удушья не наблюдалось. Всем дышалось превосходно.
— Ура, профессор Осипов! — воскликнул Фаренгейт, с энтузиазмом подбрасывая вверх свою дорожную шляпу.
Елена, оправившись от страха, принялась распоряжаться в вагоне, словно у себя в Петербургской квартире. Поставив посреди салона обеденный стол, она накрыла его белой скатертью и расставила приборы.
— Как! Уже обед?! — воскликнул Гонтран. — Но ведь только пять часов!
— Мне думается, что лучше пообедать до отъезда, — отвечала девушка. — Как ты думаешь, папа?
— Конечно, конечно, дитя мое, — одобрил старый учёный. Джонатан Фаренгейт уже уселся и успел повязать себе на шею салфетку. — Ну, сделаем честь этому земному обеду, может быть, последнему в нашей жизни, — проговорил он, стукая по столу ручкой ножа.
— Как знать, весьма возможно, что сегодня мы будем ужинать у Плутона! — добавил Сломка.
Эти слова приятеля заставили Гонтрана сильно вздрогнуть.
— Не каркай пожалуйста, — обратился он к инженеру. Однако не прошло и пяти минут, как, благодаря прекрасному бургундскому, молодой дипломат оставил все свои страхи на дне стакана и принялся воздавать должное кулинарному искусству своей невесты.
Завязался оживленный разговор. Компания весело пировала, забыв о предстоящем страшном моменте. Воодушевлённый вином, Вячеслав Сломка только что наполнил бокал шампанским и собирался провозгласить тост за Михаила Васильевича, как вдруг вагон вздрогнул всем основанием. Земля заволновалась. Глухой треск послышался со стороны обсидиановой массы.
Все пассажиры вагона смолкли и беспокойно взглянули друг на друга.
Старый ученый первый оправился и быстро поднялся со своего места.
— Извержение! — воскликнул он.
— Извержение! — весело повторил за ним Сломка. — Добро пожаловать! И, осушив залпом стакан, молодой инженер добавил взволнованным голосом: — Господа, я пью за уважаемого Михаила Васильевича и Котопахи, за две силы, одну разумную, другую грубую, благодаря которым мы отправляемся и загадочную область неведомых миров!
Все последовали его примеру, затем взглянули на часы: было без четверти шесть.
— Началось! — прошептал Гонтран.
— Нет, это, верно, лишь приближение землетрясения, — равнодушно заметил его друг.
— А что, профессор, если мы отправимся раньше назначенного вами времени? — спросил американец.
— Очень возможно.
— Что же в таком случае делать?
— Да ничего. Нельзя бороться с слепыми силами природы, особенно с вулканическими. Ускорить извержение еще, пожалуй, можно, и я принял для этого меры, на случай, если бы оно замедлилось. Но удержать взрыв подземного огня — вне сил человека.
