Наконец наступил день отлета экспедиции. Шарп собрал около себя всех рабочих, трудившихся над устройством чудовищной пушки, и голосом, которому он старался придать растроганное выражение, произнес следующие слова:
— Дорогие мои друзья! — да позволено будет мне назвать так всех вас: инженеров, мастеров, простых рабочих, словом, всех, кто с таким рвением помогал мне привести в исполнение мой смелый проект, — дорогие друзья мои! Наши общие труды увенчались успехом, и теперь наступил решительный момент сделать последний шаг. Позвольте же мне, прежде чем расстаться с вами, поблагодарить вас…
Тут Фаренгейт перебил речь оратора.
— Со своей стороны и я благодарю вас, — сказал он взволнованным голосом, — благодарю от имени "Общества лунных копей" и от имени своей великой родины, звёздное знамя которой покроется новой славой, если моя попытка увенчается успехом…
Сказав это, американец быстро обернулся, чтобы расслышать шёпот, раздавшийся за его спиною, — то Шарп и его друзья тихо беседовали между собой. Однако Фаренгейту удалось схватить лишь последние слова, которыми обменялись немцы.
— Поняли? — спросил своих помощников Шарп.
— Поняли, хорошо, — отвечали те.
Затем астроном снова выступил вперёд и жестом руки попросил у собравшихся внимания.
— Ровно в восемь часов тридцать пять минут, — сказал он, — заряды еленита будут взорваны, и ядро, в котором поместятся: уважаемый сэр Джонатан, я и герр Шнайдер, — понесётся в пространство… Чтобы избегнуть опасности, которой угрожает взрыв, я советовал бы вам, господа, немедленно уехать с острова.
Громкое: ура! встретило это заявление. Потом все рабочие по очереди пожали Шарпу руку и стали готовиться к отъезду. Несмотря на предостережение профессора, последний грозил затянуться, так как пароход стоял довольно далеко от берега, а между тем для перевозки людей были всего две небольших лодки.
— Но каким же способом воспламенится еленит, — спросил Фаренгейт, оставшись один с тремя немцами.
— Не беспокойтесь, мой друг Фишер сделает все в нужный момент, — успокоил американца Шарп. Затем, посмотрев на свой хронометр, ученый обратился к Фишеру с вопросом:
— Который у вас час?
— Семь с четвертью, секунда в секунду, — отвечал тот, бросив взгляд на часы.
— Ваши часы вперед на тридцать семь секунд, любезный друг, — сказал Шарп серьезным тоном. — Переведите их… Минуту отъезда не следует ускорять ни на одну секунду.
Едва заметная улыбка зазмеилась при этом на тонких губах астронома.
— Итак, — продолжал он, — нам остается быть на земле час двадцать минут. Если хотите, любезный Шнейдер, то мы можем за это время еще раз осмотреть внутренность нашего вагона…
Ничего не подозревая, Фаренгейт помог своим спутникам спуститься в жерло гигантской пушки, а сам отправился торопить мешкавших рабочих.
Прошло около получаса. На острове, в ожидании отъезда, оставалось еще человек пятьдесят. Вдруг огромный столб пламени вырвался из жерла орудия, он потряс остров до самого основания и взволновал море: Франц Фишер взорвал заряд еленита более, чем за три четверти часа, до назначенного срока, и Шарп со Шнейдером одни полетели в пространство…
Первое время путешествие обоих соумышленников совершалось как нельзя лучше. Лишь на четвертый день, измеряя угловое расстояние между землёй и ее спутником, Шарп нахмурил брови, и проклятие сорвалось с его губ: скорость ядра быстро уменьшалась.
Узнав ужасную новость, Шнейдер побледнел.
— Лишь бы нам миновать пояс равновесия! — прошептал он, стараясь казаться спокойным. Шарп с сомнением покачал головой.
— Едва-ли, вернее мы дойдем только до этого пояса, — проворчал он.
— Может быть, это потому, что мы улетели раньше срока! — с упреком обратился к нему Шнейдер.
— Дурак!.. Ужели ты думаешь, что я мог бы сделать подобную глупость?! Нет, мы вылетели вовремя… Чтобы провести идиота Фаренгейта, я и Франц просто поставили наши часы на три четверти назад…
Весь день и всю ночь несчастные были на ногах, с ужасом замечая, как с каждым часом замедляется полет ядра. Вдруг Шарп дико вскрикнул: граната достигла границы, где притяжение Луны и Земли уравновешивалось, и неподвижно повисла в пространстве.
— Тысяча дьяволов! Мы остановились!
Убедившись в своем ужасном положении, астроном упал на диван, с отчаянным взглядом, стиснутыми зубами и судорожно сжатыми кулаками.
— Мы погибли! — отозвался его спутник, как жалобное эхо.
Затем, собравшись с духом, несчастный через силу задал Шарпу страшный вопрос:
— Неправда ли, ведь у нас нет никакой надежды на спасение?
— Мы осуждены вечно быть прикованными к этому месту, пока…
— Пока что?! — спросил Шнейдер, хватаясь за последнюю надежду.
— Пока влияние какого-нибудь тела не увлечет нас из этого пояса, — убитым тоном отвечал Шарп.
— Значит, мы безвозвратно погибли…
Потянулись долгие, томительные дни страшного ожидания. Прошла неделя, другая, третья, целый месяц, а ничто не являлось на помощь, ничто не могло подать даже слабого луча надежды.
С первых же дней путники должны были прикрепить винтами всю мебель вагона, так как он терял равновесие от малейшего толчка. Они сами должны были удерживаться от порывистых движений во избежание падений и ударов. Шнейдер, убитый нравственно, искал утешения на дне бутылки, надеясь залить вином мучительную мысль о неизбежной смерти. Что касается Шарпа, то он по целым дням не спускал глаз с телескопа, в безумной надежде заметить причину, ниспосланную Провидением и могущую вывести ядро из его мёртвого покоя.
Каждый день он подходил к резервуарам с кислородом, чтобы определить, сколько еще дней оставалось жить ему и его спутнику.
И не раз, видя, как быстро уничтожается запас драгоценного газа, Шарп бросал дикие взгляды на пьяного Шнейдера, храпевшего на своём гамаке. При этом губы венского астронома судорожно подергивались и руки сжимались в кулаки. Мысль, что смерть спутника продлит вдвое его собственную жизнь, — все чаще и чаще приходила ему в голову…
— Ах, проклятый Осипов! — вскричал однажды Шарп, после нескольких часов бесплодного наблюдения пространств небесной пустыни, — кто бы мог подумать, что его вычисления были ошибочны и взрывчатая сила еленита недостаточна!
И, ударив кулаком по столу, на котором лежали бумаги с вычислениями, несчастный проскрежетал:
— О, если бы никогда не было его пороха и пушки!..
Теодор Шарп забывал, что и тем и другим он завладел при помощи бесчестной уловки…
ГЛАВА XXVIII
Замысел Шнейдера. — Страшная опасность. — Лицом к лицу со смертью. — Два противника. — Последняя надежда. — Неудавшаяся уловка. — В ожидании гибели. — Спасены! — Встреча соперников. — Как профессор Осипов спас своего врага. — Появление Фаренгейта. — Оба снаряда летят на Луну.
Однажды утром Шарп лежал, растянувшись на своем гамаке, с закрытыми глазами, но не спал, — сон бежал от него все время, как астроном был заключен в своей тесной темнице, неподвижно прикованной к одной точке небесного пространства… Вдруг он услышал, что его спутник встаёт.
По обыкновению, Шнейдер заснул накануне мертвецки пьяный, и Шарп привязал его к постели, чтобы тот не вздумал, проснувшись, буянить.
Сильно удивленный тем, каким образом его товарищ сам освободился от верёвок, ученый почуял что-то недоброе. Он слегка повернул голову и, чуть-чуть приподняв веки, заметил, что Шнейдер пристально смотрит на него, полулежа на своей постели. Опухшее от беспросыпного пьянства, лицо немца сначала не выражало ничего, потом зверская решимость сверкнула в его налитых кровью глазах.
