Глава 42
Площадка, на которой мы стояли, взлетела вверх, как скоростной лифт. Пульт исчез, колонна посреди осталась. Веронику неведомая сила подхватила и прижала к колонне, невесть откуда взявшиеся ремни прификсировали ее накрепко.
В нашем с Марселино распоряжении оказался круг метров двадцать диаметром. На края его с грохотом рухнули из-под потолка два гигантских робота. Нет, не робота… Я судорожно сглотнул, сообразив, что это. Как их правильно назвать, правда, не знаю. Ганмены? Ме́ха? Экзоскелеты?
– Испокон веков! – загрохотал со всех сторон раскатистый мужской голос. – Издревле герои сражались друг с другом, чтобы выяснить, у кого толще, у кого длиннее, у кого тверже, и кому достанется девушка. В доисторические времена всё решала сила и ловкость. Потом огнестрельное оружие уравняло шансы. Сегодня я даю вам оружие, которое поможет выяснить вопрос радикально. Займите же места в кабинах, и да начнется бой!
– Гребаный Августин Сантос! – орала Вероника, тщетно пытаясь выбраться. – Клянусь, сученыш, если я когда-нибудь сдохну, я найду тебя на том свете и буду убивать вечно, снова и снова, пока ад не замерзнет!
Угу, конечно. Если в очереди из желающих не оживешь от скуки. Подозреваю, кандидатов надрать зад Сантосу – никак не меньше миллиарда. Что это за человек такой был? Надо все же послушать справку от Ройал.
Марселино бросился к ме́ху, который стоял у него за спиной, и не оставил мне выбора. Я повернулся и подбежал к тому, который достался мне. Мой был с красной полоской на плече, а ме́ха Марселино – с синей.
Груда металла в два раза выше меня, с блестящими поршнями и открытой грудиной. Голова почти отсутствовала, ведь мозга устройству не полагалось. Вместо нее была какая-то шишка – может, аккумулятор, или типа того.
Я запрыгнул на узкое неудобное сиденье, позволил металлическим скобам обхватить мои ноги и руки. На миг показался себе распятым и бессильным. Закралась мысль, что это – ловушка. Но стоило попробовать вырваться, как мой ме́ха побежал вперед, шатаясь и бестолково размахивая руками. Он подчинялся мозговым импульсам на долю секунды позже, чем это бы сделали мои конечности.
Защитное стекло прикрыло кабину, и слава Сантосу! Ведь еще прежде, чем я успел что-то сообразить, металлический кулак нанес удар. Меня бы просто раздавило. Но стекло по прочности не уступало металлу.
А вот боль была настоящей. И, совершая краткий перелет от центра площадки к ее краю, я переключил сознание в тот единственный режим, который мог помочь мне адекватно воспринять ситуацию. Нет никаких ме́ха. Есть я и Марселино. Просто сейчас мы – стальные.
Как только падение завершилось, я вскочил на ноги единым рывком, и больше уже не метался без толку. Стальные руки поднялись: левый кулак впереди, правый – защищает шишечку головы… Хм, глупо, должно быть, выгляжу. Вон, Марселино затрясся. Ржет, наверное, в своем экзоскелете, просто мне отсюда не слышно.
Зато я слышал Ройал.
«Николас! – жужжал у меня в голове ее голос. – Мне позволено сказать тебе только одно. У тебя есть то, что принесет тебе победу. Твоя сила и твоя слабость – единое целое!»
Тонкая телепатическая ниточка оборвалась.
Марселино высоко подпрыгнул, явно рисуясь перед Вероникой. В воздухе он развернулся. Полагал врезать мне ногой с разворота в полете, но даже я, полный даун в боевых искусствах, знал, что подобные удары хороши лишь в кино.
Упал, перекатился, и Марселино дурацкой раскорякой хряпнулся на край площадки. Я тут же подскочил к нему и с размаху зарядил кулаком в плечо – куда пришлось. Есть! Удар! Я ударил Марселино и остался жив! Урррра-а-а-а-а… А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-атличный апперкот, черт побери, поздравляю, коллега.
После «отдачи» я пришел в себя на противоположном краю площадки. Фигасе, двадцать метров пролететь. Этак он меня и вовсе вниз скинет. Это будет считаться поражением, или мы продолжим битву там? Нет, лучше не падать. И не думать лишнего. Марселино уже несся на меня, подобно бронепоезду, сошедшему с запасного пути.
– Мальчики, мальчики, не надо, прекратите драться! – послышалось со стороны столба.
Мы замерли и обратили взоры к Веронике. Та недовольно поерзала в ремнях.
– Это не я, – пояснила она. – Тут какая-то хрень, которая говорит моим голосом.
Еще прежде чем она договорила, ее же голос, но звучащий как будто со стороны, простонал:
– Прошу вас, мальчики, я люблю вас обоих!
– Да заткнись ты! – заорала Вероника, наливаясь краской.
Марселино пришел в себя первым. Я опять проморгал удар и покатился по полу, путая верх и низ. А какая-то из Вероник кричала:
– Так его! Ты всегда мне больше нравился, Рамирез! Возьми меня прямо здесь и сейчас!
Вот сколько, интересно, труда и времени вбухал Сантос в создание системы, которая скопирует голос Вероники и начнет меня им деморализовывать? Впрочем, надо отдать должное, прием работал. Взгляд мой то и дело устремлялся к столбу, чтобы убедиться: настоящая Вероника лишь скрипит зубами и неустанно пытается вырваться.
Марселино же пёр как танк, не зная преград и сомнений. Схватил меня, лежащего, за бока, поднял и, повернувшись, швырнул на пол. Вновь боль от удара тяжело отдалась в спину. Я закрыл глаза…
И все встало на свои места. Я – Риверос, управляющий механическим устройством. Я – одно целое с ним. Оно – мое зрение. И зрение стало абсолютным, а движения – легкими.
Удивление Марселино чувствовалось даже сквозь зеркально непрозрачное стекло, когда я обрушил на него серию ударов. От контратак уходил не задумываясь. Приседал, уклонялся, и бил, бил стальными кулаками по стальному туловищу, по защитному стеклу.
Я теснил Марселино к краю, и тот все больше уходил в глухую оборону, стараясь блокировать удары.
– Так его, мой герой номер два, не-Рамирез! – ликовал голос Вероники. – Размажь его, и я вся твоя! Можешь делать со мной, что захочешь!
Я недооценил противника. Оказавшись на самом краю, Марселино вдруг скользнул вниз. Пока я недоумевал и наклонялся, чтобы увидеть, как он грянется об пол, он провернул вот что.
Марселино не упал. Он ухватился за край площадки и, как только я перегнулся вперед, он сделал выход силой, технически безупречный, но с переходом в прыжок. Шишечка головы долбанула меня в стекло, я покатился по полу, а Марселино, судя по звуку, приземлился где-то неподалеку.
Пинок в стекло. Хватает, швыряет… Где я, черт побери? Как мне подняться на ноги, когда меня непрерывно избивает Марселино?!
«Давай сделаем что-нибудь очень крутое?» – обратился я с рацпредложением к своей оболочке. Это ведь хотя бы отчасти транспортное средство. У него должна быть душа!
Голос ме́ха у меня в сознании был безжизненным, равнодушным: «Я – это ты, и ты – это я. Во мне нет никаких секретов, я ничего не могу».
«Ну, тогда нам конец».
«Ну, конец так конец. Что ж мы, концов никогда не видели?»
От его унылого тона мне невпопад захотелось спать. Однако добрый, заботливый Марселино подбодрил меня борцовским броском. Перекинул через себя, и я долбанулся условной шеей о площадку, по которой пошла вибрация.
– Убей его, Рамирез! – визжала «Вероника». – Размажь это ничтожество по полу!
Не то от удара, не то из-за крика «Вероники», но что-то во мне сдвинулось, и некий фрагментик астроментальной мозаики встал на свое место. Я слышал, как рычит Марселино, вошедший в экстаз битвы. Видел, как он разворачивается, готовясь меня уничтожить. И понял: он слаб. Воин, поддавшийся эмоциям, всегда слабее того, кто трезво и холодно оценивает ситуацию. Я слышал это в каком-то фильме, где старый китаец тренировал пацана-задрота, который в конце завоевал сердце красавицы.
Второй фрагментик неспешно пополз к заданной позиции. Все это, все, что сказано об эмоциях, не имеет отношения ко мне. Потому что мои эмоции – это моя сила.
– Мое отчаяние – пламя, – прошептал я, вставая.
Я и в самом деле ощутил себя сгустком пламени. Удар Марселино я даже не пытался блокировать. Его кулак угодил мне куда-то в область плеча, но боли не было. Не было
