— Без сомнения… Не забывайте, что вы увлекли меня сюда, следовательно, вы и отвечаете за мой шкуру… Если вы погибнете, что будет со мной?
Шарп расхохотался.
— А, вот где настоящая то причина такой заботливости о моем здоровье! — сказал он. — То-то я удивлялся ей, особенно после сцены, разыгравшейся два дня тому назад!
Шнейдер смущенно опустил голову.
— Ну-с, так что же? — спросил Шарп, забавляясь его смущением.
— Вы сами понимаете, профессор, — отвечал после минутного молчания препаратор. — Когда я хотел вас убить, ваша смерть обеспечивала мою жизнь: воздух, которым вы перестали бы дышать, пригодился бы мне… Теперь — наоборот: ваша гибель повлечёт за собой и мою… В самом деле, что я буду делать, оставшись один в этой неизвестной стране и не обладая вашими познаниями?
Шарп серьёзно кивнул головой.
— Хорошо, — проговорил он, — я понимаю… В сущности, ведь ты прав… Но будь спокоен: обещаю тебе действовать настолько осторожно, чтобы не подвергнуть опасности свой жизнь.
— Вы обещаете? — недоверчиво спросил Шнейдер. — Даю тебе слово, тем более, что мне самому вовсе нет никакой охоты пропадать ни за грош.
Затем, подойдя к двери, учёный стал отвинчивать гайки. Окончив работу. Он отпер дверь и толкнул ее… Дверь, однако не подавалась.
— Что за чёрт?! — выругался Шарп.
— Вы еще очень слабы, — заметил Шнейдер, — дайте-ка я попробую!
С этими словами он налег плечом на дверь. Массивная стальная плита, закрывавшая вход, не двинулась однако ни на одну линию.
— Вот беда! Что бы такое могло ей мешать? — в недоумении проговорил препаратор, вытирая рукавом катившийся пот.
Шарп вдруг побледнел.
— Встань-ка опять на диван и осмотрись кругом еще раз! — сказал он.
Шнейдер повиновался. Через минуту ужасное проклятие сорвалось с его губ.
— Выйти невозможно! — проговорил он задыхающимся голосом.
— Невозможно?! Отчего же?
— Вагон своим днищем углубился в почву, и дверь не может открыться.
Ученый, словно поражённый ударом, повалился на диван.
— Надо непременно отворить ее, — проговорил он хриплым голосом, — и потом прокопать землю.
Шнейдер покачал головою.
— Но вы забываете, что дверь отворяется не внутрь, а наружу.
— Правда, — прошептал Шарп. В вагоне воцарилось глубокое молчание…
ГЛАВА ХLII
Попытка Шнейдера. — Отчаяние и ярость. — Надежда на Осипова. — Ужасные дни. — Два врага. — Преступный замысел. — Холод. — Покойник. — Провизии нет. — Близкая смерть. — Опьянение. — Возмутительное дело. — Шарп становится людоедом. — Обморок.
Долго Шарп и его спутник ломали себе голову, чтобы найти средство выбраться из вагона, ставшего их темницей, а в недалёком будущем угрожавшего сделаться и могилой несчастных.
— Я разобью окно! — вдруг вскричал Шнейдер, порывисто вскакивая со своего места.
— Зачем? — проговорил Шарп, безнадёжно качая головою. — Отверстие не настолько велико, чтобы через него можно было вылезть.
— Да, но через это отверстие мы можем всё-таки расчистить почву около двери.
— Притом, — добавил учёный, — окно сделано из закалённого стекла: его нельзя разбить.
— Все равно, я попробую… С этими словами препаратор вооружился тяжёлым стальным заступом, стал на стул и уже размахнулся, чтобы нанести сильный удар, как вдруг Шарп кинулся к нему и схватил за руку.
— Несчастный, — закричал он, — что ты хочешь делать?!
Шнейдер, не понимая причины волнения ученого, с удивлением взглянул на него.
— Что хочу делать? — проговорил он. — Разбить это стекло.
— А если атмосфера Луны негодна для дыхания?
— Ну? — спросил Шнейдер, все еще не догадываясь в чем дело.
— Весь воздух вылетит из нашего вагона, и мы погибнем здесь, задушенные… Понимаешь?
Теперь Шнейдер понял. Он выронил из рук заступ, опустился на диван и, схватив голову руками, — зарыдал. Шарп продолжал в мрачном молчании сидеть в углу. Вдруг Шнейдер вскочил, подбежал к ученому и, схватив его за ворот, начал душить, крича:
— Презренный! Ты завлек меня, уверяя, что на Луне возможна жизнь, а сам боишься выглянуть из вагона!..
Напрасно Шарп бился, стараясь вырваться из рук препаратора. Наконец ярость последнего утихла, и он оставил полузадушенную жертву, которая почти без чувств упала на пол. Поднявшись затем, Шарп затаил свой злобу и молча пошел в верхнюю часть вагона.
Несколько часов просидел он здесь, изыскивал средства выйти из этой могилы, но ни одна радостная мысль не осветила его мозга. Наконец, почувствовав голод, он сошел вниз…
— Я осмотрел оставшуюся провизию, — сказал, увидев его, Шнейдер, — у нас остается тридцать фунтов сухарей, пятнадцать фунтов говядины и пятьдесят литров коньяку… Как думаете, на сколько времени нам хватит этих запасов?
Шарп подумал.
— Пожалуй, на месяц, — отвечал он. — А сколько у нас остается кислорода? Ученый направился к резервуару, тщательно проверил его содержимое, сделал в уме вычисления и сказал:
— На шесть недель хватит.
— Шесть недель! Ну, это еще ладно: за шесть недель многое может перемениться, — отозвался Шнейдер.
— Ты забываешь, что провизии у нас только на месяц?
— Ну, месяц, все равно…
Удивленный подобной философией, Шарп взглянул на своего товарища и заметил, что он уже сильно выпивши.
— Что же у тебя за надежда? — спросил он.
— А может быть Осипов еще раз выручит нас!
— Безумный! — воскликнул учёный, краснея от гнева, — Осипов блуждает в пространстве и никогда не достигнет Луны!
— Э, полноте, профессор! — проговорил полупьяный Шнейдер. — Что может доказать, что вы не ошибаетесь?
— О, если так, то лучше смерть, чем спасение, благодаря этому человеку!
— Я думаю иначе.
Шарп злобно усмехнулся.
— Увидим, — прошипел он, — что ты станешь думать, попав в руки Фаренгейта…
С этого дня для несчастных началось ужасное существование. Антипатия, скрытно существовавшая между этими двумя людьми, всё возрастала и наконец превратилась в глухую ненависть. Каждый из них ненавидел друг друга, как вора, крадущего у него самого часть воздуха и пищи. Мысль об убийстве опять появилась в голове и Шарпа, и Шнейдера.
Они совершенно не говорили один с другим и старались по возможности даже сокращать время обеда, единственное время, которое они проводили вместе. Остальную часть дня Шарп сидел, запершись в своей лаборатории, то погруженный в думы, то приставив глаз к телескопу… Что надеялся он увидеть там, на вершине этих гор, окаймлявших горизонт?
Шнейдер все время оставался внизу, где он лежал на диване, поминутно потягивая коньяк, как и в то время, когда вагон-граната стоял неподвижно в точке равновесия. Только теперь он пил расчётливее, не напиваясь до бесчувствия, что могло отдать его в руки Шарпа.
Однажды ученый спустился вниз, к обеду, более мрачный и озабоченный, чем обыкновенно: он заметил, что Солнце все ниже и ниже спускается к горизонту, готовясь скоро погрузить всё видимое полушарие Луны в долгую, холодную ночь. В то же время, взглянув на резервуар с кислородом, Шарп заметил быстрое уменьшение запаса драгоценного газа. Уходя после обеда к себе наверх, он захватил непочатую бутылку коньяка.
Шнейдер усмехнулся, думая, что ученый хочет последовать его примеру и в алкоголе искать забвение. Но он жестоко ошибался: придя в лабораторию, Шарп откупорил коньяк, выплеснул часть его на пол и долил бутылку какою-то зеленоватой жидкостью, хранившеюся в аптечном ящике. Сделав это, Шарп как будто успокоился.
Между тем солнце наконец совершенно скрылось за горизонтом, и его яркий свет сменился густым мраком. Ночь, которой так боялся учёный, настала, и с ней жестокий холод проник в вагон-гранату. Напрасно оба путешественника пытались ходьбой согреть замерзавшие члены, — стужа ощущалась все мучительнее. Даже спирт перестал согревать Шнейдера.
