Ну и что? На месте взрыва воздвигли Гору Памяти. И горькая горечь пошла гулять по стране. Заразную беду поделили на всех. Велики владения царя Обимурского, а Русь того шире, того просторнее. Не пропадать же добру! Вот и до острова краесветного добралась говядинка, от которой пищит-заливается приборчик, названный по имени ученого, его придумавшего...
Ничего этого Водяной не знал и знать не мог, а потому кинул стрекотливую палочку в угол и вновь начал наблюдать за людьми.
Очередь меж тем сплоченно сглотнула: над толпой пронесся бодрый шепоток:
- Вон на ней сколько квадратиков. Нынче должно всем хватить! Можно стоять!
Недоумевая, о чем речь, Водяной пригляделся - и с великим изумлением узрел, что вся корова была аккуратно расчерчена на множество квадратиков. Что бы это значило?.. Представление в гастрономе обещало быть интересным, и хоть душно, тесно было Водяному, он не двинулся с места. Даже про куртку позабыл, бедолага.
Та, грязно-белая, с волосами-пружинками, зычно провозгласила:
- Начинаем аукцион по продаже говядины населению! Изначальная цена за кило - один рупь девяносто коп. Кто больше?
Очередь взволнованно молчала, многие зажимали рты соседям, норовившим что-то выкрикнуть.
- Рупь девяносто копов - раз, рупь девяносто - два, рупь...
И тут из дальнего угла некто невидимый Водяному бросил:
- Три рупя и пятьдесят копов!
Очередь дрогнула.
Грязно-белая, пружинистоволосая, завела глаза к потолку и ощутимо напряглась, бормоча:
- Так... задачка... в корове 400 порций, сдать надо 760 рупей. А поделена корова из расчета по рупю девяносто копов за часть. А ежели брать за порцию по три рупя с полтиной, стало быть, надо уже не на 400 частей делить, а на... - она еще сильнее напряглась: - на 217 целых, 14 сотых. Ну, сотые пойдут на премирование работников прилавка, значит, делим на 217! - И, выдернув откуда-то ведро с водой и большую тряпку, она споро обмыла корову, будто покойницу, и с нечеловеческой скоростью испещрила ее значительно меньшим числом квадратов.
В очереди раздались стоны, и Водяной заметил, как множество старичков и старушек, видом куда менее бодрые, чем те, давешние, с площади, понуро зашаркали к выходу. Чудилось, ветер выметает из углов опавшие, иссохшие листья.
- Котлетки... котлеточки... - шамкала согбенная старушка, подбирая слезы из морщин. - Ничо-о! Картохи намну - и то ладно.
После ухода стариков в торговом зале стало значительно посвободнее. Водяной расправил плечи и перевел дыхание. Однако удивило его, что никто особо не радовался наступившему простору. Напротив! Лица вокруг еще более посмурнели.
- Три рупя пятьдесят копов - раз, три пятьдесят - два... выкликала Пружинистоволосая, когда ее перебил тот же голос:
- Шесть рупей!
Громкий детский плач пронесся по очереди. Теперь зал освобождали поблекшие женщины, за подолы которых цеплялись малыши. Ребятишки размазывали по бледным щекам слезы, а мамы всхлипывали, утешая:
- Не плачьте, детки, я вам кашки сварю. Кашки-малашки! А мясо кака, мясо пускай бяки едят!
В зале еще больше поредело. Померкло все в зале без детских лиц!
Действо меж тем ускорилось. Невидимый голос из угла так и сыпал рупями и копами, все набавляя цифры. Пружинистоволосая малость сбросила в теле, умаявшись мыть коровушку, напрягаться для счета, линовать бессловесную животину на все меньшее и меньшее количество квадратов и вновь выкликать: "... раз... два... кто больше?", а из зала уходили, уходили, уходили люди, и со всех сторон доносились до Водяного печальные реплики:
- Опять в столовке пельмени из хека жрать!
- Ну ты гляди! У нас же теперь в точности как за бугром!
- Что ж, на макароны сесть?! Как же с такой диеты конкурентоспособной остаться?!
- Как же я, бедная, ночку нынешнюю продержусь? Одна надежда, что и клиент без белка теперь ослабнет!
- Говорил я тебе, что фантастика - та же прогностика. Мясо из нефти... чую, чую его приближающийся запах!
- Ну, теперь пускай кто другой вздымает выше наш тяжкий молот!..
Богатырь, произнесший это, вышел последним, так громыхнув дверью, что пустой зал содрогнулся. И тогда из укромного уголка выскочил неприметный человечек с блуждающим взором и, подбежав к прилавку, проворно начал выгребать из многочисленных карманов заклепанной рубахи, из линялых штанов, тряпичных башмаков, из узелков на носовом платке смятые рупи и потертые копы, торопя при этом Пружинистоволосую:
- Считай скорее, дорогуша, тайм из мани, мне еще к поставщику подскочить, задумал на корню пшеничное поле взять, то-то пирожков напечем - мясо да рис - рупь за штучку!..
Тут Пружинистоволосая бросила считать, уткнула руки в крутые бока и завопила не своим голосом:
- Коопцы проклятые! Развелись, городские миллионеры, на нашу голову! Нету на вас продразверстки!
Крик ее был изнурительно-пронзителен, и Водяной зажал уши. Теперь чудилось, что Пружинистоволосая раздирает рот в зевоте. Рефлекторно начал зевать и Водяной. Более того! Корова, от непрерывного мытья сверкающая, словно огромный черно-пестрый брильянт, вдруг завела очи и тоже широко зевнула.
Это оказалась удивительная корова. У нее не было языка!
От изумления Водяной опустил руки, и слух его был взрезан воплем покупателя:
- А язык-то где ж? Уже вырезала деликатес, торгашка несчастная?! А может, у коровки и ливер уже тю-тю?! Знаем мы вас!..
Он схватил с прилавка вострый нож и замахнулся им на корову, словно тут же, не сходя с места, намеревался проверить комплектность покупки. Пружинистоволосая взвыла, и тут Водяной услышал странные звуки...
Похоже было, что неведомое существо обиженно, с подвывом, выкрикивает: "Уй-ю-ууу! Уй-ю-ууу!" Синий призрачный свет замелькал в потоке автомобилей, и хоть наш герои ведать не ведал, что значат эти пронзительные вопли и это мигание, он счел за благо пойти прочь...
*
Однако легко сказать! А где это самое прочь находится? Эх, ничего-то здесь не знал и не понимал Водяной. И он почувствовал себя таким вдруг покинутым и никому не нужным, что с надеждой поглядел на солнце.
Где там! Оно едва доползло до полудня, а это значило, что до возвращения в родимый Обимур еще много, много времени, и неизвестно, куда забросит его волна чудодейства Омутницы. Хоть бы злодей-ворожбит вновь объявился - все ж не так одиноко будет!
"Как это все они мимо бегут? - с досадой подумал наш герой, поглядывая на людей. - Неужто я им вовсе неинтересен? Небось если б знали, если б ведали, кто пред ними... - Он представил, что случилось бы, окажи он свое естественное обличье, но тут же снова поникнул головой: - Да, для них это диковинка. А ведь и у них, у каждого, наверное, своя диковина есть. Да только кому это надо? Чего люди так ненавидяще друг на друга глядят, словно тошно им от вида ближнего своего?"
