Манкастер, – сказал Сэм. – Оставайся в палате.
В приступе паники Фрэнк едва не сглотнул таблетку.
– А зачем? – пролепетал он.
– Не знаю. У него спроси.
В рекреации пациенты собрались вокруг телевизора: в девять показывали программу, посвященную оздоровительной гимнастике – в те дни весь мир сходил с ума по ней. Фрэнк слышал, как больные возбужденно переговариваются: крутили анонс передачи, где обещали показать сюжет про летние лагеря отдыха Батлина, с полуголыми девушками, делающими упражнения на гибкость и растяжку. Мужчины, многие из которых годами не видели женщин, улыбались в предвкушении, рассаживаясь перед экраном.
Фрэнк вернулся в «тихую палату» и прикрыл за собой дверь, почти до конца. На улице снова сгустился туман, в окне виднелись только окутанные серые пологом смутные очертания. Что понадобилось Уилсону? Не начало ли это шоковой терапии? Или он сообщит, что полиция намерена его забрать? Фрэнк стоял и разглядывал большую картину на противоположной стене. «Охота на оленя». Отчаянная идея осенила его. Он неверными шагами подошел к картине. Та была очень тяжелой, Фрэнку, с его покалеченной правой рукой, пришлось нелегко снять ее, даже притом, что он подтащил громоздкое кресло, но он справился. Потом трясущимися от усилия руками осторожно поставил картину на пол. Пот лился ручьями. Фрэнк воровато оглянулся на дверь в рекреацию, до него доносился веселый голос дикторши из телевизора. На том месте, где висела картина, был виден большой металлический крюк, глубоко вбитый в кирпичную стену.
Фрэнк уставился на него. Снова мелькнула мысль: «Я не хочу умирать». Но он делает это не по своей прихоти, а для того, чтобы навеки похоронить вместе с собой ужасную тайну. Он потянулся, ухватился за крюк обеими руками и повис на нем всем весом. Крюк не шевельнулся. Фрэнк отошел, снова выглянул в окно, сделал несколько продолжительных, глубоких вдохов, спрашивая себя, верно ли он истолковал события вчерашнего дня. Насколько помнилось, Дэвид и Джефф не любили нацистов наравне с ним. Но он больше десяти лет не виделся с Дэвидом. За это время многое могло перемениться. Вдруг старые друзья и полицейские действуют заодно, пытаясь выведать секрет. Фрэнк отдавал себе отчет, что он расколется, стоит по-настоящему нажать на него. Подумав о тех вещах, которые, по слухам, творили немцы, чтобы развязать людям язык, он зажмурился. И вдруг вспомнил об отце, погибшем в бою. Если он совершит задуманное, то тоже умрет как герой. Снаружи доносился похабный хохот. Фрэнк шагнул к крюку. Кровь шумела в ушах. Очень скоро за ним придут и отведут к доктору Уилсону. Фрэнк торопливо снял куртку, потом мятую рубаху, из которой соорудил своего рода толстую веревку. Это оказалось нелегко, но в результате получилась примитивная петля. В одном жилете он взобрался на кресло и привязал конец веревки к петле. Теперь Фрэнк решился окончательно, как солдат, готовый выпрыгнуть из окопа. Стоя на кресле, он надел самодельную петлю на шею и подогнул ноги, чтобы веревка натянулась. Та выдержала его вес. Затем он прыгнул.
Следующим утром Дэвид, как обычно, пошел на работу. По-прежнему стоял мороз, небо затянули свинцовые тучи, днем обещали туман. Было странно после всего, что случилось с пятницы, идти вот так к станции и ловить ранний понедельничный поезд вместе с другими пассажирами.
В воскресенье вечером, прослушав новости про евреев, Дэвид и Сара сидели в зале, погруженные в гнетущее, угрюмое молчание. Сара порывалась позвонить мужу миссис Темплман, но знала, что этого делать нельзя, – по идее, ей не полагалось даже знать о смерти подруги. Оба вздрогнули, когда зазвонил телефон, – это снова была Айрин: спрашивала, как там дядя Тед, и интересовалась семейными приготовлениями к Рождеству. Сара сидела на твердом стуле у телефонного столика и выглядела утомленной от необходимости поддерживать нормальный с виду разговор; она прикуривала следующую сигарету от окурка предыдущей. После телевизионного обращения оба супруга дымили как паровозы, в воздухе стоял густой смрад. Судя по репликам жены, Айрин завела разговор про евреев. В голосе Сары прорезалось негодование. «Как ты можешь говорить, что им удобно, – после того как бедолаг выгнали из своих домов и погнали под охраной, они наверняка перепуганы…» Спустя какое-то время она устало добавила: «Айрин, думаю, больше нет смысла это обсуждать» – и со стуком положила трубку на рычаг.
– Если ей хотелось утвердиться в своем мнении, то она обратилась не в ту лавочку, черт побери!
– Будь осторожнее с ней. Не забывай про приятелей Стива из числа чернорубашечников.
– Да пошли они все к черту! – отрезала Сара.
Дэвид был в какой-то мере рад, что она разозлилась: ее сильный характер проявил себя, пусть даже муж казался ей холодным и чересчур осторожным. Она вернулась на диван. Оба сидели, смотрели на черный экран и курили сигареты одну за другой, в страхе, что снова зазвонит телефон или, того хуже, раздастся стук в дверь.
На следующее утро они встали с красными от недосыпания глазами, но все-таки тяжело поднялись с постели и погрузились в привычную рутину. За завтраком Дэвид спросил у Сары, достаточно ли хорошо она себя чувствует, чтобы остаться одной. Она была в халате, выглядела бледной и измотанной.
– Я собиралась этим утром обзвонить магазины игрушек. А еще под каким-нибудь предлогом позвоню в Дом друзей и выясню, не известно ли им чего-нибудь насчет бедняжки Джейн.
– Будь осмотрительна при расспросах.
– Разумеется.
– В обед я позвоню из телефонной будки, проверю, как ты.
– А почему не из офиса?
– Просто хочу быть осторожным.
– Если еще раз напомнишь об осторожности, я закричу.
Стоя в переполненном вагоне, держась за ременную петлю, Дэвид прокручивал в голове события предыдущего дня. Наталия проникла в его тайну – единственная, кому это удалось. Она обещала, что не скажет, но интересы Сопротивления для нее важнее, чем он. Что будет теперь с Фрэнком? И с Сарой, которую он все больше подвергает опасности?
Люди с нехарактерной сосредоточенностью читали газеты. Пожилая пара вполголоса яростно обсуждала прочитанное: «Вот гады! Это гадко, мерзко. Заставляет стыдиться, что ты англичанин». Им, похоже, было все равно, что их слышат. Два-три человека хмуро посмотрели на говорящих, но большинство пассажиров зарылись глубже в свои газеты. Состав въехал в туннель, и Дэвид увидел собственное отражение в окне. Лицо было обрюзгшим и усталым. Нужно встряхнуться и взять себя в руки.
Впервые за все время, входя в министерство, он не ощущал себя как в убежище. Многие годы он понимал, что государственные учреждения работают на порабощенную злом власть и непоправимо заражены этим
