Она сдвинула брови и тут же смутилась, сообразив, что он принял её задумчивость за каприз. За смущением пришла горечь – неужели даже лечащий врач считает её избалованной девицей, способной устроить голодовку из-за того, что повар не учёл её личные вкусы?..
– Нет-нет, всё хорошо, я люблю рыбу… Пахнет вкусно, – она заставила себя улыбнуться и шагнула в сторону, позволяя ему войти. И только закрылась дверь, поняла, что не ответила на вопрос – а выгонять его уже поздно.
Оставалось убрать с прикроватного столика книги и наблюдать, как Элджиас переставляет с подноса тарелки, стаканы с тёмно-красным чаем, раскладывает салфетки и столовые приборы. А ещё вспоминать, сколько в её жизни было ужинов на двоих: в шикарных ресторанах, уютных небольших кафе, столовых фамильных особняков, гостиничных номерах и даже спальнях. Изысканные закуски, дорогие вина, взгляды – восхищенные, страстные, откровенно пошлые…
О чём она только думает.
– Что-то не так?
Кариса с неожиданной злостью стиснула в пальцах салфетку, опасаясь поднимать взгляд. Даже сейчас, когда амулеты надёжно закрывали ауру, ей казалось, будто он видит её насквозь.
– Если я не вовремя, то…
– Останься.
Она проговорила это быстрее, чем успела подумать, что его уход был бы лучшим вариантом. Вряд ли у доктора могли быть романтические намерения, скорее он не одобрял нарушения режима. У неё должны быть силы на новые видения, значит, она должна есть, и будет надёжнее проследить за этим лично. Даже если бы она решила сопротивляться, он нашёл бы способ убедить. Да и она ведь всё равно сделает, как ей скажут, выбора у неё нет.
А ещё совместный ужин – отличный повод задать новые вопросы. Ей пообещали три дня отдыха, но ведь они просто пообщаются в неформальной обстановке, он даже не будет просить её снять защиту, профессиональный эмпат и без того способен вывернуть душу наизнанку…
Хотя это в любом случае лучше, чем выворачивать себя самой.
И первый вопрос был…
Про арфу.
Недоверие медленно перерастало в изумление. Светская беседа о музыке более подходила для одной из гостиных во дворце наместника, обсуждать композиторов, исполнителей и концерты в Диких землях казалось странным. И вместе с тем – как же не хватало ей подобных разговоров! Как же соскучилась она по умным, понимающим собеседникам с хорошим вкусом – а у Элджиаса, несомненно, вкус был.
Ему ведь тоже нужно отдыхать. И, возможно, тоже хочется отвлечённого общения.
Сперва Кариса почти не замечала, что именно ест, но собеседник ни словом не упоминал об утреннем происшествии или видениях, и она заставила себя расслабиться. За окном почти стемнело, и по занавеске из бусин побежали огоньки – света они давали немного, но полумрак выглядел уютным и чуточку волшебным. Рыба оказалась сочной и ароматной, в здешние булочки она влюбилась ещё в первый день, а на десерт был творожно-ягодный рулет, и как это печально – осознавать, что для поднятия настроения нужно было всего-то поесть, а не накручивать нервы дурными мыслями…
– О чём ты говорила с Ильнаром?
Она вздрогнула, выронила чайную ложечку и поспешно наклонилась – и он наклонился тоже, и прикосновение пальцев показалось ударом тока. Элджиас выпрямился, положил ложку на салфетку и как ни в чём не бывало добавил:
– Кир рассказал, что вы виделись. Я хотел его самого расспросить, но он уехал настраивать портал к монастырю, вернётся только завтра.
К монастырю.
Ей вдруг стало страшно. Желание наслаждаться едой и беседой испарилось, и в голову потоком хлынули все те мысли, от которых она пыталась спастись работой и одиночеством.
Она наговорила Ильнару лишнего – и не только наговорила, показала в подробностях. Что, если он поверил? Что, если он из-за неё поссорится не только с лучшим другом, но и с любимой девушкой?
«Он будет свободен, – цинично шепнула скопившаяся внутри темнота. – И ты сможешь попробовать... А вдруг ему понравилось то, что ты показала?»
Кариса до боли в пальцах стиснула кулаки. Нет, не думать. Это была ошибка, случайность, ей ничего от него не нужно, пусть валит хоть в монастырь, хоть к Змею на рога, и пусть угробится где-нибудь по дороге, чтобы ей никогда больше не пришлось на него смотреть!..
Подлая, злопамятная тварь. И место ей в Диких землях, среди таких же тварей. Всего-то и нужно выйти за ворота…
– Я пыталась поссорить его с Фином, – медленно проговорила она, поднимаясь. – А потом – соблазнить. Знаешь, некоторым мужчинам достаточно сделать намёк, и они бросаются срывать с тебя одежду. Что с ним не так? Или нет, это ведь со мной что-то не так, да?! Зачем я снова о нём думаю, после всего, что случилось?! Он же правильный, честный, хороший, он любит одну девушку и будет ей верен, что бы ни случилось. А я кто? Развратная дрянь, которая спала с собственным братом. Ну вот, я выговорилась, призналась – стало мне легче?! А ты – хотел это знать?! Давайте, верните меня в монастырь, заприте в отдельной келье, я же грязная шлюха, дрянь, приличный мужчина ко мне даже не прикоснётся!..
Она стояла посреди комнаты, запрокинув голову – почему-то казалось, что так проще сдерживать слёзы. Но они все равно текли, висли на ресницах, разбивая тусклый свет магических огоньков на радуги, ползли по щекам тёплыми улитками, солью оседали на дрожащих губах. Часть сознания рвалась прочь – распахнуть дверь, выбежать из дома в дождь и грозу, и пусть её убьёт молния, а если и молния побрезгует – можно броситься в озеро…
Но нет, она не хочет, она не станет, она слишком долго боролась с собой, чтобы сдаться, ей просто нужно немного помощи…
О которой она не в силах попросить.
– Ты не права.
Конечно, разумеется, разве она вообще может быть права?! Протяжный всхлип сорвался с губ, запирая возражения, ком в горле едва позволял дышать. Да и что она может сказать, если всё сказано…
Когда Элджиас встал напротив и взял её за руки, она попыталась вырваться – но не смогла.
– Ты не права, – повторил он. – С тобой случилось много плохого, но это не значит, что ты сама – плохой человек.
– Только… не смей.. меня… жалеть…
Она снова всхлипнула и зажмурилась.
– Жалость в твоём случае была бы унижением. Нет, я не жалею. Я восхищаюсь.
Что на это ответить, она не знала. Но он и не ждал ответа, а говорил сам – о молодом деревце, которое сломала чужая злая рука, о том, что оно могло погибнуть, засохнуть, но нашло в себе силы жить и даже растить новые листья. Нельзя требовать от него плодов, но нужно выправить и перевязать ствол, поставить опоры, помочь зарастить рану – и следующей весной оно обязательно расцветёт.
– Я вижу твой рост. Тебе сейчас тяжело и больно, но это правильная боль, и она говорит о заживлении. Листья обязательно вырастут, и цветы распустятся, это будет очень красиво. Это и сейчас красиво. Ты сильная. Ты живая. В тебе есть свет.
Кариса снова всхлипнула, подалась вперёд, почти желая, чтобы он отстранился – но он мягко обнял её за плечи и позволил прижаться щекой к плечу.
– Я не хотела, – пробормотала она. – Не хотела… Он ведь так её любит… Меня никто… никогда… а я… не справилась… сорвалась…
Он гладил её по спине, а она плакала, уже не сдерживаясь, и пыталась говорить – о разговоре с Ильнаром, о видениях, о единственной подруге, которую она тоже обидела, и ведь у неё никого нет, совсем никого… Он молчал и слушал, и она снова не чувствовала его эмоций, только привычное доброжелательное сочувствие, и конечно, он будет её утешать, и слушать будет, он ведь сам вывел её на эту ненужную, болезненную откровенность, заставил сорваться, и почему, ну почему она ему это позволяет?..
Это невыносимо.
– Ты мне врёшь, да? Ты ведь… сильный эмпат. Ты можешь имитировать чувства… Я знаю, что можешь. Не ври, пожалуйста. Меня все жалеют… Презирают…
– Я не жалею и не презираю. И врать мне тоже незачем.
Она попыталась отстраниться, чтобы смотреть ему в глаза – тёмные глаза, в которых дрожали огоньки.
