Его холодный юмор почему-то меня задел.
— Мы молодая гвардия, — сказал я так, что это могло быть расценено как дерзость.
Не знаю, как он расценил, но усмешка исчезла. Я вышел из приемной, успел услышать почтительное Сашино «Здрассьть…» и совсем что-то неразборчивое Витькино. Не оборачиваясь, я пошел на выход, и минуты через две был на крыльце. Еще спустя минуту послышались голоса парней.
Позднее утро почти истребило ночную прохладу, по светлому безоблачному небу чувствовалось, что августовское Солнце еще покажет силу от души.
— Ну, кажется, денек жаркий будет… — пробормотал Саша, прищуренными глазами, окинув бледно-голубой небосвод, на горизонте еще окутанный нежной белесой дымкой. — Стоп, молодежь, постоим, покурим.
Курил один он, а мы за компанию стояли рядом под навесом крыльца, в тени. Не знаю, как Витька, а я оглядывался с любопытством, ориентируясь и стараясь отметить главное. Вон трамвайная линия, значит, гастроном, где мы были вчера — вон он, в той стороне… А технопарк?.. Я постарался восстановить в памяти картины вчерашней ходьбы. Ну да! Он должен быть вон там, справа. Теперь я сообразил, куда идти. И подумал, что не худо будет взять продукты про запас. Как раз до магазина прогуляюсь, прикину кое-что про себя. Да просто один побуду.
— Слышь, мужики! Я в гастроном схожу, возьму пожрать? Ну, что-то типа по бутылке кефира, по булке на каждого. Годится?
— Дело! — одобрил Саша. — Городские или сайки возьми. Лучше городские… но это по обстановке. Витек! У тебя за ночь деньги на дереве не выросли, как у Буратино?
— Ну че ты, Сань…
— Тогда ты на особом рационе. Два сухаря и вода из-под крана. Логично?
— Да ладно, Сань! Ну че ты? Отдам я, вот должны прислать…
Витька заныл это столь плачевно, что Саша смягчился. Переборщил с юмором — решил он и похлопал моего соседа по плечу:
— Ладно, ладно, не грусти! Значит, Васек: три булки, три кефира. Самое то. Да, мне пачку сигарет возьми.
— «Руно»?
— Нет, болгарских. Ну, БТ не надо. А так лучше всего «Вега», но она редко бывает. Если не будет, бери «Тушку» или «Стюардессу».
— А какие из них?
Саня махнул рукой:
— Без разницы! По-моему, одно и то же, только пачки разные. На сетку!
Он дал мне бумажный рубль, никелированный полтинник, а также плетеную «авоську», универсальный носитель той эпохи. И я отправился в знакомый гастроном.
Слова декана не то, чтобы растревожили меня, но обострили мысль. Я шел и думал.
Цель! Конечно, она должна быть разумная и справедливая, коли уж судьба проделала со мной этот трюк. Ведь не может быть это просто так. И я пока еще не знаю цель. Не череду мелких задач, а цель, ради которой Вселенная отправила меня сюда.
В гастрономе первым делом я прошел в молочный отдел, где в термовитрине стояли бутылки с разноцветными крышечками.
Молочная посуда в СССР была особенная: стандартные бутылки емкостью 0,5 литра с очень широкими горлышками, запечатанными крышкой из плотной фольги. Цвета крышек означали содержимое бутылки, и к ним все давно привыкли, как к цветам купюр: рубль — желтый, трешка — зеленая, пятерка — синяя, десятка — красная… А здесь было так: серебристая крышечка — молоко, золотистая — топленое молоко, полосатая серебристо-золотистая — сливки, зеленая — кефир, полосатая серебристо-зеленая — обезжиренный кефир, лиловая — ряженка. Напиток «Снежок» (прообраз йогурта) — примерно как у топленого молока, но их по цвету содержимого не спутаешь. Правда, если с ассигнациями все было строго, то цвета крышек по регионам могли различаться… Ну и сливки с молоком могли быть в тетрапаковских «пирамидках». Они стоили дешевле, зато стеклянная тара была возвратная. А крышечка продавливалась сверху пальцем — и готово к употреблению.
Я взял три бутылки кефира и перешел в табачный отдел.
Народная Республика Болгария в рамках Совета экономической взаимопомощи (СЭВ) заваливала советские прилавки много чем, а уж сигаретами особенно. Они делились примерно на три категории: престижные (с фильтром в жесткой пачке — БТ), средний класс или даже повыше среднего (с фильтром в мягкой пачке, этих было великое множество: «Ту-134», «Стюардесса», «Опал», «Интер», «Вега», «Феникс», «Родопи»…) и эконом-класс (мягкая пачка без фильтра — «Шипка», «Солнце»). Стоили они соответственно: 50, 35 и 14 копеек, однако в 1981–1982 годах подорожали: опять же соответственно 70, 50 и 20 копеек. Но я оказался в «донаценочной» эпохе, и приобрел «Стюардессу» за 35. «Веги» в самом деле не было, достаточно редкий товар.
В хлебном я взял три «городские» булки с хрустящим, сильно пропеченным гребешком. Насколько знаю, когда-то они назывались «французские», но в послевоенные годы борьбы с космополитизмом кто-то усердный не по разуму переименовал их «по-нашему». Впрочем, название прижилось. Да, говорят, в те же времена и салат «Оливье» переделали в «Столичный» — ну, тут оба названия оказались ходовыми.
Вспоминая это и мысленно улыбаясь, я безошибочно достиг технопарка. Все точно: вот синие раздвижные ворота, вот двухэтажное здание из потемневшего от лет и непогод силикатного кирпича, вот явная проходная — несколько несуразный самодельный пристрой…
В него я и вошел.
От автора:
Вышел третий том «БОКСЕРА»! Пожилой тренер по боксу погибает и оказывается подростком в далеком 1976-м. Как осуществить свою мечту, и выступить на Олимпиаде-80? В прошлой жизни не получилось, но теперь он готов взять реванш и сделать все правильно. На первый том скидка: https://author.today/work/351980
Глава 8
Похоже, что это сооружение — проходную — неизвестно почему сооружали самостроем, «хозрасчетным методом». Сделали добротно, но все равно видно, что кустарщина, металло-стеклянная будка охранника покрашена вручную масляной краской ужасающего темно-синего цвета. И стены так же. Вообще, в позднем СССР очень любили поговорить о «технической эстетике», то есть о том, что впоследствии переросло в английский термин «дизайн»; особенно журнал «Техника — молодежи» разливался соловьем на эту тему. Но это в теории. А на практике советская лако-красочная промышленность свирепствовала, миллионами литров производя мрачнейшие зеленые, синие и коричневые цвета… Опять же я невольно этому улыбнулся, чем вызвал приступ бдительности у стража — усохшей бабульки с жиденькими седыми волосами, стянутыми в пучок на затылке.
Она что-то жевала, сидя в рукодельном аквариуме, но увидев меня, проворно поднялась, обтерла рот ладошкой. И мало того, невесть откуда у нее в руке взялась ВОХРовская фуражка именно тех самых упомянутых расцветок: темно-синяя с темно-зеленым околышем. Зато кокарда была шикарная: золотистый кружок с ярко-алой звездочкой. Старушка немедля напялила на себя этот головной убор, который был ей заметно велик и тут же съехал влево. Должно быть, так она ощущала себя при исполнении куда в большей степени.
Я успел заметить, что на тщательно расстеленном целлофане у нее были разложены аккуратно нарезанные ломтики ржаного хлеба и белоснежного сала в рыжей обмазке, успел уловить аппетитный аромат смеси пряностей.
— Вы куда, молодой человек? — прошамкала она строгим тоном.
— Здравия желаю! — четко отрапортовал я, мгновенно смекнув, что с бабулькой надо говорить по-военному. — Был командирован за продуктами. Нас трое, двое уже здесь. У вас список должен быть, взгляните.
Я поднял руку с авоськой, демонстрируя булки и кефир. Бутылки глухо звякнули.
Старушка вновь зажевала беззубым ртом. Подтянула к себе лежащий на выцветшей клетчатой клеенке мятый тетрадный листок в косую линейку.
— Так. Лаврентьев, Ушаков, Родионов…
— Так точно. Первые двое уже тут. А Родионов — это я, — сказал я и предъявил паспорт.
Ветеран ВОХРа развертывала и читала вишневую книжечку с таким глубокомысленным видом, как будто перед ней была секретная шифровка из Центра. Наконец она милостиво вернула мне паспорт и, судя по моторике ее щуплого тела, она нажала педаль, нечто лязгнуло, и я прошел через турникет, услыхав повторное лязганье.
