И совершенно неожиданно для себя, словно кто-то дернул за язык, я брякнул:
— Слышь, Витек! А ты слыхал эту историю?
— Это какую?
— Про которую Саня Лаврентьев говорил. Как ЛСД студента отстоял на факультете?
— А! Да так, краем уха. Да ты че, не помнишь, что ли, как только заселились, кто-то говорил!..
— Нет, не помню. Тогда не до того было! — удачно парировал я. — А фамилию этого профессора ты не запомнил?
Витька воззрился на меня с интересом:
— А ты чего, думаешь, мы на него нарвемся?
— Нарвемся-не нарвемся, а знать заранее не помешает. Предупрежден, значит, вооружен!
— Это верно.
Витька сел на кровать, скрипнув панцирной сеткой, сделал глубокомысленную физиономию.
— М-м… Так и вертится в голове… А! Беззубцев. Точно. Профессор Беззубцев.
— Запомню.
— Слушай! — Витькина мысль мигом перепорхнула на другую тему: — Надо бы телек в складчину купить! А? Хороший такой в комиссионке можно взять недорого: «Горизонт» там или «Рассвет», как считаешь?
— Подумаем.
Я снял пиджак, брюки, аккуратно повесил на спинке стула, часы положил на тумбочку. С удовольствием протянулся на кровати, пружинно подкачивавшей меня сеткой. Усталость уходящего дня навалилась как-то вдруг: не было, не было ее — и на тебе… Я смежил веки, превратив мир в подобие сумерек, и в этой полутьме разобрал, как Витек беспокойно завинтился по комнате:
— Слышь, Базилевс! Может, чаю попьем?
— Не хочу.
— А дашь взаймы на одну заварку? И печенек пару штук? Вон, у тебя Юбилейка есть…
— А желудочно-кишечный тракт тебе не одолжить? — лениво пробормотал я.
— Да ладно, че ты! — забухтел он. — Отдам! Это… ну, прижало так, бывает, блин… Вообще без копейки!
— Отдашь колбасой, — так же лениво пошутил я. — И пива пару. «Жигулевского».
Витек, однако, воодушевился всерьез.
— Да че там «Жигулевское» твое! — хвастливо заявил он. — Моча ослиная. Я тебе чешского найду! «Старопрамен». Понял⁈ Пил когда-нибудь?
— Бывало… — проронил я уже сквозь дремотную облачность.
— Где это ты его пил?
Тут я вздрогнул, ругнул себя за утрату бдительности.
— Да сосед у нас ездил туристом в Чехословакию. Угощал, ну я так пригубил, чуток, конечно…
— Ну, это фигня! А я по-настоящему достану.
Я этим задорным словам не придал значения, успел подумать, что надо бы пораньше встать, отмыть эти чертовы «Ботасы»… а кстати, может у меня тут и подменная обувь есть?..
На этой мысли сознание утонуло в мягкой утробе сна.
Проснулся я посреди ночи. Лунный свет призрачно и неполно заливал комнату, дальние углы тонули в темноте. Было заметно прохладно. Витька негромко похрапывал по диагонали от меня, две другие кровати так и были пусты.
В первый миг я обалдел: где я⁈ А потом вспомнил.
Да. Хорошо это или плохо?.. Да ни так, ни этак. Это жизнь. Вселенная. Она отправила меня сюда, значит, это зачем-то надо, и никаких гвоздей. Я уже вошел в этот мир, врос в него, и значит, должен сделать нечто, что кроме меня не сможет сделать никто.
С тем и уснул вновь.
Окончательно проснувшись утром, я первым делом в майке-трусах-тапочках отправился в умывальную комнату, постарался отдраить там кроссовки, вышло на славу. Они реально были кожаные, а не тряпочные или какие там, как сейчас… то есть, как в двадцать первом веке. Мылись легко и остались сухие изнутри: вот оно, классическое качество!
Ну, умывание, бритье, завтрак описывать не буду. В девять двадцать восемь спустились в вестибюль, там уже толпились рабфаковцы, тщательно причесанные, прифранченные — Толян в своем беспощадном кримплене, остальные по-всякому, но длиннющие вороты батников скромно спрятаны под пиджачные лацканы. А Саня и вовсе в элегантной белой водолазке, отлично смотревшейся с темно-серым пиджаком.
— А, младое племя! — приветливо воскликнул он. — Сейчас идем, Лешку только ждем, он малость задержался, брюки гладит.
Мой взгляд нечаянно упал на ящик для почты: изрядный шкаф, разделенный на множество ячеек, каждая из которых обозначена буквой по алфавиту. На крышке этого сооружения в беспорядке валялись замызганные, покоробленные конверты, телеграммные бланки, видать, не нашедшие адресатов.
Как будто что подтолкнуло меня, я подошел, сунулся в ячейку Р, вытащил конверт «Авиа» с красно-синей пунктирной окантовкой, телеграмму и плотную бумажку почтового перевода. Глянул: мать честная!
Родионову Василию Сергеевичу. Двадцать пять рублей.
Любопытный Витек уже совал длинный нос через мое плечо:
— Перевод? От кого?
— От Нельсона Рокфеллера, — я вмиг сунул бланк в карман рубашки. — Я его незаконнорожденный внук.
Витя как-то непонятно фыркнул — не то смешливо, не то обиженно — и тут появился Алексей.
Как все, он был заметно при параде, но такой же хмурый, насупленный, как вчера. Черт знает, может он и вовсе всегда такой бука, а я тут ни при чем?..
Мысль развития не получила. Саша критически оглядел всех, скомандовал:
— Ну, пошли!
Шли не спеша, молча. Говорить не хотелось. Я, конечно, изо всех сил запоминал дорогу. Утренняя прохлада еще овевала мир, в небе еще таяла бледная дымка… Деканат химфака оказался не в главном корпусе, не там, где вчера мы сдавали экзамен. Это здание оказалось куда более прозаическое: пятиэтажка без архитектурных изысков, правда, с почти сплошным остеклением этажей: учебных классов, лабораторий, кабинетов… Дух ретро-футуризма, скажем так.
На крыльце Саша глянул на часы, присвистнул:
— Ну, еще время есть!
— Говорил я, рано поперлись… — проворчал Виталий.
— Не рано, а с упреждением, — наставительно сказал Саня. — Есть время покурить, собраться с духом… — тут он подмигнул и вынул из кармана черно-белую пачку «Золотое руно». — Налетай, пока я добрый!
Глава 7
Мы перекурили, поболтали, убивая время… Я-то не дымил, Витек тоже, а рабфаковцы грешили табаком. После перекура еще потрепались о чепухе, Саша глянул на циферблат часов «Восток».
— Что, пацаны? По второй курнем, да и пойдем?
— Я думаю, лучше идти, — негромко сказал я. — Явимся чуть пораньше, это будет разумно.
Саша секунду поразмыслил.
— Согласен! — решительно объявил он. — Пошли.
И мы пошли по лестнице гуськом. Саша возглавил процессию, я замкнул: в данном случае, если он был адмирал, то я контр-адмирал. И чуть приотстал, как бы немного сам по себе. Не то, чтобы нарочно я это сделал, а как-то само собой вышло.
Кабинет декана оказался на третьем этаже, а коридоры в этом корпусе были прямые, сквозные, длиннющие и полутемные, поскольку в них были только двери, ведущие в кабинеты и аудитории. Освещались они мертвенным светом люминисцентных ламп, включенных частично, видать, в режиме экономии. Иные из них зловеще, с икотным звуком моргали, и в общем, в такой обстановке самое то было снимать триллер…
Впрочем, эта мысль сверкнула и пропала. Сейчас меня волновало то, что по времени и месту.
Дверь в деканат — двустворчатая, с большими матовыми стеклами. Сквозь них в коридор тускло сочился свет. Я невольно глянул на часы: без пяти десять. Да. Я был прав.
Саня, полуобернулся:
— Ну, коллеги, готовы?..
Мне показалось, что это он сказал мне, минуя остальных, и я усмехнулся:
— Без страха и упрека!
По одному мы вежливо вошли в приемную.
В отличие от сумеречного коридора эта комната была на диво светлая. Окна здесь были почти во всю стену. Кроме того, здесь был целый лес растений: цветов, каких-то фикусов и папоротников в огромных кадках… и с этим ботаническим садом возилась стройная моложавая блондинка в югославском джинсовом брючном костюме — писк моды. В данный момент она поливала из крохотной леечки какое-то вьющееся лианообразное растение.
— Здравствуйте, Юлия Михайловна! — вежливо произнес Саша. — Нас тут вызывали…
— Лаврентьев? — спросила она, не оборачиваясь.
— Я… и не только.
— Знаю. Семеро смелых. Лев Сергеевич вас ждет. Проходите.
