– Но без них ваш доклад не примут, – сказал я. – Нигде. Верно? Так что удерживать меня вы права не имеете.
Капитан вздохнул:
– Мы – нет. Мы всего лишь спецназ, отряд по борьбе с террористами. Но есть те, кто имеет.
Он повернулся к молчаливым часовым у двери, сделал повелевающий жест.
Двери автобуса распахнулись. Там шагах в пяти Мариэтта и Синенко объясняют друг другу что-то больше жестикуляцией, чем словами, будто уже и голоса сорвали.
– Заходите, – сказал им капитан громко. – Если еще не передумали.
Мариэтта спросила быстро:
– Что он еще натворил?
Капитан покачал головой.
– Ага, уже что-то знаете?
– Догадываемся, – ответила она.
– Он ваш, – сказал капитан. – Можете забрать, можете убить сразу на месте. Мои люди помогут закопать труп.
– Учебное видео получилось классное, – поддержал Ухнарев жизнерадостно и с великим оптимизмом. – Остальное не важно. Главное – воспитывать кадры!
Мариэтта и Синенко, не сводя с меня взглядов, поднялись в автобус, тоже в первую очередь посмотрели на большой экран, где я пробегаю из комнаты в комнату в замедленном режиме, но всякий раз успеваю быстро и точно выстрелить в противника за долю секунды до того, как тот возьмет меня на прицел.
Капитан указал в мою сторону.
– Пока эксперты готовят материалы по этому… этому человеку, он в вашем распоряжении.
– Спасибо, – сказала Мариэтта, а Синенко кивнул молча.
– Но не спускайте с него глаз, – предупредил капитан. – Если что пойдет не так, как уже говорил, убейте сразу. Спишем задним числом.
Синенко пробормотал:
– А давайте его убьем прямо здесь?.. А то еще непонятно, как пойдет дальше.
– Хорошая идея, – одобрил капитан, – только руководство не одобрит без надлежащего обоснования.
Мариэтта поинтересовалась ядовито:
– А можно прибьем сейчас, а обоснование придумаем позже?
– Нет, – отрезал капитан. – Сперва обоснование для отчета, что подошьют в дело. Я хочу выйти в отставку по своей воле.
Она вздохнула, повернулась ко мне:
– Пойдем, македонец.
– Это комплимент, – спросил я опасливо, – или оскорбление?
– А ты бы как хотел?
– Как бы я хотел, – проговорил я и оценивающе оглядел ее фигуру, – я бы хотел всего и много, но кто теперь мужские хотения принимает всерьез?.. Потому и растет число геев. Может, тоже в них записаться? Или уже не записывают?
– Тогда сразу в импотенты, – подсказала она.
– А что еще остается, – сказал я со вздохом. – Весь мир ваш… А мы в нем только гости. Куда вы меня тащите?.. Женщина, я вас боюсь.
Она выпрыгнула из автобуса первой и даже подала мне руку. Это женщина за такой сексистский жест может дать в морду, а потом еще затаскать по судам, но мужчина должен терпеть, и я оперся на ее руку всем весом и чудом не упал, так как она и не подумала меня поддерживать всерьез.
Синенко смачно гоготнул:
– Вот так и опирайся на женщин!
– Одна видимость, – согласился я. – Кстати, как вы двое прибыли так быстро?
Синенко кивнул на хмурую напарницу.
– Маячок посадила на их авто.
– Как? – изумился я. – Они были в двадцати шагах!
– Есть способы, – сообщил он с победоносной усмешечкой. – Не обязательно ползать под машиной и прицеплять под днище, как было во времена Ивана Грозного. Можно и стрельнуть чипом с маковое зернышко, что не только укажет путь, но и запишет все их разговоры.
Мариэтта тут же бросила на меня острый взгляд, а я в самом деле задумался, не болтали ли те что-то особенное, пока меня везли. Но, похоже, ничего лишнего, они же профи, зря не болтают, а я был в багажнике, не до разговоров.
Полицейских машин прибавилось, народ в пятнистой форме носится взад-вперед, изображая деятельность, страшатся попасть под сокращение, сами патрульные авто вроде бы ничем не отличаются от обычных, но кузов у них из графена, а шины из суперпрочной резины, даже фугас не повредит.
Мариэтта сказала почти участливо:
– Понимаю, ты от них скрыл… но нам можешь сказать, за что тебя так преследуют?
– За мою красоту? – предположил я. – Нет, вряд ли… За ум?
– Это тоже вряд ли, – холодно сказала она. – Пойми, в отличие от них мы можем организовать тебе защиту. Программа защиты свидетелей, слыхал?
Я заколебался, их возможности все-таки неизмеримо выше, чем у меня, в самом деле могут перекрыть все дороги ко мне… Но как я объясню появление пистолета в моих ладонях? Как объясню, что стрелял через дверь, точно зная, когда именно к ней подошел враг и где остановился?
– Да, – сказал я дрожащим голосом, – мне нужна защита!.. Очень нужна!.. Видите, я весь дрожу. Прижмите меня к своей груди, я немножко поплачу и успокоюсь.
Синенко предложил:
– Давай на моей груди. Она шире. И прижму крепче.
– Нужно подумать, – ответил я. – Как только пойму, какого вы пола…
– А ты сексист? – спросил он с угрозой. – Мариэтта, давай наручники!
– Арестуем за сексизм? – спросила она деловито. – Пожалуй, пойдет. И за отрицание гендерного равенства.
– Я подам жалобу, – твердо заявил я. – Вы нарушаете мои права угнетаемых белых гетерофилов. А так как мы в меньшинстве, то уже под защитой Бернской… есть такая?.. конференции. Или конвергенции.
Синенко вздохнул, сказал Мариэтте:
– Грамотный. Такого голыми руками не возьмешь. Придется сразу в камеру пыток.
Я ответил шепотом:
– Хотите проверить, как я освободился из предыдущей? Только уже никому рассказать не успеете… Там эти спецы не проверили самую правдоподобную версию.
Оба насторожились, Мариэтта спросила резко:
– Ну-ну, какую?
Я посмотрел по сторонам, спросил трусливо:
– А никому-никому?
– Зуб даю, – сказал Синенко, а Мариэтта кисло кивнула.
– Открою страшную тайну, – сказал я страшным шепотом. – В меня вселяется инопланетянин из другой вселенной. Жуткий монстр!.. Всех рвет и получает кайф!..
– А сейчас он где? – спросил Синенко.
– Выселился, – ответил я не моргнув глазом. – Временно. Но когда прижмешь меня к своей широкой груди… Вроде уже понятно, вижу по глазкам. И цвету кожи, если это не шкура. И что это стучит: все кости или только зубы?.. И запах какой-то странный…
Мариэтта подошла к полицейскому автомобилю и распахнула дверцу на заднее сиденье.
– Садись, неуловимый Джо. А то сержант все-таки прижмет вас обоих. Мало не покажется и монстру.
– Куда? – спросил я, не двигаясь с места. – Снова в участок?
Она ухмыльнулась:
– Не сразу же в тюрьму? Сперва в участок.
– А мне предъявлено обвинение? И где мой адвокат?
Она улыбнулась еще ехиднее.
– Могу прямо сейчас обвинить в уклонении от гражданского долга помощи полиции. И, конечно, надеть наручники. А там и еще что-нибудь присобачим посерьезнее.
– Сдаюсь, – сказал я обреченно, – вы такая напористая… Насиловать по дороге будете?
– Размечтался, – отпарировала она с достоинством. – Романтик.
– Только по приезде? – догадался я. – Это скучно и предсказуемо. Ну да понятно, хоть так по-сатрапьи отыграетесь на демократе и либерале. Полицию нигде не любят, особенно вольные и свободномыслящие особи типа меня и Робин Гуда.
Они молча ждали, пока усядусь на заднее сиденье, Мариэтта на этот раз опустилась рядом, а Синенко занял место за рулем.
Я косился на Мариэтту, дивно хороша вот в таком ракурсе, да и сама чувствует, вон как томно выгнулась, а грудь выдвинулась вперед на два размера.
Синенко быстро вывел машину из скопища броневиков на дорогу и погнал ее на высокой скорости.
– Хорошо вам, сатрапам, – сказал я с завистью, – скоростной режим не указ… Наверное, и кортеж президента обгоните?
Синенко буркнул, не поворачивая головы:
– Смотря какая у них скорость. А кто у нас президент?
– Забыла, – ответила Мариэтта. – Видела как-то в новостях. Выступал где-то… или детишек по голове гладил.
– То был премьер, – уточнил Синенко.
Я поинтересовался:
– А кто у нас премьер?
Синенко умолк в затруднении, а Мариэтта отрезала:
– Зато я знаю, кто борется за кресло президента на будущих выборах!.. Это важнее. А когда выберем… понятно, что забываем. Трудно помнить всех этих зицпредседателей. Ты лучше скажи, что они от тебя хотели?
– Кто? – спросил я. – Капитан спецназа?.. Вы же слышали…
– Террористы, – сказала она раздраженно.
– Ах, они, – протянул я, – про них уже и забыл… я вообще, когда смотрю на вас, Мариэтта, все на свете забываю. Вообще-то я уже сказал, зря вы не слушали, я был в ударе. А сейчас как бы на бис, уже не так зажаберно. Привели, как и забрали, уже с мешком на голове, вы эту часть видели вживую. Посадили на стул, связали… потом начали ругаться, ссориться, говорить всякие грубые слова…
– Какие? – поинтересовался Синенко.
