Она сказала кисло:
– Иди, иди…
На улице Мариэтта зашла вперед и отворила для меня дверцу на переднее сиденье справа. В морду я бить не стал, не то время, только посмотрел с укором, но она не поняла, все-таки дитя этого мира и этого времени.
– У меня хороший кофе, – заверил я. – Главное, крепкий и сладкий. А все остальное от лукавого.
Она не ответила, лицо сосредоточенное, брови сдвинуты, а глаза смотрят зло и раздраженно. Я вздохнул и умолк, благо уже показался съезд с автострады на дорогу к моему поселку.
В доме чисто, пол и стены отмыты до блеска, только что дыры от пуль никто не заделывал, требуется мое решение, как поступить и что делать. Но мне главное, трупы убрали, иначе даже не знаю, что бы с ними потом делал, перекинув в лабораторию Рундельштотта в отсутствие хозяина.
Мариэтта вошла по-хозяйски, теперь женщины ведут себя везде как хозяева жизни, отыгрываясь на нас, как негры на белых в Америке за годы рабства и подневольной жизни.
Вспыхнул побитый пулями экран, Аня Межелайтис посмотрела на меня, на мою гостью, поинтересовалась нейтральным голосом:
– Ужин на двоих?.. При свечах или как?
– А у нас есть свечи? – удивился я. – Не дури. Простой ужин без выпендренов. Со мной не женщина, а полицейский. Она и тебя может арестовать за что-нибудь.
– За что? – спросила Аня.
– Найдет, – заверил я. – Она же власть.
Мариэтта поморщилась.
– И у тебя Межелайтис?.. К кому ни зайди… Почему вы, мужчины, такие разные, часто даже умные и талантливые, а в этом деле все убого одинаковы?
Я подумал, пожал плечами.
– Может быть, потому, что в этом деле не стоит искать чего-то нового?..
– В каком?
– В женском, – пояснил я.
– А для вас женщина начинается только от пояса? – спросила она, не уточняя о какой половине идет речь, надо быть сумасшедшим инопланетянином, чтобы уточнять такое. – А мы еще и разговаривать умеем!
– Обожаю сарказм, – ответил я. – Это как острый соус на хорошо прожаренном бифштексе.
– Любишь хорошо прожаренный?
– Ого!
– И жаришь сам?
– Люблю жарить, – сказал я откровенно. – Но без всяких штучек. Я человек простой. Сложности в таком простом деле оставляю закомплексованным интеллигентам.
– Какой ты разносторонний, – похвалила она.
– Это точно, – ответил я скромно.
– Когда надо, – уточнила она, – эстет, в другом случае – простой мужик, в третьем – хладнокровный стрелок…
Она сделала паузу, но я сделал вид, что не слышу, а выбираю блюда, хотя Аня уже включила кухонный комбайн и жарит, варит и печет сразу в трех отделениях.
Мариэтта села на диван перед телевизором точно на то место, где обычно сижу я, там продавлена ямка моей жопой, повела рукой, экран тут же засветился новостями в десятках окошек.
Я буркнул ревниво:
– Даешь… Я думал, слушается только меня.
– Мы полиция, – ответила она с достоинством. – Мы почти имеем право.
– Ой, – сказал я опасливо, – а на что еще почти имеешь?
– Сюрприз, – сказала она, не поворачивая головы. – Кто тебе такую программу составлял? Один футбол и голые женщины… Как не стыдно за такое однообразие?
– Там еще есть и хоккей, – сообщил я, защищаясь.
Она повела ладонью, всмотрелась с заметным отвращением на лице.
– Хоккей и те же голые девки… Оригинал!
– А зачем что-то особое? – возразил я. – Оригиналы подозрительны. Их не принимают в обществе, а если и принимают, то как чудаков или вовсе клоунов, но не как равных. Потому лучше быть неприметной доской в заборе, чем заметным столбом или даже столпом… Проживи незаметно, сказал Иисус!
Она посмотрел на меня внимательно.
– Кофе у тебя в самом деле хорош… А что еще, говоришь, у тебя от лукавого?
– Есть, – заверил я. – Тебе пистолет не натирает?
Она медленно отстегнула защелку на кобуре и вытащила его так же неспешно, но вдруг резким движением швырнула в мою сторону.
– Положи куда-нибудь.
Я инстинктивно поймал одной рукой, Мариэтта застыла, и я понял, что крепко держу рукоять в ладони, а ствол направлен в ее сторону. Я тут же повернул дулом в пол, а она с некоторым напряжением перевела дух и бледно улыбнулась.
– Видел бы ты сейчас свое лицо.
– Думаю, – сообщил я, – оно такое же милое и человечное, как и весь я, такой гуманный и эстетичный.
Она молча смотрела, как я положил пистолет на стол, пальцы чуть подрагивают, но это вижу только я. Если бы попытался поймать, то либо промахнулся бы, либо эта железяка больно ударила бы по руке и отлетела в сторону. Но когда вот так бездумно, то поймал даже не за ствол, а именно за рукоять, а палец сразу и сам по себе оказался на спусковой скобе.
– Ты все-таки животное, – сказала она уверенно. – Но умеешь прикидываться.
– Это оскорбление, – заявил я. – Прикидываются женщины.
– В чем же я прикидываюсь?
– Во всем, – уверенно сказал я не моргнув глазом.
– А конкретно?
– Во всем, – повторил я упрямо.
– Нет, ты скажи!
– А что говорить, – сказал я. – По тебе видно. Во-первых, рыжая…
– Я не рыжая!.. Это цвет такой.
– Во-вторых, – сказал я почти озлобленно, – ты все-таки женщина. Вон у тебя какие заметные вторичные половые признаки… Даже признаками при таких размерах называть неловко. А в-третьих, почему ты вот такая злобная, уверена, что утащишь меня в постель?
Она запнулась, уставилась злыми глазами, подумала и выпалила еще злее:
– Просто уверена!
Да, у нее хороший муж и умненький ребенок, но это не значит, что семейный статус обязывает вести себя так же, как положено было держаться ее матери и бабушке. Или моим.
Уже из постели, лежа рядом и деловито ощупывая меня, позвонила домой и сообщила мужу, что остается ночевать у подозреваемого, а утром сразу на службу, а после нее «Увидимся, милый».
Я старался не показать, что чувствую некоторую неловкость. Пребывание в Нижних Долинах с его нравами сказывается. Наши родители сумели отделить секс от деторождения, сделав тем самым революцию, а мы окончательно убрали те пережитки, что сопутствовали старому сексу с его угрозой забеременеть и родить «чужого» ребенка, как будто ребенок может быть чужим!
Потому мы, как новое поколение, сразу же быстренько повязались, пуляция способствует большему доверию и откровенности, за это время кухня приготовила роскошный ужин.
Таймер дважды напомнил, что все готово, а если пирог перестоит в печке, то корочка станет жестче.
Мариэтта, раскрасневшаяся и с блестящими глазами, жарко выдохнула:
– Ох… что он сказал?.. Корочка?
– На пироге, – подсказал я. – Затвердеет.
Она встрепенулась.
– Так чего мы лежим?.. Пойдем жрать!
– Ужин, – пробормотал я, – переходящий в завтрак – это когда жрут всю ночь…
– И не надейся, – отрезала она и, красиво соскочив с постели, пошла на кухню, эффектно двигая вздернутыми, как у Елены Черной, ягодицами с безукоризненно гладкой кожей.
На кухне тепло, я сам обычно пренебрегаю одеждой, а напяливаю на себя что-нить только перед «выходом в люди», потому и сейчас ужинали, не стесняя себя ничем лишним, при нынешнем уровне косметической хирургии почти немыслимо встретить человека с отвратительной фигурой или безобразными пятнами на теле.
Длинная лапа манипулятора дотянулась с пирогом до стола. Мариэтта сказала насмешливо:
– А на кухонных роботов денег нет?
– Я бедный, – сказал я с достоинством. – Бедность – наследница музы, а кто сжился с бедностью – тот богат.
Она фыркнула:
– С деньгами бедность переносить легче. Судя по твоему «стронгхолду», конечно.
– Давай за стол, – сказал я. – Нечего щупать детективными глазами мою мебель. Царапины остаются.
Она оглянулась на плиту.
– А что там у тебя кроме пирога?
– Холодное мясо, – объявил я, – семга, орехи, зелень и что-то еще непонятное.
– Тогда надо спешить, – сказала она с сарказмом. – Сам такое меню придумал?
– Зачем? – ответил я в изумлении. – Мужчины должны жрать все. Иначе какие они мужчины?
Она села за стол, красиво подобрав ноги, на меня поглядывает искоса, потому что ее пистолет так и остался лежать на середине стола, как самое главное блюдо. Проверочка, похоже, ей удалась, хотя, видел, чуть не уписалась, когда дуло неожиданно быстро холодно и мрачно взглянуло ей в лицо.
– Это что? – спросила она. – Какое-то у тебя подозрительное все…
Я пожал плечами.
– Мой дедушка говорил «Хлеб да каша – вся еда наша». А сейчас миллиард продуктов доступны, все что пожелаешь!
– А что ты пожелал?
Я изумился:
– Чтоб я да занимался этой хренью? Вон Аня следит за моими потребностями. Как в необходимых микроэлементах, так и… вообще как бы.
– Во всем она хороша, – сказала она язвительно, – недаром все мужчины берут ее…
