То есть, во мне враз возникли две разнонаправленные мысли. Такой психический Тяни-толкай.
Я сознавал, что вряд ли девушка может похвастать классической правильностью черт лица. Не то, чтобы сильно, по-азиатски скуластая, но у нее были так называемые «высокие» скулы, делающие лицо каким-то твердым, даже массивным, что ли. Вообще, все черты лица были несколько чрезмерны, великоваты. Нос, рот, глаза… Впрочем, глаза большими не назвать, уж очень глубоко посажены в глазницы. Но даже оттуда они сияли звездочками, насколько они были светло-голубые. Не бледные, белесоватые, а именно ярко-голубые, цвета светлой бирюзы. Ну и вот так: как будто все это неправильное, не попадающее под известные стандарты красоты, в сумме давало необъяснимый эффект. Дисгармония, из которой против правил рождается странная гармония, то необъяснимое, что заставляет мужчин оглянуться вслед женщине. Ну или заставить себя не оглянуться. Все-таки неприлично.
Я легко могу это себе представить. Вот так идешь по улице, а навстречу тебе такое чудо в женском облике. Вроде и не Венера, но черт возьми! Свет дивных глаз, улыбка, походка… Промчалась мимо, а ты тупо идешь дальше, и голову тянет неведомая сила. Обернись! Посмотри вслед! Ты и сам толком не знаешь, зачем это надо. Ну, оглянулся, ну увидел, как этот мир навсегда уносит ее от тебя. И что?.. И нет ответа. Чувствуешь, что жизнь намного больше и сложнее тебя, в ней есть нечто, чего тебе, видно, никогда не понять, вот и весь ответ.
Это мгновенно вспыхнуло во мне, когда я увидел залихватскую Любу, и даже светлые волосы, кое-как схваченные в неряшливый хвост, и сомнительной свежести футболка, и спортивные трико, и шлепанцы на босу ногу не помешали мне представить, как мужчин неудержимо тянет к ней незримой силой. Думаю, и она сама не очень понимала это, может, не больно-то и думала, но не чувствовать не могла.
И сейчас она хохотала над очумелой Витькиной физиономией.
— Витя! А что это у тебя вид такой вид, как будто ты атомный взрыв увидел?
— Так вы, Любовь, в некотором роде и есть атомный взрыв, — удачно встрял я.
— Ах ты, ух ты! — с сарказмом завыделывалась самодеятельная артистка. — С каких таких пор, Василек, мы стали на «вы»?..
Ага, значит, уже и на «ты» бывало?.. Ну ладно.
— Я имею в виду любовь в широком смысле, — мудрено заговорил я. — Как чувство. Или даже как всемирную стихию!.. — постарался подлить в голос побольше пафоса.
Тут насмешница примолкла. Взглянула на меня иначе. С любопытством.
— Слушай, Василий, — произнесла она. — Сдается мне, ты сам не понял, какую гениальную вещь ты сказал?
— Я всегда думаю, что говорю, — парировал я. — И никогда не говорю то, чего говорить не надо.
Теперь у Любы даже не нашлось, чем крыть. Она смотрела со всевозрастающим интересом.
— Так ты философ, Вася? Не замечала раньше.
— Потому что не приглядывалась.
— Тоже верно, — согласилась она. — Спасибо, что подсказал. Надо приглядеться.
Весь этот диалог был окутан тоном неуловимой иронии. Когда собеседники намеренно ведут себя так, что непонятно, шутят или нет. Несложно угадать: Люба просто обожает подобные словесные игры, они ей кажутся верхом светской изысканности. В голубых глазах я уловил одобрение в свой адрес… а при таком характере одобрение в мужской адрес неизбежно приобретает амурный оттенок.
Ладно. Поживем — увидим.
Здесь вдруг активизировался Витек.
— Э, товарищи мыслители, — забубнил он, — ну мы идем или нет?.. Долго рассуждаем!
— Тебе это, Витя, не понять, — отсекла Люба. — Показывай, что приобрели!
Без церемоний она сунула нос в нашу сумку:
— А! «Три семерки». А что, получше ничего не нашлось? Или жаба задушила?
Витька чуть покраснел, вспомнив, должно быть, как энергично и даже матерно протестовал против «Токайского». Я бросился ему на выручку:
— Ну ничего себе! А продукты? Коммунизм еще не пришел, бесплатно не дают!
— Продукты? — смягчилась Люба и тут же обрадовалась: — О, сок! Сливовый! Это кто купил? Ты, Вася?
— Отчасти, — скромно заявил я, чувствуя, что с чудным вкусом болгарского напитка мне придется на сегодня распроститься… Но таково бремя галантного кавалера.
— Ну, пошли, — скомандовала задиристая комсомолка. — Да, кстати! Ксюха к нам приехала.
— Как так? — вроде бы огорчился Витя.
Из дальнейшего выяснилось, что Ксения, с грехом пополам, наподобие Витька, сдав вступительные, поехала было домой в глубинку, но сегодня утром неожиданно нагрянула обратно. Видать, жизнь в большом городе, да еще в общаге, показалась неизмеримо интереснее, чем в патриархальной глуши.
— Постой, — засоображал Витек на ходу, — так это надо кого-то третьего звать… Саню, что ли?
— Это какого? — живо отреагировала Люба. — Лаврентьева, что ли?
— Ну да.
— Ха! Да не пойдет он. Боится свою Наташку. Та потом ему такие вилы нарисует!.. Подкаблукчник, одно слово. Саша плюс Наташа!..
Так — подумал я. Вот и еще порция информации подкатила. Дедукция мгновенно нарисовала расклады: если б неведомая мне Наташа проживала в общежитии, то я бы ее уже знал. Если б она жила тут, но уехала домой, вряд ли бы Саша задинамил… Так что, скорее всего, она местная, городская, и захаживает к нашему другу периодически.
— Тогда Леху, — озарился Витя. — Счас позову!
— От Лехи вашего мухи дохнут, — скривилась Люба.
— Так ведь другого никого нет, — с незамутненным простодушием ответствовал мой сосед.
Она лишь рукой махнула: дескать, плешь с ним, давайте вашего Леху-зануду.
— Ага, — засуетился Витек. — Я сейчас. Как метеор!
— Да метеор-то из тебя, Витя, как из говна пуля!..
Витя, отдадим ему должное, не стал дуться и обижаться, пока гитаристка всласть хохотала над собственным сомнительным остроумием. Он как-то довольно ловко отбрехнулся и припустил на четвертый этаж.
А мы пошли в 312-ю, и я подумал, что Любе туговато придется по жизни с таким бесшабашным характером и языком. Ждут ее синяки да шишки от судьбы, и кто знает, как сумеет она их пережить…
— Слушай, — сказал я по-дружески, — зря ты так с Витькой. Он же парень-то…
Тут я замялся. Сказать: хороший, неплохой… Ну, все же стоит выражения использовать понейтральнее.
— … Парень-то он дельный. Я ж за ним наблюдаю. Голова на плечах. Здоровья вагон. Немного безалаберный, но это же по молодости лет. Пройдет! Одним словом, парень перспективный.
— Ха! Ну это все-таки двумя словами. А что это вдруг ты его так рекламируешь?
Я понимающе засмеялся:
— Ничего от тебя не скроешь! Да, есть личная заинтересованность.
И я постарался как можно короче и яснее расписать свой мотив: пусть Таня будет с Витей посмелее.
— Она-то сама как к нему дышит? Ровно, неровно?
— Да как сказать… — Люба задумалась, тема увлекла ее. — Вот так уж прямо мы об этом не говорили. А по косвенным данным…
Она и шаг даже замедлила, видать, перебирая эти косвенные данные. Затем решительно тряхнула головой:
— Думаю, будет не против. Ей вообще от жизни весны хочется. Поэмы! А хотелки самые смутные. Ну, в ее возрасте это нормально. Нужно только сориентировать.
— И отлично. Вот ты и сориентируй.
— А тебе это так важно?
— Да, — твердо сказал я. — Важно. Он мне друг. И я должен ему помочь.
— Ух ты! Не «хочу», а «должен», — разобралась в нюансах Люба.
— Именно. Поможешь?
— Ладно, — самоуверенно заявила Люба. — Танька мне в рот смотрит. Найду подход! Да Ксюшка тоже. Но она, я поняла, не попадает в сферу интересов?
— Пока в резерве, — отшутился я.
Тем временем пришли. Спутница моя властно толкнула дверь комнаты:
— Соседки! Мы пришли. С гостем!
На девичьих лицах было детское любопытство. Эх, девчонки! Где мои семнадцать лет⁈.. А вот они! И мои, и ваши. Наши.
Конечно, я легко разобрался, что миловидная темноглазая шатенка, почти брюнетка — это Таня, а востроносенькая с немного птичьим личиком — Ксюша. Правда у нее были чудесные волосы, пышные, пшеничного оттенка, элегантная, точеная фигурка. Таня была по-крестьянски кряжиста, хотя и в этом имелась своя прелесть. На иной мужской взгляд вот именно такие кондовые Венеры и есть самые привлекательные…
