могущественным и страшным ангакоком. И самое главное – всеми уважаемым, несущим спасение.
– Я… я остановлю все… я исправлю… – хрипит Анэ сквозь рыдания.
Апитсуак нашептывает что-то ей на ухо, но она ничего не понимает и не слышит.
Чуть успокоившись, Анэ отстраняется от парня и доходит до заднего двора багрового дома. Опускается на колени и начинает расчищать руками сугробы. Апитсуак молча стоит за ее спиной – она знает, чувствует его присутствие, но старается ни на что не обращать внимания. Сугробы перед глазами смешиваются с образами мертвых сов, синих кулачков и трех маленьких косичек.
Наконец она находит то, что искала. Обледеневшими красными руками достает из толщи снега гору костей – гладких и белых, как будто выдуманных.
Все еще не веря в то, что действительно держит в руках останки отца, она поворачивается к Апитсуаку и тихо говорит:
– Нам нужно их сжечь.
Без лишних слов он убегает и возвращается со всем необходимым. Высокая куча древесины. Огромное пятно на белом снегу. Вместе они расчищают сугробы – им тут же кидаются помогать остальные жители, – и, наконец, спустя много попыток им удается разжечь костер. Дрожащими руками Анэ поднимает останки отца и сжимает их так крепко, как только может.
Ей отчетливо кажется, что, когда она выбросит в огонь все кости, от нее не останется больше ничего человеческого. Она станет духом, пускай и облаченным в плоть.
А обычная живая Анорерсуак умерла в ту злополучную ночь.
Костер трещит.
Понимая, что на нее смотрит весь поселок, она преодолевает себя и кидает в языки пламени первую кость. Огонь шипит и искрами разлетается по холодному воздуху.
Затем вторую. Третью. И кажется, что вместе с костями сгорают все воспоминания, все частички маленькой Анорерсуак, которой она когда-то была.
Только она поднимает руку, чтобы кинуть четвертую кость, как в голове раздается истошный вой. Такой громкий, что голова едва не раскалывается на части.
Анэ все бросает и хватается за виски, в которых ритмично пульсирует кровь.
Краем глаза она видит, как Апитсуак поднимает кости и швыряет их разом в костер. Огонь сразу окрашивается в черный, в ушах раздается последний дикий крик, от которого все перед глазами темнеет и меркнет, – и мир погружается в тишину.
Только кровь продолжает шуметь в висках.
– Все закончилось, – слышит Анэ глухой голос Апитсуака, но он едва-едва пробивается сквозь толстую пелену.
«Нет, – думает она, – все закончится, только когда я остановлю ритуал».
Но Анэ ничего ему не говорит. Мысли медленно плывут по течению, и в какой-то момент Апитсуак просто поднимает ее на руки и несет к своему дому.
Уже закрывая глаза, Анэ пытается представить, где сейчас душа отца и добрался ли он до Адливуна. Но любая мысль рано или поздно приводит ее к совам, безжизненно лежащим на снегу.
Она приходит в себя уже в кровати. Рядом на коленях сидит Апитсуак. Как только Анэ открывает глаза и тихо стонет от головной боли, он тут же встает, уходит куда-то в комнату и возвращается со стаканом воды и двумя предметами в руках. Маленькие серые круги. Говорит глотать – и, ничего еще не понимая, Анэ послушно берет их и глотает, запивая самой чистой и вкусной водой в своей жизни.
– Ну как? – хрипло спрашивает она и тут же закашливается.
Апитсуак медленно садится к ней на кровать и смотрит на нее таким взглядом, какой она не может даже разобрать. Теплым и одновременно сочувствующим.
– Буря потихоньку проходит. Никаких духов, никакого воя. Все тихо. Даже собаки успокоились, – с улыбкой говорит он и аккуратно кладет руку ей на ногу. – Все хорошо, Анорерсуак. У тебя получилось.
– У нас, – сквозь боль говорит она и улыбается вместе с Апитсуаком.
Но улыбка тут же сходит с ее лица, когда она вспоминает отца и птиц.
– Мой отец… – начинает Анэ, но вновь закашливается и едва не плачет от боли во всем теле.
– А ну, все, – строго говорит Апитсуак. – Потом расскажешь. Сейчас отдыхай. Я даже не представляю, как твое тело отреагировало на Адливун.
Анэ пытается сесть, но Апитсуак силой удерживает ее за плечи. Она тяжело вздыхает.
– Послушай, – сипит она, – мой отец хотел встать на место Седны. Стать богом. Для этого… для этого она должна была вселиться в меня. И он бы убил нас обоих. И… он не мой отец. А я ему помогала. Я убила Арнак. Я… я…
– Так, все! – кричит Апитсуак, по-прежнему удерживая Анэ в руках.
Она обмякает и закрывает глаза, пытаясь как можно сильнее вдавить себя в мягкость кровати.
– Хватит. Во-первых, ты никого не убивала. Во-вторых, ты все обязательно мне расскажешь, но как только придешь в себя.
И, немного помолчав, добавил:
– Ты всех нас спасла.
– Это не имеет значения… я… убила… – бормочет Анэ, проваливаясь в сон.
В следующий раз она просыпается, когда в комнате уже темнеет.
Она все смотрит и смотрит в окно, где медленно догорает солнце, и пытается осознать, что все произошедшее – правда. Что она действительно потратила жизнь, свою молодую жизнь, на своего будущего убийцу. Что погубила Арнак. Что это все случилось взаправду, и единственное, что она может сделать, – это вернуться к ненастоящему отцу и остановить ритуал. Избавить будущее от смертей и боли. Сделать так, чтобы она никогда здесь не появлялась.
Ее забудет Апитсуак. Забудут Тупаарнак, Ная, Атангана. Малу никогда не окажется в пещере с иджираками, а разрушенные дома останутся на месте.
И десяткам людей уж точно не придется лежать под камнями в ожидании весны.
– Проснулась? – раздается в темноте голос Апитсуака.
Анэ лениво отмечает, что голос его стал тверже. Она пытается вспомнить, каким был Апитсуак в их первую встречу, – его неловкую улыбку, как он стоял, переминаясь с ноги на ногу, как тихо и мягко говорил.
– Все хорошо? – спрашивает Анэ в ответ.
Апитсуак подходит к ее кровати и садится на колени.
– Да. Вот пытаемся связаться хоть с кем-то. Если повезет, то получится и к нам прилетят самолеты, начнут разбираться. Не представляю, что было в городах…
– Кто?
Апитсуак тихо смеется.
– Самолеты? Что-то вроде птиц, только железные и быстрые. Снегоходы в небе. Э-э-э… это чтобы быстро перемещаться.
Сглотнув, Анэ садится. Пытается встать, но перед глазами все еще кружится.
Апитсуак тут же уходит к столу и возвращается со стаканом воды. Анэ берет его и медленно пьет, стараясь насладиться каждым глотком. Тело постепенно начинает оживать.
– Мне надо возвращаться. Я не хочу… не хочу снего… снегоходы в небе.
И оба начинают смеяться. Апитсуак с
