покрытыми тонким слоем снега. Он еще падает на землю, на волосы, на их лица – но это ничто по сравнению с теми бурями, которые наслала Седна на Инунек.
Над землей восстают покосившиеся белые кресты. Анэ спрашивает, что они означают, и Апитсуак, помедлив, машет рукой и говорит, что это не так важно.
В воздухе тепло, им больше не нужны такие толстые шкуры. Анэ позволяет себе насладиться тем, как ветер обдувает ее открытое лицо, как шевелится на ветру ее белая одежда с разноцветными вставками под воротником.
– Что делаем? – спрашивает он.
Апитсуак растерянно водит рукой по воздуху, пока не останавливается на одном из крестов – таком же, как и все остальные.
И все-таки другом.
Земля трещит и гудит. Нет никаких сомнений, что в этих могилах лежат карлимаацоки.
Она медленно поднимает руку и показывает на случайный крест.
– Где-то здесь.
Анэ подходит к могиле и падает на колени. Звуки становятся все громче – проникают под кожу, застревают в ушах, разливаются по воздуху. Анэ прикрывает веки и тут же видит во тьме белые светящиеся глаза мертвого духа – пустой, готовый на все взгляд.
И она не знает, сколько так простояла. Время исчезает, становится частью искристого белого снега. В голове летают и сменяют друг друга самые разные образы, а в ушах раздается мерный звон бубна. Горит костер. Шипит дух отца. Тело Анэ наливается силой, вот-вот – и совсем разорвется, выпустив на свободу древнюю мощь и ее собственную душу.
Руками она сквозь снег нащупывает землю. Твердую, почти каменную. И, впившись в нее ладонями, издает долгий пронзительный крик…
И с громким выдохом открывает глаза. На месте могилы, припорошенной снегом, зияет черная яма. И на дне этой ямы светятся два больших белых глаза – не двигаясь, не моргая.
Анэ отскакивает от могилы, не решаясь больше заглянуть внутрь. Раздается такой шум, что ей приходится крепко закрыть уши. Апитсуак пытается что-то сказать, но гул мертвеца перекрывает все.
Из могилы вырывается громкий рык. И из темноты медленно, со стоном и скрипом, восстает мертвец.
Он ровно такой же, каким она его помнит из ночного ритуала. Синий, со свисающими ошметками кожи. На руках его виднеются кости – на серых, облезлых, разлагающихся руках. Глаза светятся ярким белым светом – зловещим, совсем как у Седны.
Анэ вздрагивает и открывает рот, чтобы что-то сказать, но слова тают в теплом воздухе. Вид мертвеца лишает ее дара речи. Взгляд прикован к его телу, от которого тянется такое сильное зловоние, что хочется убежать далеко и навсегда.
Но не получится.
Анэ заставляет себя вдыхать тошнотворный сладковатый запах. Апитсуак быстро отходит от места, и его выворачивает на землю. Анэ держится и все не может оторвать взгляда от карлимаацока.
Мертвец в ответ протягивает к ней руки. Готовый к действиям.
– Мне… мне нужна твоя помощь, – громко говорит Анэ, стараясь не выдавать дрожь и страх в голосе. – Помощь с ритуалом.
Мертвец продолжает стоять. Анэ оглядывается на Апитсуака – тот кажется напуганным, его лицо бледно-зеленое, но стоит парень твердо и, посмотрев на нее, молча кивает в ответ. Тогда она манит карлимаацока рукой и, развернувшись, идет к Инунеку.
Они втроем начинают шагать. Анэ не хочет вести мертвеца слишком близко к домам – поэтому, стараясь рассмотреть впереди разноцветные очертания Инунека, хорошо понимает, что видит поселок в последний раз.
…Пламя шипит, кричит, вьется по воздуху. Анэ не контролирует свое тело – лишь смотрит на огонь, вспоминая действия и песни отца, и душа ее словно отделилась и вспорхнула в воздух, наблюдая за всем с высоты. Все смотрит и смотрит на пламя, не в силах оторваться. Только рукой сжимает пояс – тот самый, что сделали для нее жители Инунека.
Карлимаацок заходит в костер, и огонь мгновенно окрашивается черным. Через тело Анэ проходит такая сила, что она невольно улыбается и расслабляет руки. Краем глаза она замечает скользящую рядом черную тень – даже не тень, а пятно со слабым красным свечением, – и улыбается. Что ж, еще немного – и никаких больше иджираков.
Апитсуак стоит рядом. Она его уже не видит, но отчетливо понимает, что он стоит и ждет, когда закончится ритуал.
– Спасибо тебе, – хрипло говорит Анэ, заставляя себя сказать каждое слово. – Без тебя я бы не справилась.
– А я бы без тебя не выбрался.
Анэ слепо хватает его за руку. Он сжимает ее руку в ответ – так сильно, что по телу проносится слабая боль.
– Я прерву ритуал и все исправлю.
– У тебя все получится.
– Я…
– Я в тебе не сомневаюсь, – уверенно и твердо говорит Апитсуак.
Анэ закрывает глаза и пытается представить мир, в котором у нее действительно все получилось, – но будущее покрыто плотной белой пеленой, через которую ничего нельзя рассмотреть.
– Благодаря тебе я понял, что можно не сдаваться. Обещаю помнить об этом всю свою жизнь.
И он смеется. В его смехе слышится дрожь. Анэ сжимает его руку покрепче и вымученно улыбается в ответ.
– Все будет в порядке. Я все исправлю. Но если нет…
– Ты все исправишь.
Анэ жмурится все сильнее, пытаясь задержать этот момент в будущем, которое совсем недавно казалось ей самым непонятным и страшным местом на свете – а стало спасением.
– Я не хочу, чтобы еще кто-то умирал. Я больше никогда этого не позволю. Неважно, кем я была… я сделаю все, чтобы это изменить.
Анэ открывает глаза и одним резким движением поворачивается к Апитсуаку, выхватывает у него пучок травы и опускает его в костер.
И в тот же миг тело и душа Анэ растворяются в бледно-зеленом огне. Без боли, без страха. Перед тем как исчезнуть окончательно, она кидает последний взгляд на Апитсуака – он стоит с опущенными руками и долгим, внимательным взглядом провожает ее в прошлое.
Анэ часто дышит, пытаясь осознать, где находится.
Ночь. Лунный свет. Громко шумит вода, и белая пена с шипением опускается на камни. До щеки долетают ледяные капли – от этого Анэ вздрагивает и озирается по сторонам.
Вдалеке виднеется черная фигура. Анэ тут же бросает пояс и бежит к ней, вперед, спотыкаясь о камни. В лицо бьет жестокий холодный ветер – точно такой же, как и в будущем.
Она не смотрит на луну, не смотрит на море. Только на фигуру отца. Анэ выставляет вперед руки, чтобы оттолкнуть его и убрать от моря, от ритуала, от потухшего костра. И ее
