Я смотрел на нее с положенным восторгом, как и принято пялить глаза на женщин, что демонстрируют себя нам, не зря же стараются, это типа аплодисментов.
Она остановила коня, он фыркал и пытался бежать дальше, но она удержала сильной рукой, а мне сказала холодно:
– Сомнительный комплимент.
– Так народ говорит, – уточнил я. – А как я пойду против мнения общественности?.. Я Улучшатель – сын своего народа! И должен высоко нести.
– Что?
– Не помню, – сознался я. – Должен нести высоко, это да. Я ведь тоже дурной, зато какие бицепсы! Хочешь потрогать?
Она покачала головой, голос прозвучал строже:
– Но-но!.. Со мной такие штуки не проходят. Ты слишком живая легенда, Улучшатель.
Я спросил со значением:
– Тебе тоже намекали, что хорошо бы сделать эту легенду неживой?
– Мне, – ответила она, подчеркнув слово «мне», – намекать не посмеют.
– Но что-то слышала?
– Тебе придется показывать зубы, – пояснила она. Улыбнулась недобро. – У тебя они вполне.
– Спасибо…
Она подобрала повод, сказала на прощание:
– Что-то понадобится – обращайся! Мне кажется, в чем-то мы сможем пообщаться. Мы оба, если ты понимаешь, не совсем местные.
Усталый, я трусцой дотащился до башни, повздыхал, но героически преодолел все двести сорок ступенек.
Сонные слуги только-только начинают стягиваться в общую комнату, зевают, потягиваются и тяжко вздыхают: как же, от такого сладкого сна оторвали, а тут снова работа, скорее бы старость…
Я посмотрел с отвращением, постарался не думать, что вообще-то и сам такой, это по необходимости шебуршусь, бегаю, кого-то бью по голове и даже – страшно сказать! – как бы совершаю подвиги. А то и без «как бы», не так уж много удальцов, готовых пойти в Зачарованный Лес.
Рундельштотт уже трудится, стоя ко мне спиной у стола, услышал шаги, повернулся, худой и с красными, как у ангорского кролика, глазами, всклокоченный, с желтым лицом.
Я небрежным жестом зашвырнул на стол сумку Гмыра. Он дернулся от такой еще невиданной от меня наглости.
– Трава-синюшка, – сообщил я скромно, не давая ему открыть рот, и добавил уважительно: – Мастер Рундельштотт. Посмотрите, достаточно ли? Если мало, пусть кто-то другой сбегает. У меня ноги подкашиваются, всю ночь носился по лесу, несчастных зверей пугал, сна лишал бедных животных, теперь самому поспать бы…
Ох ахнул обрадованно и все еще не веря:
– Трава?.. Ты сумел?.. Прямо этой ночью?
– У меня была цель, – ответил я с достоинством. – Отныне я ваш помощник и партнер.
Он вскрикнул:
– Какое поспать, сейчас королева придет!.. Но тут в самом деле…
Не договорив, развязал трясущимися руками, заглянул, как хомяк, засунул почти всю голову в сумку.
– Что?.. Это все синюшка? Глазам не верю!.. Давай прямо здесь постелю, ложись, сейчас одеялко принесу.
Я возразил вяло:
– Если придет королева, спать при ней как-то неловко… Все-таки женщина, хоть и символ. Ног у нее нет, но голова есть, а там глаза, да еще какие стр-р-р-рашные…
Он сказал беспомощно:
– Но ты…
– Да выживу, – сообщил я, – выживу. Лес пообещал, что никаких убивательных санкций. Он вошел в мое трудное положение.
Он спросил ошалело:
– Кто?
– Лес, – повторил я. – Человек должен уметь говорить с природой. Хотя она не храм, а мастерская, а человек в ней – работник, однако мы не должны ждать милостей от природы, но вежливо принять их от нее – наш долг вежливости и взаимопонимания в целях дальнейшего плодотворного сотрудничества.
Он посмотрел обалдело, ничего не понял из очень правильных и красиво-благородных слов, обкатанных до полной потери смысла.
– Ладно, – сказал он очень серьезным голосом, – отнеси траву старшему в той комнате. Пусть истолкут в кашицу. Остальное все готово. Только не всю неси, достаточно три стебля… Возьми вот эти, они самые сочные…
Я не только отнес те три стебля старшему из помощников, хотя какие они помощники, но и объяснил на всякий случай, что надо делать – ставки слишком велики. Он слушал угрюмо и с явными признаками поражения на хмурой морде. Все-таки он еще слуга, а я уже ученик, хотя без году неделя. Не знают еще, что не просто ученик, а помощник! Более того, младший партнер, хотя еще сам не знаю, как это, но явно имею прав больше.
Заглянув к себе, быстро и с удовольствием покормил замечательного прожорлика, растет просто стремительно, толстенький, как рыба-шар, сразу же полез ко мне на ручки, умильно хрюкает и закрывает глаза, когда я ему чесал пузико, все звери почему-то обожают, когда им чешут брюхо, а когда попытался опустить обратно в шапку, запищал обиженно и так вцепился всеми четырьмя, что после нескольких попыток избавиться кое-как передвинул микроскопического крокодила на плечо, где он прижался пузом, распластался, принимая цвет рубашки, и сыто задремал, вогнав коготки сквозь плотную ткань даже в мою кожу.
Когда вернулся к Рундельштотту, тот уже не просто волнуется, его трясет, то и дело подбегает к двери, прислушивается к голосам с той стороны, тут же мчится к столу и в который раз торопливо просматривает полуистлевшие страницы древней рукописи, хотя, думаю, давно заучил все наизусть.
– Не волнуйтесь, – повторял я. – Вы гений, мастер Рундельштотт!.. У вас все получится.
Мой дракончик распластался на плече, страшится шевельнуться, чтобы не согнали, но Рундельштотт сейчас не заметил бы на моих плечах и нильского крокодила.
Встрепанный и взмокший, он в конце концов рухнул в бессилии в кресло с колесиками и дальше скользил в нем вдоль длинного стола, проверяя и перепроверяя.
– Мастер, – сказал я, – у вас глаза красные!.. Могут лопнуть, если перестараетесь.
Он бормотал шепотом обрывки заклинаний, лицо чуть порозовело, но глаза налились кровью еще сильнее. Заклинания, как и лекарства, одно лечат, другое калечат.
– Давайте, – предложил я, – помогу вот тут…
Он вскинул руку, заставляя умолкнуть, замер, начал прислушиваться, даже глаза чуть прикрыл. Я напряг слух, но из-за двери доносится монотонный шум, словно стадо овец ржет из длинного ряда кормушек.
– Королева, – произнес он замедленно и с ужасом.
– Что с нею? – спросил я шепотом.
– Поднимается, – проговорил он, все еще прислушиваясь, но в голосе проступила тревога.
– По лестнице? – спросил я опасливо. – Или как-то иначе?
– По ступенькам, – огрызнулся он. – Уже на середине лестницы…
– Ну и слух у вас, – восхитился я. – Это ж хорошо, ее и ждем!
Он перевел взгляд на меня, глаза показались чуточку безумными.
– Она уже близко!
– Мастер, – сказал я быстро, – не паникуйте. Не паникуйте, все под контролем. Все в вашем кулаке.
Он разжал сухонькие кулачки, посмотрел и снова сжал. Мне они напомнили высохшие коробочки мака, такие же серые и хрупкие.
– Вот-вот, – сказал я, – вы свое не упустите!.. Вы лев рыкающий! И пинающе попирающий.
– Сегодня решится, – прошептал он, – жить нам или не жить…
Я посмотрел косо, я при чем, но повторил с должным подобострастием:
– Вы гений, мастер Рундельштотт!.. У вас все получится!.. Гении вне логики!..
Дверь распахнулась с такой силой, что обе половинки ударились с грохотом о стену. Вошли, а точнее, вломились двое рослых гвардейцев в металле с головы до ног и копьями с длинными наконечниками, напоминающими ножи. Оба встали по обе стороны от входа, рассматривая нас угрюмо и с подозрением.
Еще двое в красных с золотом мундирах вошли и придержали половинки двери в ожидании королевы.
Мучительно долгую минуту мы с Рундельштоттом стояли, не двигаясь, как два суслика у норки. Дыхание чародея становилось все более хриплым и частым.
Вход озарился мерцающим светом, в проеме появилась королева. Бирюзовое платье до пола, но без глупой пышности, пояс усеян драгоценными камнями, разноцветными, но создающими странную гармонию, волосы убраны строго и по-деловому, хотя из пышной прически торчит с полдюжины заколок с кроваво-красными рубинами.
Я успел увидеть толпу придворных, от блеска золота и драгоценностей на одежде и шляпах глаза на мгновение просто ослепли. Королева смотрит холодно, лицо из драгоценного янтаря, желто-золотые глаза, огромная копна зловеще-черных, как воронье крыло с синеватым отливом, пышных волос, а брови густые, угольно-черные, без блеска.
Мяффнер продолжал тараторить:
– …а еще, ваше величество, в землях глердства Жмайди культ бога Укулуса снова возрождается. Опять выстроили храм…
Она остановилась на пороге, смерила его холодным взглядом. Голос ее прозвучал так, словно сто лет пролежал в вечной мерзлоте:
– Храм?
– Почти, – ответил он, чуть смутившись. – Пока там только жертвенник… Но уже сейчас, вы не представляете, полыхает огонь на камне! Это полноценное капище!
Она нахмурилась:
– Жертвы приносили?
– Да, ваше величество! – ответил он с готовностью. – Несколько раз. Всегда незаконно.
