Тамара Вепрецкая - Сантрелья

— Пойдем, Николас, — позвал Святогор. — Назир все сделает, а нас ждет сейчас халиф.

— Погодите! — вскричала я. — Дайте хоть взглянуть на камень, из-за которого мой брат совсем потерял голову, и оба мы потерялись во времени!

Я с трепетом приблизилась к беседке. Крыша ее по форме напоминала восьмиконечную звезду. Такая же звезда изображалась в правом верхнем углу каменной прямоугольной плиты, которая предстала перед моим взором, освещаемая факелом, откуда ни возьмись, возникшим в руках Назира. Плита была более полуметра длиной и чуть менее шириной. От выпуклой звезды в разные стороны разбегались лучи. С минуту я вспоминала, где уже видела такую же звезду. Ну, конечно же, в гербе замка Аструм Санктум, а также в андалусской символике. Далее поверхность плиты покрывали письмена, похожие на древнее финикийское письмо. Местами камень оказался поврежден, но потери в тексте были незначительными.

— Откуда он здесь взялся? — обратилась я к Назиру.

— Из Северной Африки, как арабский трофей, — отвечал молодой араб.

— А почему вы его храните как святыню? — не унимался во мне историк.

— Североафриканские вожди благоговели перед ним. Согласно преданиям, он принадлежал Карфагену, и по возрасту старше Пунических войн, во время которых его удалось сберечь, несмотря на гибель Карфагена. С тех пор его передавали на хранение из поколения в поколение вожди племен. Когда арабы завоевали северное побережье Африки, они захватили этот камень, но из-за сложившегося веками суеверия, что гибель камня несет гибель и его владельцам, как прошлым, так и нынешним, его берегли как зеницу ока. В качестве священной достопримечательности по приказу Абд-Аль-Рахмана Третьего он был вывезен берберами из Африки и установлен здесь во дворце халифа. Халиф являлся главным хранителем святыни, а распорядитель по делам развлечений во дворце — главным посвященным в сокровенное знание о святыне.

— Значит, о святыне знают только два человека?

— Нет, конечно, о ее существовании знают многие, а вот ее местонахождение известно лишь двоим, или троим, — возразил Назир.

— Почему троим, а кто же третий?

— Абд-Аль-Рахман установил церемонию посвящения наследника престола в сокровенное знание о святыне, так что долгое время о ней знали халиф и его сын.

— Хишам Второй также посвящен?

— Безусловно, но кроме него больше никто, потому что его никогда не интересовала святыня, и он о ней давно забыл. Когда он объявил Санчуэло своим наследником, мой отец — в то время распорядитель и посвященный — ждал, что последует приказ Хишама о церемонии посвящения, но халиф такого приказа не отдал. Я получил свою должность по наследству и был посвящен своим отцом.

— Получается, что теперь вы — единственный, кто заботится о ней? — удивилась я.

— Именно так.

— Но ведь все знают, что только вы посещаете лабиринт. Никто не пытался выяснить, почему вы туда наведываетесь? — спросила я.

— Пытались и при мне и раньше, но погибали. Из сердца лабиринта невозможно выбраться. Так что тысячелетняя тайна тщательно охраняется! — с гордостью провозгласил молодой араб.

От осознания, что я стою перед разгадкой многовековой тайны Тартесса, сердце приятно замирало. Подобное ощущение я всегда испытывала при встрече с глубокой древностью. Однако, сейчас я находилась не в музее, и восторг от соприкосновения с тайнами вечности отходил на второй план, уступая место решению неразрешимых практических задач.

— И как мы его повезем? — брякнула я.

Коля удивленно и укоризненно посмотрел на меня:

— Это все, что ты можешь спросить, стоя перед святыней?

Я смутилась, но и обиделась.

— Ни о чем не волнуйтесь, — вмешался Назир. — Почти стемнело. Нас ждут в тронном зале. Следуйте за мной.

Пока мы выбирались из лабиринта, я думала о том, что брат мой напоминал мне Паганэля: такой же отрешенный от действительности, увлеченный и неунывающий ученый. Но я-то знала, что в нужную минуту у брата достанет практичности, которой может позавидовать любой бизнесмен или банкир. И еще я знала, что Коля никогда не был эгоистом и, несмотря на свои увлечения, всегда оставался внимательным и добрым к людям. И обида прошла.

Уже в полной темноте шли мы по мощеным дорожкам дворцового парка. Шуршание наших шагов дополняло музыку журчащей вокруг воды, поющей под аккомпанемент ночных цикад. Назир факелом освещал нам путь. Отблески пламени играли на полированном мраморе колонн, мимо которых мы проходили.

Вскоре мы оказались на площади, освещенной множеством факелов. Этот яркий неровный, танцующий свет словно вырвал из темноты симфонию восхитительной колоннады тронного павильона. Через мгновение, не успев насладиться этим чудесным, сказочным зрелищем, предстали мы перед двумя правителями: халифом и узурпатором — в тронном зале.

Святогор склонился в почтительном поклоне, и мы последовали его примеру. Назир усадил нас на атласные подушки, что лежали повсюду на полу, и встал недалеко от халифа. А Святогор устроился рядом с халифом, очевидно, по его просьбе.

Стены зала покрывал тонкий резной орнамент, словно ажурное каменное шитье. При свете масляных светильников от этого каменного кружева исходило удивительное свечение, иногда успокаивающе равномерное, а иногда с неожиданными всполохами. Искрились украшавшие зал драгоценные камни, вкрапленные в ветви райских растений орнамента, в переплетенные, запутанные геометрические формы, в вязь арабского письма. Сюжеты арабесок отделялись сияющими узкими золотыми пластинами. Точно часовые, оберегали все обширное пространство зала строгие колонны из мрамора разных оттенков, соединявшиеся кокошником бело-красных полос, подобно тем, что мы уже видели в мечети. Кружевные капители колонн были отделаны золотом, слоновой костью и черным деревом.

На полу мраморная мозаика складывалась в причудливый узор. Центр зала занимала большая мраморная чаша с фигурками двенадцати животных и птиц. Я переводила изумленный взор с антилопы на чайку, с утки на крокодила, с сокола на дракона, с курицы на коршуна, с петуха на орла, с грифа на льва. Отлитые из красного золота фигурки зверей алчно мерцали при пляшущем легком пламени светильников. Водная поверхность источника поражала своей статичностью и цветом. Жидкость, наполнявшая его, казалась непрозрачной и тяжелой, застывшей, словно лед, и отливала серебром, только более насыщенным и блестящим, как сталь.

— Это не вода, — предположил Николай. — Это похоже на ртуть.

— Ртуть? — удивилась я. — Это же вредно!

— Ну, может, они об этом не догадываются, — пожал плечами брат.

— Арабы же очень образованные, — возразила я.

— Тогда не знаю. Но все же эта жидкость кажется мне ртутью. Посмотри на потолок.

Я невольно подняла глаза, ожидая увидеть красоту сводов. И не ошиблась, но увиденное превзошло все мои ожидания. Потолок, инкрустированный черным деревом и хрусталем, золотом и алебастром, красным деревом и перламутром, из-за контрастности этих материалов поражал своей ажурной прозрачностью и невесомостью. А в самом центре, где своды сходились в одной точке, в обрамлении воздушных тончайших лепестков из серебряных и золотых пластин красовалась великолепная жемчужина. Чистейшая из когда-либо виденных мной, она благородно переливалась своей матово-перламутровой оболочкой.

— Коля, как ты думаешь, она настоящая? — обратила я внимание брата на это волшебное чудо.

Он долго разглядывал жемчужину, не в состоянии скрыть восхищения.

— Думаю, в этом дворце нет ничего фальшивого…, кроме, разве что, халифов, — усмехнулся он.

Халиф восседал на резном золотом широком троне, по-турецки скрестив ноги. Узурпатор Мохаммед устроился на причудливом восточном стуле недалеко от халифа, уступив тому первенство в этом зале, но оставив за собой право отдавать распоряжения. Приближенные и гости разместились на вышитых атласных подушках около изящных колонн.

Стройные девушки в восточных одеждах разносили кубки с вином. Лица их наполовину прикрывались легкими шелковыми покрывалами, и лишь их черные выразительные глаза трепетно сияли, отражая пламя светильников. Гости тихо и робко, будто неловко, переговаривались. Все точно чего-то ждали. Я вдруг заметила исчезновение Назира и шепнула об этом Коле. Он радостно кивнул.