— Но проверяют, — добавил Коля, указывая на охранников, маячивших у входа.
И действительно после еды мы решили выйти из павильона и побродить по аллеям дворца. Но охранники не выпустили нас, сославшись на то, что их приказ оберегать нас в условиях, когда в городе небезопасно.
— Хитрый ход, — вздохнул Святогор. — Мы, конечно же, пленники. Ирония заключается в том, что я снова пленник в этом дворце, более того я пленник с гораздо более ограниченной свободой передвижения. Но самое удивительное — я вновь нахожусь в том зале, где я обычно занимался науками.
— Что?! — вскричал Коля, изменившись в лице. — Помните, араб в горах, как его звали…
— Гайлан, — подсказал Святогор.
— Да-да, Гайлан. Так вот, он сказал, что святыня хранится в том зале,… где ты часто занимался…
Святогор вскинул на него взволнованный взгляд, растерянно покачал головой и пробормотал:
— Где я занимался, да. Но я не знаю, о чем идет речь. Я ее никогда не видел.
Глава тридцать девятая ЛАБИРИНТ
Когда встает луна,
Колокола стихают
И предстают тропинки
В непроходимых дебрях.
Федерико Гарсия Лорка
Время шло. Не увенчалась успехом ни одна из попыток переговоров с охранниками. Они упорно твердили о нашей безопасности и о выполнении приказа.
Коля потерял покой. Он подозрительно озирался, щупал стены, внимательно осматривал пол и потолок. Пол, выложенный мраморными плитами, переливался кварцевыми прожилками. Очертания дверных проемов, соединявших комнаты павильона, напоминали купола православных церквей. Потолки залов поражали разнообразием. Самое просторное помещение завершалось кружевными сводами; в маленьких квадратных комнатках отделкой потолка служили мраморные подтеки наподобие светящихся пещерных сталактитов; на перевернутую лодку из темного дерева, инкрустированного перламутровыми пластинами и орнаментом из различных древесных пород, походил потолок небольших проходных залов-коридоров. Подобные своды я уже видела в севильском Алькасаре и в Альгамбре во время своего первого путешествия по Испании. Только дворцы эти были гораздо более поздней постройки, что свидетельствовало о первоначальности замысла и искусства мастеров, создателей Мадинат Аль-Сахры.
Скромность обстановки всех помещений павильона, состоявшей лишь из небольших письменных столиков и маленьких изящных курси по углам, выдавала учебное его предназначение. Пол частично покрывали мягкие пестрые, красочные коврики, и лишь в одной из комнат находился восточный диван с круглыми удлиненными валиками. Стены кое-где были выложены керамической плиткой ярких причудливых расцветок, а при входе в маленькой нише прелестный эмалированный флакончик для благовоний распространял в каждой комнате свой аромат — то чуть дурманящий, то будоражащий, то бодрящий, то просто успокаивающий.
Однако, ни учеников, ни их наставников мы не увидели. Мы встретили лишь несколько человек, по всей вероятности, слуг, приставленных угождать нам и следить за нашим поведением. Мы с любопытством глазели на непривычную обстановку и как бы невзначай внимательно рассматривали все вокруг. Но ничего, совершенно ничего: ни в стенах, ни в нишах, ни в мебели, ни на потолке, ни на полу, — ни в малейшей, пусть даже скрытой форме, не напоминало собой святыню, цель нашего путешествия. Она могла либо скрываться в тайнике в стене, либо вообще находилась в другом месте. Святогор утверждал, что за семь лет его отсутствия в этом павильоне ничего не изменилось.
Коля выглядел озадаченным.
— Я устал и вернусь в первый зал. Там, наблюдая за струйками воды в фонтанчике, я постараюсь успокоиться и поразмышлять, — шепнул он и исчез в ажурной арке.
Я, признаться, тоже утомилась и устроилась с ногами на диване. Святогор погрузился в свои мысли. Вид его выдавал столь непривычное для него состояние, как растерянность, и печаль. Я не осмеливалась нарушить его молчание, боясь спугнуть важные воспоминания. Наконец, он уселся на пол по-турецки, поднял на меня взгляд и грустно улыбнулся:
— Здесь все очень изменилось. Нет, не в обстановке, а в атмосфере. Раньше эти комнаты наполнялись шумом, спорами, зубрежкой. Здесь всегда кипела учебная жизнь. А теперь здесь пустота. Видимо, новому халифу-узурпатору совсем не до наук и искусств. Помнится, Аль-Мансур очень поощрял эти занятия, очевидно, осознавая их важность для величия халифата. Его сын, Абд-Аль-Малик, говорят, еще больше внимания уделял знаниям. Да-а, и куда же все подевалось?
Он тяжело вздохнул, вдруг резко встал и шагнул ко мне, воскликнув: "Елена!" Глаза его возбужденно блестели, и я почувствовала, что являюсь для него в эту минуту единственным утешением и опорой, а, возможно, и смыслом жизни. Но эти стены имели уши, и за нами явно наблюдали.
— Тсс! — остановила я его порыв, беззвучно шевельнув губами.
— Пойдем, Гелен, я покажу тебе сад, — нарочито громко предложил Святогор.
Я нехотя поднялась с дивана, и мы вышли во внутренний дворик, просторный, как сад, с цветниками, кустами и даже тенистыми деревьями. Хрустальными струями переливались несколько маленьких фонтанчиков, а внутри их кольца, в центре, манящим зеленым кругом густо посаженного и аккуратно подстриженного кустарника расположился лабиринт.
— Ты права, родная моя, — прошептал Святогор, — в павильоне мы, подобно рыбкам в прозрачном водоеме. К тому же практически все арабы мало-мальски образованы и понимают латынь, кастильский и другие христианские наречия.
Я предложила присесть на каменную скамейку: ноги плохо держали меня, — но мой спутник потащил меня к лабиринту, заговорщическим шепотом объяснив мне, что там мы точно будем одни, и нас никто не услышит. Я повиновалась, и мы безрассудно нырнули в запутанную гущу кустарника. Святогор уверенно поворачивал то влево, то вправо, а я послушно плелась за ним.
Наконец, он решил, что мы достаточно удалились от людских глаз, и остановился. С минуту мы стояли молча друг против друга и вдыхали аромат растений, бодрящий и жизнеутверждающий. Неожиданно Святогор решительно шагнул ко мне, поднял руку, и, на мгновение застыв, словно колеблясь, осторожно коснулся моего лица. От прикосновения, такого робкого и нежного, я зажмурилась и вдруг очутилась в его объятиях, крепких и жарких, в отличие от первого прикосновения. Не в силах противиться и, не пытаясь высвободиться, я все глубже утопала в них, замирая от восторга, подставляя лицо свое его страстным поцелуям. В них сладострастное обладание сливалось с трепетным благоговением. Он шептал слова, полные счастья и отчаяния, радости и печали, обретения и утраты. Нежность и страсть оголили душу его, ставшую наивно, по-детски беззащитной, и в то же время у меня рождали ощущение надежности и опоры. Он не скрывал своих чувств, не сдерживал себя, он, словно прощаясь, вложил в свои объятия всю силу своей любви, достигшей наивысшей отметки, любви возвышенной, любви дарующей, любви обогащающей. Ради такой любви стоило пересечь тысячелетия! Я окрепла, лишилась страха и усталости в этих сильных руках. Я воспарила над землей, погрузилась в негу и, задохнувшись, воскликнула:
— Я люблю тебя, Святогор! О, как я люблю тебя!
Внезапно я вздрогнула от раздавшегося неподалеку возгласа:
— Что это?
— Здесь кто-то есть, кто-то бродит по лабиринту, — тихо сказал Святогор и по-арабски прокричал призывное приветствие. Ответа не последовало, тогда он крикнул по-кастильски:
— Кто здесь? Нужна ли помощь?
— Абдеррахман, это я! — раздался голос брата откуда-то из самого сердца лабиринта. — Я тут такое нашел! Идите скорее сюда!
— Молодец Николай, что назвал меня Абдеррахманом, не теряет голову, — шепнул Святогор и громко произнес: — Я не знаю пути к центру. Можно заблудиться. Если можешь, выбирайся к нам.
— Я отсюда не уйду, — ответил Коля. — По-моему, я нашел то, что мы искали.
Мы переглянулись.
— Хорошо, — как можно равнодушнее проговорил мой спутник. — А теперь иди к нам.
— Ладно, — недовольно согласился брат.
Мы с нетерпением ждали его возвращения. Святогор задумчиво глядел поверх кустов и казался спокойным, но я заметила, что вся его фигура выражала глубочайшее напряжение, он напоминал натянутую струну. И я заволновалась. Прошло минут пятнадцать, долгих и пустых минут, наполненных лишь нашим сердцебиением, минут, растянувшихся до размеров вечности.
— Ах, черт! — выругался Колин голос где-то в глубине зеленой ловушки.
— Что случилось? — встревожился Святогор.
— Здесь одни тупики. Я плутаю уже, черт знает, сколько времени, а не продвинулся к выходу ни на шаг. Я намотал уже километры пути, аж ноги гудят, и вновь оказался там же. Меня бес водит. Или бог? — рассмеялся Коля, привыкший не терять оптимизма в любых жизненных ситуациях.
