107
Оставшееся время до начала следующего семестра я потратил в химической лаборатории университета. Меня заинтересовал мел, как краситель полиэтилена. Он стабилизировал процесс литья, придавал полиэтилену приятный белый цвет, и на ощупь продукт был приятнее. Начал выяснять оптимальное количество красителя и сделал вывод, что заметное падение поперечной стойкости на разрыв и появление шероховатости начинается после десяти процентов, но до двадцати пяти разница терпима, особенно в пленке до двенадцати микрон. Чем толще, тем результат хуже. Я подумал, что можно заменять полимер мелом при производстве, но выгодно ли это экономически? Ответ был неоднозначным. Многое зависело от цены обоих продуктов для данного производителя. Затем у меня появилась мысль, а не сделать ли пленку многослойной? Внутри крепкий слой с большим содержанием мела, а с обеих сторон — с малым. Выглядеть будет так же, как обычный, а три слоя дадут лучший результат по многим физико-механическим параметрам, пусть и в чем-то будет потеря. Оставалось определить, где будет выигрыш, а где наоборот.
Этим я и занимался почти до конца семестра. За это время я изготовил на свои деньги миниатюрная линия по производству трехслойного полиэтилена, с помощью которой получил образцы с разным содержанием мела и других добавок в среднем слое (до семидесяти процентов) и во внешних (десять-пятнадцать) и изучил из физико-механические свойства. При этом соотношение толщины слоев было от один-один-один до один-восемь-один. Результаты показались мне очень интересными. Я обобщил их, изложил свои мысли. На мой субъективный взгляд статейка получилась вполне наукообразная. Чертежи линии под названием АБА (первичное по краям, вторичное в середине) по выдуванию трехслойной пленки делали ее еще солидней.
На этот раз подал три заявки на патенты: на мел, как краситель и добавку-заменитель, на трехслойный полиэтилен и на линию. Не стал ждать долго, отослал статью в «Журнал Американского химического общества» сразу после регистрации заявок, предупредив, что дошлю номера патентов, если получу и успею. Главный редактор Артур Лэмб в письме похвалил коллегу и сообщил, что статья выйдет в октябрьском номере. В ней будет указано, что изобретения в процессе получения патентов.
Параллельно я настрочил еще одну радиопьесу по настоятельной просьбе литературного агента. Интерес к ним у меня поубавился. Я теперь не бедствовал. Зарплата ассистента и стипендия намного превосходили все мои текущие расходы, подработка летчиком по выходным позволяла тратиться на излишества, а счета в двух банках служили надежной подушкой безопасности. Я на скорую руку накрпал очередную часовую серию похождений частного детектива Рэймонда Уилкинса. Придумывание названия заняло чуть ли не больше времени. Остановился на «Содружество подлецов». Звучит завлекающее, а, как я бы уверен, Кафку здесь никто не читал, поэтому отсылку не поймут.
Литературный агент Арнольд Гинзбург был первым, кто ткнул меня носом в мою самоуверенность, позвонив после получения рукописи:
— Не ожидал, что ты знаешь творчество австрийского писателя Франца Кафки.
— То же самое могу сказать о тебе! — пошутил я.
— Мне положено. Я провел детство в Австро-Венгерской империи. Мои родители эмигрировали оттуда перед Первой мировой войной, — сказал он в оправдание своей начитанности.
Наверное, поэтому за радиопьесу «Содружество подлецов» он продавил четыреста долларов. После того, как ее озвучили на «Радио Далласа», продал все три оптом за тысячу федеральным радиостанциям «NBC», «MBC» и «CBS». Как-то услышал свои творения по радио. Они показались чужими. Может быть, дело в голосах актеров. В моей голове реплики звучали по-другому.
В итоге я стал богаче почти на три тысячи долларов, которые закинул на счет в остинском отделении «Национального городского банка Нью-Йорка». Все легальные доходы теперь складирую, а живу на четыре сотни из украденных, от которых к лету осталась самая малость. Собирался в июне наведаться в Чикаго. Может, Роберт Макбрейн подкинет какое-нибудь дельце. Если нет, отправлюсь в путешествие по стране, сам поищу добычу.
Восьмого мая в США отпраздновали победу над Германией. Мероприятия были не ахти, потому что основным врагом считается Япония. Мне предлагали выступить перед студентами, но я отказался, сославшись на то, что в Европе не воевал, никакого отношения к победе над немцами не имею. Разве что пятьдесят восемь боевых вылетов и шесть сбитых самолетов.
108
Планы на лето изменились, потому что в конце мая поступило предложение пройти стажировку в нефтяной компании, входящей в десятку крупнейших в мире. Я уже решил, что первые два мои патента опередили время, что никто не обратил на них внимания, что послужат чисто для получения докторской степени, но всё оказалось сложнее. Мне позвонили из отдела кадров компании «Тексако» и предложили поработать летом в их научно-технической лаборатории в Хьюстоне младшим специалистом с окладом восемьдесят пять долларов в неделю. Летчиком я мог заработать летом немногим меньше, но мне стало интересно посмотреть изнутри и почувствовать на своей шкуре, что такое большая транснациональная компания. Тем более, что Хьюстон расположен неподалеку от моря — заодно отдохну на курорте. Компания оплачивала половину проживания в квартирах-студиях в доме в двух милях от головного офиса. Предполагалось, что студенты будут снимать по двое, и тогда им получится и вовсе бесплатно. Мне соседи были не нужны, а три с половиной доллара в неделю — не деньги, поэтому жил один. Квартиру в Остине тоже оплачивал, предполагая, что буду приезжать на выходные, чтобы заработать еще и летчиком. В США втягиваешься в гонку за деньгами, привыкаешь трудиться сразу в двух-трех местах.
Стажировка чуть не закончилась, не начавшись. Когда я приехал в штаб-квартиру, располагавшуюся в пятнадцатиэтажном здании, которое считали на два этажа ниже, потому что первый — нулевой, а последний — технический, меня приняли в отделе кадров, располагавшимся на уровне земли, куда доступ был без пропуска. Время было послеобеденное. Из Остина ехать почти четыре часа, поэтому я не спешил, отправился в путь в десять. Желающих стажироваться в компании уже всех оформили, а их только из моего университета было десятка три. Мной занялась женщина лет тридцати, старший сотрудник, которая старалась казаться милой и строгой одновременно. Она усадила меня за стол у окна, предложила заполнить анкету, к которой я приложил три фотографии, а потом вручила договор на пяти страницах и прямо-таки потребовала, чтобы внимательно изучил его, навредив тем самым своей компании. Если бы не настаивала, я бы подмахнул, не шибко вчитываясь. Там был один пунктик среди многих несущественных, по которому все мои последующие изобретения и открытия, имеющие экономический потенциал, будут принадлежать «Тексако».
— Уберите этот пункт, — потребовал я.
— Это невозможно. Ты будешь работать в научно-технической лаборатории, иметь допуск к секретным разработкам. Мы должны быть уверены, что не используешь полученную информацию в личных целях, — возразила старший специалист.
— А я должен быть уверен, что всё, придуманное мной после работы у вас, не имеющее никакого отношения к вашим разработкам, останется моей собственностью. У меня пять патентов. Надеюсь, не последние. Дарить интеллектуальную собственность жуликам не собираюсь, — заявил я, вставая из-за стола.
Она, скривившись, проглотила «жуликов», сказала:
— Подожди, я сейчас обговорю этот вопрос с юристами.
Она кому-то позвонила, объяснила ситуацию. Минут через пять ей перезвонили и приказали заменить не понравившийся мне пункт на запрет использовать в личных целях научную информацию, полученную во время работы в компании. Секретарша перепечатала эту страницу договора, после чего я подписал каждую, указав еще и дату. Мне тут же выдали пропуск.
— Поднимись на второй этаж в лабораторию. Руководитель ее Джек Дастин хочет с тобой поговорить, — приказала мне старший сотрудник отдела кадров.
