продолжать, – с бароном Черкасовым, Ярославом Дмитриевичем. Ярослав Дмитриевич, рад представить вас господарыне Лизавете Микулишне Баулиной.
– Благодарю вас. – Яр кивнул и повернулся к Лизавете, ясно показывая, что в услугах третьего они больше не нуждаются.
Лизавета была готова поклясться, что слышала, как Говорин скрипнул зубами, удаляясь.
– Значит, барон Черкасов? – Она скрестила руки на груди, будто защищаясь.
– Незнакомого купца сюда вряд ли позвали бы, а вот барона… Так что же, не поприветствуешь меня, не скажешь, как рада видеть?
– Рада настолько, что с удовольствием влепила бы пощечину. Но, боюсь, у меня связаны руки.
Было удивительно, но голос Лизаветы звучал спокойно, разве что излишне язвительно. В нем не было страха, который она в действительности испытывала при мысли о том, что Яр пришел довести начатое до конца. Как бы она ни хотела вернуться в Навь, но умирать все же не горела желанием.
– Зачем ты пришел?
– Исключительно по деловому вопросу, – Яр отвечал ей в тон, сдержанно и строго. Но затем вдруг улыбнулся – скорее грустно, чем радостно или насмешливо. – Думаешь, хочу тебя убить?
– Рассматриваю такую возможность. Согласись, у меня есть основания.
– Ты права. – Он склонил голову, будто признавал поражение. – Но, веришь или нет, я решил отказаться от этой затеи. Под венец ты со мной не пойдешь, а время отправиться в Навь иным способом для тебя еще не пришло.
– Какое облегчение. – Несмотря на плохо скрываемое ехидство, облегчение Лизавета и впрямь испытала. – Тогда что за дело?
– То, ради которого ты меня призвала.
Значит, вторая попытка все же оказалась успешной.
– Так ты знаешь? Что мой отец жаждет мести и даже нашел какую-то ведьму, которая якобы может…
– Может, тут уж не сомневайся.
Ей не понравился тон Яра.
– А Лад? Ты ему рассказал?
– Он со мной не разговаривает. Перекрыл любую связь с озером и другими водоемами поблизости: я пытался с ним поговорить, но без толку. И судя по тому, что ты обратилась ко мне, с тобой то же самое.
Она отрывисто кивнула. Мысли бежали, толкались, налетая одна на другую. С Ладом было никак не связаться, ведьма правда может причинить ему вред.
– А если их догнать?
Расчувствовавшись, Лизавета заговорила слишком громко. Краем глаза она заметила, что другие гости начали на них оглядываться. От Яра эти взгляды также не укрылись.
– Похоже, нам лучше подыскать другое место для разговора.
– Я не могу с тобой никуда уйти, есть же правила. – В этот момент Лизавета особенно их ненавидела.
– А никуда уходить и не надо. Скажи, у тебя свободен ближайший танец?
– При чем тут это?
– Танец – единственный способ для мужчины и женщины поговорить с глазу на глаз, не вызывая никаких подозрений. Следующим, к слову, будет вальс, а значит, нам никто не помешает.
Лизавета прикрыла глаза. Видит Бог, танцевать с Яром она хотела меньше всего. Вот только выбора не было: с другого конца комнаты к ним решительно направлялась мачеха Лизаветы. Выглядела она так, будто собиралась спасти падчерицу из лап хищного зверя – проницательности ей было не занимать.
Но Лизавета не желала быть спасенной.
Яр привычным жестом протянул ей руку. Сердце Лизаветы болезненно сжалось, но она заставила себя не обращать внимания на это чувство. На паркет она шла с гордо поднятой головой.
– Итак, чего ты от меня хочешь?
– Помощи. Не мне – Ладу. Не знаю, что именно собирается сделать с ним твой отец, но сомневаюсь, что просто поговорить или хорошенько поколотить.
– Я думала, это ты поможешь мне его остановить.
В конце концов, для этого она и решилась его призвать. Что могла хрупкая девчонка против отца, его товарищей и ведьмы? Другое дело – морской княжич, способный пересекать огромные расстояния в мгновение ока.
– Без тебя я не справлюсь. – Лизавета поглядела на Яра с сомнением, и тот поспешил объясниться: – Даже если я успею опередить твоего отца, Лад не станет меня слушать. Если же мы с твоим отцом встретимся… Боюсь, колдовство и вправду может мне помешать.
– А мне нет? – Лизавета нервно рассмеялась. – Или меня не жалко?
Он крепче сжал ее руку.
– Дело не в этом. У ведьмы нет причин тебе вредить, да и твой отец не даст. Ты достучишься до него, сможешь объяснить, и ничья кровь не прольется.
Лизавета понимала, что ею манипулируют. Яр давил на ее стремление всех спасти и примирить, на желание быть полезной, а не просто девой в беде. Разум кричал ей отказаться, но она не смогла. Вдруг с ее помощью все действительно стало бы проще?
– Поклянись, что это не какой-то хитрый план.
– Но это и есть хитрый план, – усмехнулся Яр.
– Тогда дай слово, что не пытаешься каким-то образом снова привязать меня к Нави.
– Клянусь.
Он ответил так просто, что Лизавета не поверила собственным ушам. Но не последовало никаких особых условий, никаких требований – Яр просто пообещал не трогать ее. Как будто и впрямь не лгал.
– Теперь поверила? – он понял все по ее лицу. – Тогда позволь мне сосредоточиться на танце, а то, признаюсь, разговоры начали меня отвлекать…
Яр был прав: танцевать вальс, вести беседу и не запыхаться было сложной задачей. Лизавета и сама с радостью умолкла, – но не столько ради выверенных па, сколько для того, чтобы прислушаться к своей интуиции. Но та, как назло, молчала.
Ускорившаяся музыка не дала Лизавете додумать. Темп нарастал постепенно, но теперь достиг своего апогея. Вскоре грудь Лизаветы уже тяжело вздымалась, дыхание сбивалось, голова слегка кружилась от мелькавших мимо пар – струящиеся ткани платьев мгновенно сменялись прямыми мужскими спинами, затянутыми в черные фраки. Постоянным в этом переменчивом мире оставался лишь Яр, и в конце концов Лизавета сдалась, посмотрела на него уже прямо.
И утонула в его нечеловеческих глазах.
Она зарекалась не думать об этих чувствах. Разум кричал о том, что этот человек предал ее, более того – пытался убить. Но другая часть сознания, глупая и наивная, подкидывала воспоминания о впервые увиденном море, искрящихся пузырях и доверии, которое тогда казалось ей таким возможным. И о вальсе в пустой бальной зале подводного дома.
Пары встали. Музыка стихла, но Лизавете почудилось, что она резко оборвалась. Все закончилось слишком быстро, и она ожидала, что Яр поспешит увести ее в сторону. Они застыли посреди зала, не замечая ничего вокруг.
А потом Яр наклонился и поцеловал ее на виду у всего города.
Магия рассыпалась, разлетелась – хрупкая, словно стекло. Лизавета широко распахнула глаза, замычала в настойчивые, твердые губы. Они послушались, отстранились, но было слишком поздно. На них смотрел весь зал, включая сплетниц Соловьевых и пораженную, впервые за весь вечер показавшую хоть какие-то чувства Софью Смирнову.
Хотя теперь-то у нее была другая фамилия.
Лизавета поняла, что пытается мысленно убежать от реальности – той самой, где ее снова использовали, где решение опять приняли за нее.
Рука поднялась сама собой, звук пощечины потонул в чьем-то аханье.
– Барон, что вы себе позволяете?! – раздался возглас подоспевшей мачехи.
Она подхватила Лизавету под руки, повела прочь из зала. Та оглянулась через плечо и с удовлетворением отметила, что Яр выглядел потрясенным. В кои-то веки.
* * *
Лизавета ворвалась в спальню и захлопнула дверь с таким грохотом, что он эхом отозвался в пустом коридоре. Из смежной комнаты тут же появилась Настасья, взволнованная и заспанная.
– Что случилось, господарыня? Вы в порядке?
Вместо ответа из горла Лизаветы вырвался то ли стон, то ли вымученный вдох. Закрыв лицо ладонями, она упала прямо на мягкий ковер. Но не расплакалась – нет, грусти она не чувствовала, только злость. Жар стыда и раздражения поднимался от сердца выше, заливал щеки алым, прорезал лоб глубокими морщинами.
Дверь позади снова открылась.
– Да что этот барон себе позволяет! – Лизавета живо представила, как мачеха возмущенно качает головой, яростно обмахивается веером. – Будь здесь твой отец!..
Она говорила что-то еще, но Лизавета не вслушивалась. Ее репутация и впрямь была окончательно испорчена, но это больше не имело никакого значения. Поступок Яра освободил Лизавету, пускай ей и неприятно было это признавать.
– Настасья, – когда она окликнула служанку, голос прозвучал спокойно и строго, – помоги мне подняться.
Опершись о ладонь Настасьи, Лизавета встала и выпрямилась.
