Ознакомительная версия.
Мы с Константином Натановичем играли в гляделки недолго. Видимо поняв, что проиграл, он отвёл взгляд и, обращаясь к своему стаду, громко, чтобы услышала последняя пейзанка, произнёс:
— Вот она, голубушка! Полюбуйтесь! Это из-за неё мы потеряли целый день во Флоренции и не попали в Пизу! — и указующий перст Константина Натановича упёрся в меня.
Пейзанки, словно по отмашке, разгневанно закудахтали. Некоторые махали руками, а одна даже бросила в меня скомканной бумажкой. Суть воплей сводилась к формуле: «Сука-падла-проститутка-ненавижу».
Я только горько усмехнулась: «Куры, вы и есть куры». Встала и пошла к стойке регистрации.
Мой благородный дальневосточный противник не соврал — билеты, документы и деньги действительно оказались на месте — так что с регистрацией проблем не было. После того, как у меня в руках оказался посадочный талон, и мой красный чемодан на колёсиках по резиновой ленте уехал в черноту, я поняла, что всё кончилось. От этой мысли мне стало легко и спокойно.
Перед выходом в зону паспортного контроля моё внимание привлёк сидящий на складном стульчике постриженный под горшок усатый мужик лет тридцати с лютней в руках. На мужике были рваные на коленках грязные джинсы и толстовка; на ногах жутковатого вида кроссовки. Короче говоря, бомж, только с лютней и без запаха.
Мужик наигрывал что-то очень-очень знакомое, но из-за непривычного русскому уху аккомпанемента, угадать мелодию не получалось. Я прислушалась к словам и к своему немалому удивлению разобрала:
«…вы всё на свете найдёте в коробке с карандашами…»
Разумеется, я остановилась, а мужик, как ни в чём не бывало, продолжал:
«…когда рисовать начнёте, вы это поймёте сами…»
Лицо мужика показалось мне странно знакомым, особенно его крупный, чуть нависший над верхней губой нос. Я подошла к мужику совсем близко, стараясь вспомнить, кого же он мне всё-таки напоминает, на что тот поднял на меня свои печальные миндалевидные глаза и, кажется, обращаясь персонально ко мне, пропел:
«…когда рисовать начнёте сами…»
— Вы только посмотрите на эту шлюху! Ни одного мужика не пропускает! — прошипела мне в спину одна из пейзанок, проходящая на паспортный контроль.
Меня это неожиданно задело. Я повернулась к маленькому, толстому, в розовом спортивном костюме чучелу и уже собиралась объяснить ей, кто тут на самом деле шлюха; уже даже рот открыла, но меня оборвал голос сзади:
— Саша, не обращайте на них внимания, они неизлечимы.
Я резко обернулась и бросила непонимающий взгляд на мужика. Тот перестал играть и отложил свою лютню в сторону. На его толстовке стала видна надпись: «Come on baby, light my fire[22]».
— Мы знакомы? — спросила я.
— Вообще-то нет, — ответствовал мужик, — но у нас есть один общий знакомый. Он сегодня утром сбежал от вас во Флоренции.
«Этого ещё не хватало!», — я покосилась по сторонам — нет ли рядом пейзанок, но, слава богу, вокруг никого не было. Когда я снова посмотрела на мужика, то почувствовала, что стремительно краснею.
— Этот шалопай вот уже четыреста лет носится по Италии и пугает общественность, — продолжал он, — обычно, связывается с мелкими ворами или с мелкой богемой, а чаще всего с теми и с другими. Особенно любит жить с художниками. Он любит, чтобы его рисовали, но это вы уже, вероятно, поняли… Надеюсь, он вас не обидел?
Я, наверное, была уже красная, как кремлёвская стена.
— Да кто вы вообще такой? — спросила я довольно резко.
— А вы ещё не догадались? — Мужик повернул голову вполоборота ко мне.
И тут мне в мозг упало понимание того, на кого же он на самом деле похож.
— О, господи, — только и смогла произнести я.
— Что? — спросил мужик.
— Вы тот, о ком я думаю? Вы — это он?
Мужик расплылся в улыбке.
— Милая Саша, я — это я, а вы — это вы. Двух мнений быть не может.
Я несколько раз тряхнула головой, стараясь таким образом собрать в кучу расползшиеся внутри неё мысли, но, как и следовало ожидать, из этой затеи ничего не вышло — мысли расползлись ещё сильнее.
— Извините, это вас сожгли на Кампо деи Фиори? — робко спросила я.
Улыбка на лице мужика (или, вернее, человек, похожий на Джордано Бруно) стала ещё шире.
— Меня, кого же ещё!
— Не понимаю… а почему вы живой, раз вас тогда сожгли… — сказала я и чуть не добавила: «к едрене фене».
Человек, похожий на Джордано Бруно, обречённо взмахнул руками.
— Ну, как вы не понимаете, Саша, я же бог. Мне свойственно воскресать.
После всего того, что со мной произошло за эту неделю, я уже ничему не удивлялась, но к подобному заявлению отнеслась скептически. Одно дело, выросшая в человека оторванная голова, а совсем другое — живой и здоровый Джордано Бруно, который, оказывается бог; я посмотрела на моего собеседника с некоторым сомнением. Тот взгляда не отвёл, а, напротив, с готовностью уставился на меня. Никакого сияния, или чего-то подобного, от его больших глаз не исходило, наоборот, я разглядела в них такую колодезную глубину, которая могла бы запросто напугать. Во всём остальном он выглядел, как обычный человек.
— Скажите, а что это вообще было? — спросила я, имея в виду всё то, что со мной случилось.
«Бог», похоже, понял, о чём я.
— Чудо, — ответил он серьёзно, — точнее, временное нарушение законов природы под действием высших, то есть, в данном случае, моих сил…
«А, ну тогда всё понятно, — подумала я, — так бы сразу и сказал». Поправила на плече папку с художествами и уверенно пошла на паспортный контроль.
Апрель — август 2008 г.
Повесть вторая
Вечная молодость
Автор считает своим долгом сообщить, что в названии настоящей повести не содержится аллюзий на одноимённое музыкальное произведение С. Н. Чигракова. Название связано с содержанием повести и ни с чем прочим. Любые ассоциации с указанным выше музыкальным произведением и его автором неуместны.
P.S. Пользуясь случаем, автор выражает С. Н. Чигракову своё глубокое почтение.
0. Волосы, или никогда не разговаривайте с…
Когда люди собираются менять свою жизнь, они почему-то обычно начинают с волос. Они, меняющие свою жизнь люди, делятся на тех, кто волосы остригает и тех, кто, наоборот, их отращивает. Я отращивал. У людей моего поколения, вообще, какая-то болезненная страсть к длинным волосам, должно быть оттого, что нас (мальчиков, разумеется) заставляли коротко стричься в школе, а потом на военной кафедре в институте. Прямые тёмно-русые волосы до плеч, из которых при помощи резинки или шнурка можно было без труда смастерить рокерский хвост, появились после окончания института как символ перемены образа жизни и личной свободы.
Примерно в тоже время появилась и борода. Первый раз я отпустил её, будучи аспирантом (чтобы в корне отличаться от студентов) но после того как в ней застрял одноомный резистор (голубой бочонок, размером с… даже не знаю, с чем сравнить… о! с гильзу от пистолета Макарова), я её без особого сожаления сначала остриг ножницами, а потом, что осталось, сбрил.
Несколько позже, когда я уже перестал мерить свою жизнь семестрами, я отпустил бороду снова, и уже не стал от неё избавляться, а лишь иногда просил мастера укоротить её машинкой, когда заходил в парикмахерскую подравнять отросшие волосы. Я работал тогда в НИИ точной механики, создавая самому себе иллюзию принадлежности к учёной братии.
Вот в таком виде — с патлами до плеч и косматой бородищей — как-то раз весной я и ворвался в круглосуточный книжный магазин «Букбери» на Никитском бульваре и, после того как стеклянные двери подобно геркулесовым столпам расступились перед моим носом, громко спросил:
— Скажите, а где у вас тут Пелевин?
Вероятно, все слышали, что были раньше такие любители напиваться под Ерофеевские «Москва — Петушки» в электричке, которая следует описанным в книге маршрутом. А вот я любил под Пелевина Виктора Олеговича, начиная от Пушкинской площади и заканчивая, где-нибудь на Тверском бульваре или на Никольской. Я не был тогда алкоголик, просто любил выпить.
Пелевина в «Букбери» не оказалось. Точнее, было какое-то огромное, предназначенное для многозначительного стояния на полке, собрание сочинений, и ещё рассказы, которые я тогда не любил (да и сейчас не люблю).
Без «Чапаева» на «Пушке» делать совершенно нечего, решил я и купил упакованную в мягкий плебейский переплёт «Мастера и Маргариту», с которой и направился из магазина, сами знаете куда. Пешком.
Сесть на какую-нибудь из свободных скамеек, поставить между ног бутылку пива (остальные в рюкзаке), раскрыть на любом месте Книгу… Должно быть, это и не самый оптимальный способ провести выходной, но всё же лучше, чем просидеть его дома, поглощая мягкое Рентгеновское излучение из ящика с приведениями.
Ознакомительная версия.
