— Ты привыкнешь, – пообещал ему Вишвакарнак, похлопав окровавленной рукой по щеке. Но Кафланд не привык. Ни через месяц, ни через год. Жизнь, в которой и раньше не было смысла, окончательно потеряла для него свою ценность. Жизнь, которая стала совершенно другой. И все те богатства, что он мог получить, рисуя карты дверей в подпространство, они все не имели значение. Он больше не видел его. Даже собственное уродство больше не имело над ним прежней власти. Он смотрел в зеркало и видел свет вместо своего отражения. Яркий, слепящий свет. Лишь двери выглядели чёрными, бездонными дырами, к которым страшно было даже приближаться. Двери в мир, где был рождён Кафланд. Всё остальное горело, сверкало, искрилось, и лишь только боль могла спасти от этого безумия. Боль, которую Кафланд причинял себе с таким же постоянством, с которым алкоголик тянется к спасительной бутылке. Боль, которая помогала вернуть прежнюю жизнь и сохранить рассудок. Боль, которую он научился любить и уважать. Главным было не зайти слишком далеко. И даже грязь, которая окружала его, не казалась в моменты прозрения чем‑то постыдным. Она была всего лишь частью мира. Такого естественного, натурального мира. Мира, который жил теперь лишь в воспоминаниях. Таким было начало его новой жизни – безумным и бессмысленным. И таким будет его конец. Кафланд не сомневался в этом. Не сомневался до тех пор, пока не появилась женщина. Джейн. Она сияла и переливалась. Она была самым светлым из всего, что он видел прежде в своей новой жизни. И он знал, что готов полюбить её. Полюбить и надеяться, что она полюбит его. И вместе они уйдут в туман, в подпространство. Вместе они дадут жизнь их ребёнку. Нужно лишь забрать у мастера ремёсел своё сердце. Нужно лишь, чтобы Джейн смогла выносить их чадо. И пусть Кафланд понимал, что всё это лишь мечты, но это были первые мечты, которые появились у него за долгие годы. Мечты которым было суждено созреть, распуститься.
— Устал от никчёмности? – спросила его Плиора. Она вошла в его квартиру без стука, без приглашения. Ей было плевать. На него, на Джейн. Её лицо – маска презрения и ничего больше. Как, впрочем, и она сама. – Я предупреждала тебя, что этот день настанет, – сказала она, словно ответ на её первый вопрос был уже дан. Хотя Кафланд знал, что ей плевать и на это. Плиора брезгливо, всего лишь одним указательным пальцем, тронула Кафланда за плечо, заставляя уйти с дороги, прошла в гостиную, долго смотрела на одежду Джейн: кожаные штаны, кожаная куртка, даже нижнее белье и то из чёрной кожи. – Хм, забавно, – губы Плиоры дрогнули, смахнув на мгновение с лица маску отвращения. Но всего лишь на мгновение. – Держу пари, твоя кукла вся покрыта татуировками и матерится как сапожник.
— Не твоё дело! – Кафланд спешно сбросил с кровати женскую одежду, пнул её ногой, отправляя в пыльный угол подальше от глаз, в паутину и грязь, затем повернулся к Плиоре, заглянул ей в глаза, удивляясь, почему эта женщина светится так же, как и остальные люди, вместо того, чтобы зиять чернотой, как двери в подпространство, что было бы куда логичнее.
— Ненавидишь меня? – прочитала его мысли Плиора.
— Не тебя. Только твоё презрение.
— Но, тем не менее, хотел меня видеть.
— Да, – Кафланд собрался с духом. – Пришло время расторгнуть нашу сделку.
— Вот как?!
— Ты говорила, что поможешь мне, если я этого действительно захочу.
— И ты этого хочешь? Сейчас? Снова стать самым никчёмным существом на всей земле?
— Не заставляй меня умолять.
— А то что, Кафланд? – Плиора неожиданно и громко рассмеялась. – Оглядись! Твоя способность – это единственное, что у тебя есть! Без неё ты ничто, пустое место, труха этого мира… – она вдруг замолчала, нахмурились, – или же нет? – её взгляд скользнул по кровати, в угол, куда Кафланд бросил одежду Джейн, затем ему в глаза, в самую глубь его глаз. Так лукаво. Так чувственно. – Неужели, последний из флориан решил обзавестись потомством?
— Последний? – растерялся Кафланд. Внутри что‑то щёлкнуло, оборвалось. Смятение появилось внизу живота, быстро поднялось к груди, сжало сердце тревогой.
— А ты не знал? – Плиора радостно улыбнулась. – Бедняжка!
— Этого не может быть.
— Может. Ты сам знаешь, что может. Просто боишься ответственности быть последним из рода, – она замолчала, заглядывая ему в глаза, упиваясь его смятением. – Вы – кукушата, Кафланд! Плодитесь в тумане и тут же бежите оттуда.
— Я не сбегу. Теперь не сбегу.
— Не обманывай себя Кафланд. Ты флориан и это у тебя в крови.
— Хочешь проверить?
— Нет, Кафланд. Не думай, что такая мелочь может заинтересовать меня.
— Но… – он прикусил губу. Большие коровьи глаза с длинными ресницами наполнились слезами.
— Не притворяйся, что испытываешь чувства, Кафланд! Я знаю, что у тебя в груди нет сердца. Ты отдал его Вишвакарнаку, и теперь оно пылится на полке в его хижине. А ты… ты всего лишь ничтожество.
— Я – флориан!
— Тогда зачем же тебе я? – Плиора выдержала паузу. Её взгляд снова устремился к брошенной в угол одежде Джейн. – Или же всё дело в ней? Хочешь вернуть себе свои глаза, чтобы видеть её такой, какая она есть на самом деле? – Плиора широко улыбнулась. – А ты не думал, что она не понравится тебе, когда ты перестанешь быть ка ртографом? Не понравится без того света, который ты так ненавидишь?
— Я уже видел её такой, какая она есть, – Кафланд засучил рукав, показывая уродливые шрамы на левой руке. – Боль притупляет свет.
— Вот как, – Плиора долго смотрела на шрамы. – Скажи, а твоя женщина, она знает о том, кто ты? Знает, как рождаются флориане? – она заглянула ему в коровьи глаза. – Кафланд? Если тебе так не терпится продолжить свой род, у тебя же осталось одно сердце. Почему бы не отдать ребёнку его? Ведь мастер ремёсел может не согласиться на обмен. Что тогда?
— Ты обещала!
— Обещала… – Плиора грустно рассмеялась. – Ты типичный флориан, Кафланд. Прикрываешься великими идеями, а на деле самовлюблённый эгоист.
— Я больше не хочу быть картографом!
— Придётся, Кафланд!
— Ты обещала!!!
— И я сдержу своё слово. Когда‑нибудь сдержу, но прежде… – Плиора бережно вытерла катившиеся по щекам Кафланда слезы. – Прежде ты нарисуешь ещё одну карту. Для меня.
— Я не хочу.
— Услуга за услугу, Кафланд, – она прижала его к своей груди, словно заботливая мать нерадивого сына. – всё будет хорошо, мой милый. Даже таким ничтожным тварям как ты выпадает шанс изменить судьбу.
— Я так устал…
— Я знаю, Кафланд, знаю… – она дождалась, когда он заснёт и только после этого брезгливо убрала его голову со своих колен, поднялась на ноги. Кафланд повернулся на спину, засопел во сне. Ему снилась ночь. Ночь, которую он любил, потому что она скрывала его уродство. Ему снилось кольцо. «Мы умрём вместе Джейн». Оно блестело на безымянном пальце той, что клялась ему в своих чувствах.
— Мне нравятся флориане. Нравятся… – шептала она, извиваясь в его объятиях, в его убогой квартире, на грязной кровати, белье которой никогда не менялось, потому что Кафланд не видел грязь. Потому что для него вокруг был свет. Яркий, всеочищающий свет. Свет, в котором было место абсолютно всем, даже Плиоре. Кафланд видел её. Здесь, сейчас, в своём сне. Стоя в дверном проёме, она наблюдала за ним, наблюдала за Джейн. Особенно за Джейн, потому что её страсть могла свести с ума любого. Кафланд знал это. С первого взгляда. С первой встречи. Когда она пришла к нему впервые, в коже, покрытая татуировками и пирсингом. Её обнажённый живот. Неприлично низкая талия брюк. Она рождала вожделение, словно невидимые феромоны окружали её тело. Но был мужчина. Её мужчина. Страйкер. Кафланд наблюдал из окна, как она садится на его мотоцикл. Как обвивает ногами его бедра. И это кольцо! Смерть действительно не казалась такой мрачной, если обещала забвение рядом с этой женщиной.
— Ты, правда, так думаешь? – Джейн рассмеялась, когда Кафланд сказал ей об этом.
— Слово флориана, – сказал он, впервые не чувствуя, что женщина смеётся над ним.
— Ты сказал флориана? – переспросила Джейн, и Кафланд увидел, как вспыхнули её глаза. – Не думала, что их можно встретить в нашем городе.
— Один из них прямо перед тобой.
— Вот как? – она прищурилась, обошла вокруг него, словно ища подвох. – Говорят, у вас два сердца, это правда?
— Правда.
— И там, – Джейн указала ему на пах. – Там тоже…
— Да.
— Ух ты… – она пытливо прикусила губу. – Говорят, ни один мужчина не сможет сравниться с флорианом в постели.
— А ещё в этом городе говорят, что флориане – миф.
— А это не так?
— Нет.
— Хорошо, потому что я люблю экспериментировать.
— Это должно что‑то значить?
— Кое‑что. А может быть даже чуть больше, – Джейн шагнула к окну, расстегнула широкий ремень своих кожаных брюк. – Не разочаруй меня, флориан, – сказала она, повернулась к нему спиной и упёрлась руками в подоконник. Из окна она могла видеть Страйкера. Его широкую спину. Он ждал её во дворе дома, сидя на мотоцикле. Джейн рассмеялась. Рассмеялась над всем миром. Затем затихла, начала негромко стонать… Потом она уехала. Села на мотоцикл, обвила ногами бедра Страйкера и, обернувшись, помахала рукой Кафланду. Никто не удержит эту женщину рядом. Кафланд знал это, но тешил себя надеждой, что с ним всё будет по–другому. Тешил, и знал, что это не так. Знал тогда, знал и сейчас.
