По традиции, она спросила о том, как поживают динозавры, и Хвостик убежал за ними в комнату. Катя тут же почувствовала себя неловко в пустом коридоре, поэтому заглянула на кухню. Мама как раз разливала чай по кружкам, но была настолько сосредоточенной, точно выполняла задание государственной важности. Именно такой Катя привыкла видеть ее: серьезной, порой даже суровой, спокойной и рассудительной – полной противоположностью ей самой. Казалось, что все эмоции заперты у матери под замком и прежде, чем проявиться, почтительно спрашивают разрешения. Она встретила дочь слабой улыбкой.
Глава семейства оказался на дежурстве, и Катю это успокоило. Не то чтобы она избегала встречи с отчимом, просто без него было лучше. Эта мысль не покидала ее восемь лет – с того самого дня, когда в их маленькую семью пришел третий. Катя ревновала и злилась, признавая, что дядя Игорь лучше, чем ее отец. Почему все так несправедливо? Избавиться от этих детских обид так и не получилось.
Первым вопросом от матери прозвучало обычное: «Как дела?», а Катя на автомате ответила:
– Ничего интересного.
– Ты опять не в духе? – как обычно, спросила мать.
– Просто избавляю тебя от скучного разговора. – Она пожала плечами и, водрузив на стол коробку из кондитерской, сказала: – Я тут пирожных принесла.
– Зачем деньги тратить, я же купила твои любимые безе.
Крышка заварника звякнула, точно выказывала недовольство матери вместо нее.
– Нет, – сорвалось с губ. Катя даже не поверила, что произнесла это вслух.
– Чего нет? – Мать поставила чайник на стол, хотя одна кружка еще была пустой. Но, очевидно, наполнять чашку, ведя такой запутанный разговор, представлялось ей невозможным и опасным.
– Не любимые. – Катя помотала головой в знак протеста и опустила глаза, точно ей было стыдно признаваться в этом.
– Столько лет были любимыми, а теперь разонравились? – удивилась мать и вздернула брови. – Кажется, ты и вправду не в духе сегодня.
– Мам, – тихо сказала Катя, но ее услышали. – Помнишь, там, дома, мы заходили в булочную на углу? Там продавались фруктовые корзиночки с заварным кремом. Ты купила их впервые, когда я пошла в школу…
– Помню, – только и сказала мать, тоже опустив глаза.
– Я нашла такие же. Вкус моего детства, – Катя кивнула на коробку и замолчала, боясь ранить словами.
– Они тоже ассоциируются у меня с тем временем. Может, поэтому я их не покупаю, – призналась мать. Маска невозмутимости сошла с ее лица, обнажив и сожаление, и недоумение, и раздражение.
– А безе я терпеть не могу!
– Так почему раньше не говорила? Я бы купила тебе твои корзиночки! – В попытках себя чем-то занять мать вспомнила про пустующую чашку. Крышка фарфорового чайника вновь звякнула, и сейчас этот звук показался слишком громким.
– А ты знаешь, что бывает от передозировки пирожными безе? – вместо ответа сказала Катя. Мать лишь мотнула головой, что означало «нет». – Язык прилипает к небу, и сказать ничего не получается.
– Тебе шутки, а я теперь буду себя корить. – Мать вздохнула, рука ее дрогнула, и чай, который она так старательно разливала по чашечкам, расплескался на блюдце. Но никто не придал этому значения, каждый поглощенный своими мыслями.
– Глупости, мам, – отмахнулась Катя. Хотя для нее это были вовсе не глупости. Она старалась держаться легко, отшучиваться и отмахиваться, прикрываясь наигранными смешками и дурацкой улыбкой. Но где-то глубоко, под слоем притворства, зудела обида.
– Из-за глупостей тоже можно волноваться! – парировала мать.
Их разговор прервал Сеня, притащивший в коробке всю свою коллекцию резиновых динозавров. Экскурс в палеонтологию закончился быстро, едва начинающий ученый заметил коробку из кондитерской.
В этот вечер безе так и не появились на столе. Может быть, оттого и чай показался Кате вкуснее обычного. Она рассказала маме про кошку с книжного развала и концерт в консерватории, про статью, ждущую своего звездного часа, и путешествии на окраину города, где живет баб Таня. Никогда прежде ей не приходилось говорить так долго. В горле першило, она прерывала рассказ, чтобы сделать глоток чаю, и с воодушевлением продолжала. Ей так хотелось рассказать матери о Нике, о том, что в ее жизни появился настоящий друг, о чуде ожившего воображения и о том, что она начала писать роман. Но каждый раз, когда эти слова были готовы сорваться с губ, она заставляла себя замолчать – кто поверит в реальное существование книжного персонажа?
Оставалась у нее еще одна тайна, которой хотелось поделиться с матерью. Уже в коридоре, обнявшись с ней на прощание, Катя шепнула ей на ухо: «Я хочу съездить домой, мам». Та сразу поняла, о каком доме шла речь. Было лишь одно место на земле, которое Катя называла домом, несмотря на то, что оно перестало быть таковым очень давно.
– Зачем?! – Тело матери в объятьях Кати напряглось, точно готовое оттолкнуть ее.
– Бороться со своими страхами нужно там, где их приобрел, – загадочно сказала Катя, но этот ответ не удовлетворил мать.
– Для чего ты туда едешь?!
– Посмотреть своими глазами на прошлое, чтобы разочароваться в нем и больше не жалеть, – заявила Катя и, видя непонимание в глазах матери, добавила: – Я вызвалась передать посылку, решив, что путешествие в детство принесет мне новые чувства.
– Когда тебе было три года, ты приложила руку к закипающему чайнику, потому что заинтересовалась тем, кто свистит внутри него, – мать помрачнела. – А потом рыдала от боли и пряталась, когда чайник закипал.
– Это намек на то, что я с детства была глупой?
– Я к тому, что не все ощущения приносят радость – за многими стоит боль. И я не хочу, чтобы ты обожглась опять.
– Ма-а-ам, – протянула Катя, и глаза тут же наполнились слезами, готовыми скатиться от одного вздрагивания ресниц.
Они снова обнялись, и это были совсем другие объятия. Не те, которыми мы обмениваемся при встрече; не те, которыми сопровождаем поздравления; а те, что говорят за нас, выражая чувства, для которых не нашлось подходящих слов. Такие объятия особенно крепки.
– Люблю тебя, – тихо сказала Катя, поразившись, как легко и естественно прозвучали слова, сказанные ею впервые.
– И я люблю тебя, доченька.
Ее разбудило шуршание пакета, и в этом звуке она спросонья расслышала признаки ограбления. Катя в панике вскочила с постели, готовясь встретиться с вором в маске, но вместо этого увидела на полу пакет и торчащий из него хвост. Хозяевам котов непременно нужно тренировать свои нервы, иначе можно сойти с ума от постоянных шорохов, стуков и прочих шумов.
– Белка, – шикнула Катя, и кошка ответила шуршанием. Но разве можно было злиться на это пушистое существо? Присутствие Белки и приободряло, и успокаивало. Коты – это лекарство от грусти и одиночества. Гладить два раза в день, перед сном слушать мурчание – вот и весь рецепт. Катя устало рухнула на подушку, осознавая, что понедельник начался на пару часов раньше. Она попыталась уснуть снова, но колотящееся сердце и дурные мысли не давали сделать этого. Пришлось вставать и идти в душ.
На работе в этот день все казалось раздражающим и навязчивым: сломанная ручка на входной двери, гул копировальной машины, горлопанка Дарья и шум электрического чайника, который долго закипал и не хотел выключаться.
– Это какой-то сумасшедший дом, – вещала Дарья возмущенно. Катя была полностью согласна с коллегой, хотя под сумасшедшим домом они подразумевали абсолютно разные вещи. – Ни минуты покоя! Катерина, ты только себе представь! Мне пришлось в субботу специально выходить на работу, чтобы дополнить выпуск новой криминальной сводкой. Провозилась полдня, пока объясняла все верстальщику!
– Не представляю даже, – сказала Катя, отвечая на требовательный взгляд Дарьи, ожидающей, когда ее возмущение найдет отклик. – Никогда не работала так много.
Это было сарказмом, поскольку чаще Дарью можно было лицезреть с чашкой кофе и печеньем, нежели за работой. Предположительно, трапезы на рабочем месте входили в ее должностные обязанности. Но для Дарьи было подвигом и то, что иногда она прерывала свои перекусы ради подготовки материала. Свою работу она оценивала как торговец антиквариатом: чем редкостнее экземпляр, тем он больше ценится. А потому никакого сарказма в словах коллеги Дарья не распознала.
