старшины.
– Повезло братишке, – сказал один из дембелей, – в нулевую партию уходит. Скоро домой.
Повезло? Вадим мечтал лишь о том, чтобы остаться на войне. Самолет набрал высоту. Что-то постоянно стучало и шумело. Вадим знал, что это стучат убитые внутри гробов. Они хотят выбраться наружу. Однажды на базе он видел, как их грузят в цинк. Полуголые трупы в нижнем белье часами лежат кучей под солнцем. Затем их сортируют, наряжают в списанную со складов форму и раскладывают по гробам. Обгоревших и разорванных заваривают наглухо, без окошек. Иногда в гроб кидают руки и ноги, не заботясь, где чьи. Присыпают песком для веса.
Сейчас они хотят выйти, просят, стучатся. «Не сиди на мне, чиж!» – Вадим слышал это четко. Ящик под ним затрясся. Он не выдержал. Сорвался с места, только бы подальше от мертвецов и их пронзительных голосов. На него навалились, сбили с ног. Прижали к твердому полу.
– Повезло, говоришь? – грустно усмехнулся другой дембель.
– Пустите! – закричал он.
Его крик утонул в реве набирающего высоту самолета.
– Мне нужно обратно, – хрипел Вадим, и слезы катились по небритым щекам.
Внутренним взором видел, как она, голая и смеющаяся, купалась в крови врагов, облизывала покрытые липким пальцы, улыбалась и манила красными и такими желанными губами. Без благоуханного запаха цветов он готов был умереть прямо здесь и сейчас.
Но как умереть, если ты бессмертный?
Солдаты смеялись, крутили пальцами у висков и продолжали держать.
– Что же вы делаете? – с отчаянием сказал он. – Что же…
– …вы делаете? – Вадим подскочил на кровати. – Охренели, что ли?
Санитары внесли в палату цинковые гробы, поставили друг на друга. Ушли, не обращая на него внимания.
– Зачем они здесь? Я еще живой!
Тишина была ему ответом. Вадим сидел, весь взмокнув от ужаса. С соседней койки послышался стон, короткий всхлип, а потом все смолкло. Вадим поднялся и на цыпочках приблизился туда, откуда раздался звук. На койке, сбросив на пол одеяло, лежал костлявый старик. Клетчатая рубаха задралась, обнажив впалый живот и выпирающие ребра. Из уголка рта струилась слюна, смешанная с кровью. Глаза закатились. Вадим наклонился над больным, приложил ухо к груди, но сердцебиение не прослушивалось. Тело старика постепенно остывало.
– Санитары! – закричал Вадим, срывая голос.
Он двинулся к выходу из палаты, но остановился, не в силах подойти к цинковым гробам. Как и прежде, изнутри доносился стук. Чьи-то мертвые, покореженные войной пальцы скреблись, просились наружу. Вадиму показалось, что он слышит шепот: «Возьми деда и ложитесь в гроб. Возьми деда и…»
– Я бессмертен, – прошептал он, с ненавистью уставившись на раскачивающиеся гробы. – Не боюсь вас!
Цинковые ящики затряслись пуще прежнего, а потом Вадим увидел, как из них полилась кровь. Она хлынула потоком, достигла его ступней, и он с криком забрался на кровать, поджав ноги под себя.
– Уберите их! – закричал Вадим в исступлении, а кровь все пребывала. – Санитары! Санитары!
Вспыхнул свет, и Вадим прищурился. В палату вошли санитары.
– Чего кричишь? – спросил один из них, приблизившись.
– Зачем вы принесли… – Вадим проглотил слова.
Гробы исчезли. Ступни его были сухими, а крови не было и в помине. Вадим испугался, уж не сходит ли он с ума?
– Плохой сон? – участливо спросил все тот же санитар, а потом ухватил Вадима за руку, вкалывая какое-то лекарство.
– Да, – с благодарностью схватился за подсказку Вадим. – Мне снилась война.
– В этой палате война снится всем, – наставительно ответил санитар и пошел прочь.
Сквозь полудрему Вадим заметил, как санитар склонился над умершим дедом. О чем-то пошептался с остальными, перекинул труп через плечо и медленно пошел прочь.
Голова деда болталась из стороны в сторону, а язык его вывалился наружу, точно огромный червяк.
«Скворцы прилетят, – успел подумать Вадим прежде, чем провалиться в объятия сна. – И склюют всех червей. А потом я вернусь домой и смастерю скворечник. Но на этот раз он будет огромным и просторным, чтобы птицы смогли выбраться наружу. Я покажу маме медали, и она заплачет, гордясь мной. Расскажу про свою любимую. Мама поймет и благословит. Тогда я вернусь в ущелье и найду ту, ради которой готов на все. Вместе мы будем забирать души убитых, купаться в боли и страхе врагов. Танцевать и петь, восхваляя бессмертие. Мы будем счастливы, как дети. А мертвецы перестанут меня преследовать. Потому что в ущелье им хода нет».
Дни проходили за днями. Вадим не доверял никому. Часто сидел возле окна. Время от времени украдкой выглядывал в коридор. Следил.
Иногда приходили люди. Незнакомые, с улицы. Кто они? Говорили, родственники, хотят навестить своих. Какие еще к черту родственники? Откуда им здесь взяться? У настоящих солдат не может быть родных. Их семья – армия. Их жизнь – война. Больше ничего. Все остальное осталось в прошлом. Все остальное было не по-настоящему. Повезло только ему, Вадиму. Ведь на войне он встретил свою любимую.
Никакие они не родственники – шпионы и диверсанты, вот кто. Приходят, чтобы следить, передавать информацию. Как «зеленые», солдаты афганской регулярной армии. Старики и офицеры предупреждали, что им нельзя доверять. Многие связаны с духами, продают им оружие, снабжают сведениями, заманивают наших в засады.
Вадим не показывал свое недоверие, но все время оставался начеку. Пусть они не знают, что он обо всем догадался.
Сегодня в коридоре опять что-то стучало и гремело. Вадим отошел от окна и осторожно выглянул. Мимо, шаркая ногами, плелась старуха. Вадим похолодел. Та самая, его мучительница. Прошла мимо, не пристала, как обычно.
– Привет, внучок, – бросила, обернувшись, – ремонт у нас…
Ведьма! Она-то уж точно с ними заодно. Неспроста таскает его в эту церковь. Запутывает, промывает мозги. Вадиму рассказывали про пленных, которых отбивали у духов. Измученные, сломленные рабы. С затравленными блуждающими взглядами. Принявшие ислам, забывшие себя ради того, чтобы выжить. Но с ним этот номер не пройдет. Вадим будет сражаться. Лучше умереть, чем стать таким.
По коридору прошли рабочие в комбинезонах, скрылись в соседней палате. Вадим прислушался: стучат, таскают что-то тяжелое. Ремонт. Ага, как же! Его не проведешь. Они носят гробы, упаковывают их в дощатые обертки, складывают штабелями вдоль стен в палатах, когда уже не хватает места. До поры до времени. Потом на самолетах их отправляют по домам, и уже там солдаты оживают. Вадим видел это во сне. Они вылезают из гробов. Сгнившие, обгорелые, разрезанные, без рук и ног. Отдельно маршируют, ползут куски разорванных тел. На самом деле никто из солдат не возвращается. Ни живые, ни мертвые. Все остаются на войне, всегда.
Мертвые солдаты хотели только одного – вернуться в строй. Они лежали в гробах, барабанили по стенкам и крышкам. Мечтали добраться до него, Вадима. Единственного, у кого было к кому возвращаться и за что воевать. Хотели разорвать его на части, сожрать, пустить кровь. Напитаться его силой, любовью, бессмертием. Чтобы вновь стать живыми и горячими.
Вадим не дастся им просто так. Не с тем связались. Он будет сражаться и скрываться. Как учили. Бей и беги. Солдат, который не умеет прятаться – мертвый солдат. Мертвый солдат – плохой солдат. Выбирать позицию, быть начеку. Двигаться перебежками, не быть на виду, стрелять прицельно, одиночными, экономить патроны, – вот что он должен делать.
Но здесь, в палате, Вадим заперт и одинок, окружен врагами. Бьется, как мертвец в гробу, как несчастный скворец в деревянной клетке. Внутри него рвется наружу душа, стучится о ребра. Она бессмертна, она хочет улететь, соединиться с той частью, что осталась в горном ущелье.
Надо следить за собой, быть всегда в форме и ждать удобного случая для побега. Вадим упражнялся в палате: ползал, отжимался, приседал. Он не замечал санитаров, которые молча наблюдали за ним, стоя в коридоре. Ночами, проваливаясь в беспокойный сон, Вадим гулял по ущелью под руку с возлюбленной, а потом выслеживал врагов и резал им глотки.
В окна ветками лезли деревья. На них висели скворечники, ящики с замками, раскачивались люди без кожи. Вадим боялся, что ветки откроют окно, заползут внутрь. Тогда палата наполнится мертвыми птицами и разрезанными людьми. Вадиму одинаково страшно и то и другое. В коридор бежать нельзя, там рядами, как прежде, стоят цинковые гробы. Мертвецы в них стучат по стенкам. Металлический стук эхом разносился по коридорам. Вадим ворочался, не в силах заснуть. Вот он провалился в беспокойную дрему, но тотчас встрепенулся от жуткой тишины. Такая бывает только перед засадой. Пошарил рядом в поисках автомата. Ничего!
Вадим открыл глаза. Темно хоть глаз выколи.
