джип вырулил на улицу, ведущую к дому деда Гриши. А еще Илья и Роман могли бы заметить, как со стороны центрального входа к Шише подъехал облупленный дребезжащий грузовичок, груженный различным домашним скарбом. Из кабины выбрались высокий немолодой мужчина в строгом, но изрядно потрепанном костюме, и примерно такого же возраста женщина, одетая как работница музейного комплекса в русский сарафан и цветастый платок-косынку. Переругиваясь и толкаясь, они залезли в кузов и стали сбрасывать на землю привезенные вещи. Дым, вьющийся вокруг изб, их, казалось, не интересовал, оба были всецело поглощены дележкой имущества. Договориться им никак не удавалось, спорщики все больше распалялись и в конце концов сцепились в драке.
– Я на пять лет дольше тебя в доме Агантия проработала! Имею право! – Клавдия Пантелеевна трясла своего противника, вцепившись в полы его пиджака.
– Охрана важнее уборки, так что у меня больше прав! Не трожь! Поделюсь, сказал же, но сама не трожь! – Николай Степанович пятился под ее натиском, хотя и был на голову выше и вдвое шире в плечах.
– Да тебя ж наняли по моей рекомендации! – Клавдия Пантелеевна побагровела – не столько от натуги, сколько от возмущения. – Хапуга неблагодарный!
– А сама-то, сама! Думаешь, я не знаю, как ты вещички купеческие таскала и продавала туристам из-под полы?! Сервиз чайный, картины, скатерти… Сколько добра уперла, а?! И ведь я тебя администрации-то не сдал!
– Нашел заслугу! А как сам дрых в сторожке и день и ночь, еще и за воротник закладывал! Я тоже на тебя не донесла, хотя надо было!
Налетел ветер, сорвал с тлеющих бревен охапку искр и осыпал ими дерущихся. У Клавдии Пантелеевны сгорело несколько волосков, выбившихся из-под косынки, а Николаю Степановичу одна искорка угодила в глаз, который тут же начал сильно слезиться. Только тогда драчуны заметили, что пахнет гарью, и повернулись к тлеющим избам. Клавдия Пантелеевна ахнула:
– Пожар!
Она толкнула Николая Степановича в плечо:
– Тащи воду скорей! Чего встал?!
– Да погоди, не видать огня-то. – Охранник озадаченно оглядывал деревню, почесывая затылок. Он всматривался в сизую пелену, которая заволокла пространство между домов, но проблесков пламени не замечал. Вдруг какое-то движение привлекло его внимание, а через мгновение в дыму обозначился человеческий силуэт. Незнакомый мужчина уверенно шагал по направлению к ним, и эта уверенность не понравилась Николаю Степановичу: уж слишком хозяйская поступь была у незнакомца. Когда мужчина приблизился, стало видно, что его левый глаз скрывает черная повязка, пересекающая лицо, как у пиратов. Николай Степанович с досадой отметил, что взгляд у незнакомца тоже хозяйский, несмотря на то, что тот смотрел лишь одним глазом. Вообще-то Николай Степанович сам собирался хозяйничать в Шише и уже присмотрел себе избу под жилье. Откуда-то он знал, что ни администрация, ни полиция не смогут помешать ему здесь жить: он чувствовал в себе небывалую внутреннюю силу, противостоять которой не способен ни один обычный человек. Но в том-то и беда, что незнакомец, словно соткавшийся из дыма, обладал большей силой, чем у него, потому что не был обычным человеком. Такому придется подчиниться.
Николай Степанович не мог объяснить себе, откуда взялось чувство, что он давно знает человека, вышедшего из дыма, знает о его силе и праве им, Николаем Степановичем, повелевать. Он покосился на Клавдию Пантелеевну; та уже склонилась в земном поклоне – признала хозяина. На всякий случай он последовал ее примеру. В его памяти вдруг всплыло чье-то прозвище: «Алая Борода». Нет, не чье-то. Это было прозвище незнакомца, который остановился рядом с ними и мягко положил им на головы свои огромные ладони.
– Рады? Вижу, рады… Ну, будет, уважили. Подымайтесь, ватажники удалые! – Его голос с заметной хрипотцой прозвучал снисходительно. – Чую, вскорости все наши подтянутся, и во-от тогда… тогда мы возьмем свое! Вернем себе былое величие, наведем в этом мире свои порядки!
– Так и сделаем, атаман! – отозвался Николай Степанович, осознавая в этот момент, что отвечает не он сам, а внезапно объявившаяся в нем вторая сущность – лихой разбойник по кличке Тишка Сибирский.
– Только прикажи, атаман! – добавила Клавдия Пантелеевна, она же Лютая Верка, совершенно незнакомая личность для Николая Степановича, но хорошо известная Тишке Сибирскому.
– Что ж заладили – атаман да атаман… Нешто запамятовали, как меня величать?
– Да как же! Три сотни лет Алой Бородой тебя величали, разве можно запамятовать? – поспешно ответил Тишка.
– Верно говоришь! – Одноглазый разбойник взялся за подбородок, поросший рыжей щетиной, и потер его, задумчиво глядя вдаль. – Ничего. Борода моя вскоре отрастет. И книги мои колдовские отыщутся. Все у нас будет, как прежде. Так ведь?
– Именно так, и никак иначе! – энергично кивнула Верка.
Кивнул и Тишка – головой Николая Степановича – и подобострастно заглянул атаману в глаза, а там… Николай Степанович вздрогнул и заморгал от неожиданности. Ему показалось, будто он увидел собственный ночной кошмар, часто мучивший его в последнее время: будто он идет по дороге, и та упирается в сплошной дощатый забор. В заборе калитка – крепкая, окованная железом, с крошечным окошком посередине, но она заперта, а ему непременно надо идти дальше. Николай Степанович примеряется, чтобы перелезть через преграду, но вдруг слышит шум и крики с обратной стороны калитки. Он заглядывает в окошечко, а там – родное Дивноречье, но очень подурневшее, будто по нему Мамаево войско прошло: половина домов сожжена или в огне, на остальных видны следы разрушений, по улицам текут кровавые ручьи, земля усеяна трупами, а те, кто еще жив, пытаются убить друг друга. Понимает Николай Степанович, что идти туда – верная погибель, но не знает, как быть, ведь деваться ему больше некуда, там его дом родной, родная земля, родные люди, и теперь все это гибнет у него на глазах. И вот стоит он и смотрит, как погибают последние односельчане, а затем налетает на село стая воронов с бурыми, будто бронзовыми, клювами, и склевывает всех мертвых людей одного за другим. Иногда птицы поднимают головы и кричат. Они смотрят на Николая Степановича и как будто зовут его, приглашают примкнуть к их стае. Николай Степанович догадывается, что, если откажется, они его тоже склюют. Сон обрывается тем, что Николай Степанович превращается в такого же ворона и начинает неистово каркать. Проснувшись после такого сна, он понимает, что кричал… или каркал наяву.
Николай Степанович зажмурился и решил, что не позволит Тишке так вольготно распоряжаться его телом. Заглядывать в глаза Алой Бороды он больше не собирался.
После того как разгрузили грузовик с награбленным (почти все добытое пришлось отдать атаману), Николаю
