придавливал лапой. Что-то похожее на большую темную шкатулку или книгу в обложке из деревянных пластин, покрытых узорчатой резьбой и непонятными символами.
Гром подтолкнул предмет лапой к щели, но тот не пролезал в проем, один его край упирался в стенку шкафа. Сунув руку в щель, Илья приподнял предмет и, повернув его вертикально, вытащил наружу. Гром тотчас выбрался следом и, уцепившись зубами за край его брюк, куда-то потянул. Илья не стал сопротивляться и последовал за псом, прижимая к себе извлеченную из шкафа вещь, оказавшуюся большой и очень увесистой книгой. Гром подвел его к Лукерье и отстал. Илья проводил пса удивленным взглядом:
– Гром, что это значит?
Повернувшись к Лукерье, он удивился еще больше, заметив, с каким потрясением девушка уставилась на книгу в его руках. Она смотрела на нее так, словно та была каким-то очень древним и ценным артефактом. Хотя такая книга вполне могла бы им быть.
– «Кудесник»… – прошептала Лукерья, касаясь переплета дрожащими пальцами. – Чудо какое… Господи, ну наконец-то!
Аглая открыла глаза и медленно обвела взглядом окружающее пространство. Она не узнавала это место – скорее всего, никогда здесь не была. Серый от пыли потолок, весь в завитках отслоившейся краски; голубоватые беленые стены в паутине трещин, глубоких и черных, сочащихся влагой; густо-синий полумрак – непонятно, раннее утро сейчас или же поздний вечер. Холодно. Слишком холодно для июня! Пальцы рук и ног окоченели, зубы выбивают частую мелкую дробь. И рядом нет никого. Пустая кровать у стены напротив аккуратно заправлена.
Приподнявшись на локте, Аглая обнаружила, что лежит на такой же кровати в джинсах, толстовке и кроссовках. Странно, но почему в обуви? Она попыталась вспомнить последние события. В памяти всплыли образы Дины и Стаса. Аглая находилась вместе с ними в машине, они куда-то ехали, и Стас был за рулем. Кажется, они пытались уехать из Дивноречья. Видимо, не вышло. Почему-то Аглая была уверена, что она все еще в Дивноречье, хотя и не узнавала этот дом. Наверное, все дело было в запахе. Вот запах был знаком: здесь пахло ржавым железом и старьем. Такой же запах стоял возле дома, куда ее привезли два парня, возомнившие себя мракоборцами, и откуда она уехала со Стасом и Диной после того, как выбралась из подполья, где «мракоборцы» ее заперли.
Вполне возможно, что это тот же самый дом, просто она не узнала комнату, потому что раньше в ней не была. Чтобы проверить свою догадку, Аглая поднялась с кровати, и холод стал ощущаться острее. Поежившись, она прошла к выходу, тихо радуясь тому, что на ногах у нее кроссовки: пол наверняка был ледяным.
В полутемном коридорчике она чуть не упала, с ходу наступив на кучу какого-то хлама. Присмотревшись, увидела знакомый шкаф с оттопыренной боковой стенкой, откуда и вывалился хлам. Сомнений не осталось: это был дом, в котором жили «мракоборцы». Но почему она снова здесь? И куда подевались Дина и Стас? Они что, привезли ее обратно? Но почему?
Аглая прошлась по остальным комнатам, жутко захламленным и тоже пустым. На кухне раковина была забита грязной посудой, стол усеивали крупные хлебные крошки. «Однако «мракоборцы» не заморачиваются с уборкой», – подумала она и вышла во двор, а оттуда – на улицу. И вот тут ей стало по-настоящему страшно. Пустынная улица пугала безлюдьем, но ужас вызывало другое: ряды похожих друг на друга деревянных домиков по обе стороны от нее выглядели… выщербленными. Между домами зияли просторные темные промежутки, которых раньше здесь не было. Часть домов бесследно исчезла, вместе с прикрывавшими их заборами. Пустующие пространства напоминали дыры, оставшиеся после выпавших зубов.
Раздавленная мрачной догадкой, Аглая поплелась в конец улицы на трясущихся от страха ногах. Вид, открывшийся оттуда, ее шокировал. Дивноречье совершенно преобразилось, и не в лучшую сторону. Точнее, это было не совсем Дивноречье, остались лишь некоторые его элементы: дорога со знакомыми фонарями, купеческий дом Агантия Латкина на другой ее стороне, автобусная остановка в виде бетонной коробки, выкрашенной в голубой и зеленый цвета. Но забор музейного комплекса, который должен был виднеться вдали, отсутствовал, как и сам комплекс. Вместо него там стояли полуразвалившиеся лачуги с проваленными крышами, пустые оконные проемы походили на глазницы истлевшего мертвеца. С крыш свисали черные лоскуты какого-то материала, служившего покрытием для кровли, – не то рубероида, не то гнилой древесной коры. У Аглаи возникла надежда на то, что лачуги ей лишь кажутся и что, если она подойдет к ним поближе, они исчезнут, как мираж в пустыне. Аглая двинулась вперед, но по мере приближения унылая картина не менялась, – лачуги не спешили растворяться в пространстве, наоборот, обрели еще большую реалистичность благодаря тому, что стали видны мелкие детали: трещины в старых бревнах, наросты мха на крышах, густой бурьян… сразу видно, что к этим домам давным-давно никто не подходил. Едва Аглая об этом подумала, как в оконном проеме одного из домов метнулось что-то похожее на человеческую фигуру. Это было единственное движение, попавшееся ей на глаза с тех пор, как она очнулась в доме «мракоборцев», и оно не вселяло надежды на то, что в доме есть кто-то живой. Ведь бурьян перед входом стоял непримятый, а на крыльце покачивалось молодое деревце. Не оставить следов в таком месте могло разве что привидение, но Аглая продолжала идти к лачугам и намеревалась заглянуть в дом с «привидением». Ну а что оставалось делать? Надо же было выяснить, в каком месте она очутилась. Впрочем, нетрудно было догадаться, что это за место, Аглаю волновало другое: есть ли у нее хоть малейший шанс выбраться отсюда?
На обочине дороги напротив лачуг стоял древний с виду столбик с дощечкой-указателем вроде той, какую Аглая видела в Шише. Здесь название было длиннее и прочитать его с ходу не вышло, пришлось усиленно вглядываться в кривые серые борозды в рассохшемся дереве. Буквы, иссеченные мелкими трещинами, выглядели колючими, как ветки шиповника. «Худынь, – наконец разобрала Аглая. – Звучит как-то пессимистично». Она свернула на тропинку, отходившую от дороги сразу за указателем, и пошла дальше. С каждым шагом воздух, казалось, густел, затрудняя движения, и вместе с этим грязноватая синева, наполнявшая этот странный мир, становилась плотнее, ухудшая видимость. Очертания лачуг теряли четкость, сливаясь с пепельной синевой, и в какой-то момент Аглае расхотелось к ним подходить. Она растерянно оглянулась, подумывая о том, чтобы вернуться, и не увидела дороги, пепельная синева поглотила ее, лишь столбик-указатель еще виднелся вдали
