показать обывателю. Но те же журналисты не торопились рассказывать, как научное сообщество просило у Конгресса денег на новые программы, и чего стоило Хедли добиться не полного даже, а частичного финансирования. Программа «Вместе в космосе» была принята без проблем только потому, что в ней изъявили желание участвовать практически все космические державы: Великобритания, Россия, Франция, Индия, Китай, Япония, даже Израиль подключился. Поговаривали, что в «Клуб» хочет войти Северная Корея, но этого, конечно, не произошло.
Между тем Конгресс финансировал проект, в котором конгрессмены, сенаторы и сам президент мало что понимали. Не понимали главного: если перенаправить «Нику» к Энигме, полет все равно останется бессмысленной тратой денег налогоплательщиков, потому что один астронавт справится с задачей не лучше автоматической станции. Даже хуже – хотя бы потому, что может погибнуть, если «что-то пойдет не так».
– Лететь должен экипаж из пяти астронавтов, – убеждал зрителей вечный спорщик Дани Датон, пресс-секретарь НАСА. – Смотрите. К точке Лагранжа полетят двое, так? Командир – специалист по навигации и системам, – и ученый-астрофизик: для научных исследований в точке Лагранжа. А теперь усложним задачу раз в десять. Для полета к Энигме обязательно нужен классный – лучший в мире! – специалист по черным дырам. Никто не возьмется предсказать, какие открытия будут сделаны, автоматика может оказаться бесполезной. И еще нужен специалист по системам выживания. Почти год в межпланетном пространстве – это не десять дней полета к Луне и обратно и не три недели экспедиции к точке Лагранжа. Экипаж должен состоять из пяти человек, иначе лететь нет смысла. Да, деньги НАСА получила, свой вклад внесли Евросоюз, Россия, Китай, Индия, Япония, Израиль. Но какие бы деньги ни были в распоряжении проекта «Вместе в космосе», это не поможет за полтора года построить корабль, вмещающий пять человек экипажа со всеми системами жизнеобеспечения и научной аппаратурой. «Ника» не годится – она сможет взять на борт одного астронавта. Одного! Один не заменит пятерых. У него, будь он семи пядей во лбу, не окажется необходимых знаний, навыков, умений, опыта… ничего!
Тогда я и оказался по воле случая (как был уверен) на заседании рабочей группы проекта «Вместе в космосе». Когда выступил Штраус, я услышал новый для себя термин «диссоциативное расстройство идентичности» и уловил брошенный на меня внимательный взгляд шефа. Может, он хотел сказать, что мне пора уйти? Я поднялся, но Штраус, сидевший рядом, придержал меня за локоть, а Холдер сказал, наклонившись ко мне:
– Гордон, послушайте дальше, это прямо касается вас.
– Диссоциативное расстройство идентичности, – продолжал Штраус. – В психиатрических терминах некоторых других стран, все еще придерживающихся устаревшего обозначения, это – расстройство множественной личности. Известны сотни хорошо описанных случаев.
Стало понятнее. Когда-то я читал «Множественные миры Билли Миллигана» и «Пятую Салли» Дэниела Киза и фильм видел. Оба: голливудский и документальный, с поразительными и навсегда запомнившимися кадрами – как меняется на глазах человек. Только что это был юноша лет двадцати с радостным взглядом светлых глаз, выразительной жестикуляцией, правильной речью человека, обучавшегося в престижном колледже, и вдруг – будто кто-то провел по лицу волшебной палочкой, – выражение меняется, взгляд становится тусклым, цвет глаз… удивительно, но глаза другие, с темной, почти черной радужкой, злые глаза недовольного жизнью мужчины лет сорока, тонкая сеть морщин возникает под глазами… Первая мысль: так не бывает. Но это реальная съемка – мысль вторая, пугающая. Камера «держит» новое лицо несколько секунд, дает зрителю привыкнуть, и тогда – новая перемена, и опять… Двадцать два – в одном. Ужасно. Как это существо – человек ли? – справляется с чужим присутствием? Как не сходит с ума…
Я пропустил несколько фраз Штрауса. Когда всплыл из воспоминания, он говорил:
– …Разумеется, это безопасно для доноров и реципиента, иначе коллеги не позволили бы мне выйти с таким предложением. Я готов предоставить материалы всех без исключения клинических испытаний, все теоретические работы – мои и коллег. Разумеется, вы сможете поговорить с добровольцами-испытателями. Их четверо, я имею в виду четверо носителей. Число субличностей у каждого меняется от трех до одиннадцати. Всего внедрено двадцать восемь субличностей. Доноры, согласившиеся принять участие в разработке, не испытывают никаких психических отклонений и ведут обычный образ жизни.
«Любопытно, – подумал я. – Они действительно сумели пересадить личности реальных людей этим… реципиентам? Или не пересадить – скопировать? Как?»
И при чем здесь НАСА?
Я еще не понимал. Впрочем, нет. С первых слов Штрауса, с первого его упоминания о диссипативном расстройстве идентичности, сидя с ним рядом и ощущая его ауру, энергетику, внутреннюю силу – называйте как хотите, – я знал, точно знал внутренним знанием, что к Энигме полетит один человек. Один, но впятером. Пятеро в одном. Пятеро лучших в мире профессионалов, каждый в своей области. Пятеро. Но один.
Вечером я слово в слово пересказал Эйлис все, что говорил Штраус. Рассказал о реакции присутствовавших: от изумления и отторжения до (постепенно) понимания и осознания, что предложение Ассоциации психологов – единственная возможность провести исследование Энигмы на необходимом уровне компетентности.
Обо мне речь зашла в самом конце – после семичасового обсуждения. Нам принесли обед, потом ужин. Нас никто не удерживал в комнате заседаний, будто присяжных. Каждый мог уйти, хлопнуть дверью. Никто не ушел. Никто, как мне показалось, не выходил из комнаты даже в туалет – я не помнил, чтобы сам это делал, может, потому и о других ничего подобного не сохранилось в памяти.
Я знал, что Штраус назовет мое имя, а Хедли повернется ко мне и после долгой тяжелой паузы скажет:
«Гордон, полтора года вы были в отряде астронавтов и ушли, предпочли работу над симуляторами. Сейчас…»
Я знал, что шеф не закончит фразу, поперхнется и потянется за бутылкой холодного чая.
А я отвечу сразу, мгновенно, не то чтобы не думая, но уже все продумав, потому что мысль в подсознании успела сформироваться раньше, чем я смог ее осознать.
«Конечно. Я готов».
Я знал, что скажу так, и сказал так, когда Хедли поперхнулся и потянулся за бутылкой с холодным чаем.
Штраус, сверливший меня взглядом, поднял вверх большой палец, улыбнулся торжествующе и сказал:
– В вас, Гордон, я не сомневался. Все у вас – у нас с вами – получится.
Прежде чем закрыть совещание, Хедли показал результаты тестовых поисков. Тесты проводили в закрытом режиме по методике, разработанной Ассоциацией психологов после того, как закончились клинические испытания, показавшие работоспособность обоих методов: слияния (встраивания) и извлечения.
