— Спасибо, Михаил Борисович.
Вздохнув, я сажусь за стол и думаю о женском стремлении иметь своего мужчину. Сознательное или бессознательное, — это стремление заставляет их совершать поступки, которые порой излишни. Да, Марина, изменив прическу, изменилась и внутри. Она стала ощущать себя красивой, и это прибавило ей уверенности. Но — этим всё и ограничилось.
Может, конечно, Марине просто не повезло, и она решила очаровать не того мужчину. В любом случае, для меня наличие красоты является последним фактором в выборе полового партнера. Если таковой выбор и стоит на повестке дня.
— Ну, что у нас сегодня? — спрашиваю я.
— Полная запись и вызов на дом, — бодро и жизнерадостно отвечает Марина.
В кабинет входит пожилая женщина, и нормальный рабочий день, наконец-то, начинается. За пять часов я принимаю восемнадцать пациентов, и ни в одном случае у меня даже не возникает мысль использовать свой дар. Я просто выполняю стандарты по обследованию и лечению, порой даже не задумываясь над тем, что видит моё сознание. Тени, как на конвейере, проходят мимо меня, оставляя ощущение тупого равнодушия. Словно я штампую никому не нужные детали.
И мне это очень не нравится.
Нет душевного равновесия и морального удовлетворения.
Я не вижу смысла в своей работе. А это так сильно угнетает, что, глядя на очередного пациента, я не сразу понимаю, что он мне знаком.
— Здравствуйте, доктор. Это я, Усиков, — говорит мужчина.
И я вспоминаю. Рак толстого кишечника.
— Здравствуйте, Виктор Аркадьевич. Ну, и как у вас дела?
Усиков похудел. Точнее, он исхудал. В глазах появилась обреченность. В движениях отсутствует суетливость.
— Плохо. Всё отрезали, и вот, — он приподнимает рубашку, показывая на животе слева закрытую колостому, — кишку вывели. Теперь вот приходится постоянно следить за этим.
— Ну, это не самое страшное, что могло случиться, — говорю я, — бывает хуже.
— Куда уж хуже, — махнув рукой, говорит Усиков, — жизни никакой. Ни выпить, ни поесть вкусно.
Хмыкнув, я молчу. Ничего не меняется — жизнь измеряется количеством выпитого и съеденного. Если нельзя делать то, к чему привык, то, кажется, что жизнь становится ненужной и бессмысленной.
Но Усиков пока еще не научился умирать. Он не знает, как жить, но и совсем не хочет умирать. Он все еще надеется на то, что через некоторое время всё образуется, и он снова вернется к привычному образу жизни.
— Усиков, вы ведь на больничном листе у хирурга?!
— Да.
— Ну, и зачем вы ко мне пришли?
— Ну, — он пожимает плечами, — может, вы что-то доброе мне скажете.
— Нет, Усиков, ничего я вам не скажу. Сейчас вы наблюдаетесь у хирурга и вам надо от него ждать что-то доброе.
Усиков уходит, и мне кажется, что у него ничего не получится. Мужчина не хочет меняться. Он хочет, чтобы за него всё сделали и решили. Он готов немного подождать, но пусть придет кто-то и избавит его от болезни.
И таких много.
Стадо предпочитает верить в Чудо, во Всемогущего Бога, но никак не в собственные силы и в себя.
Тени мечтают о Волшебнике, который с помощью магии или неведомых ритуалов, решит проблемы. Если не все, то большую часть. Если не всего человечества, то тех отдельных представителей стада, которые менее всего этого достойны.
Ритмичный звук пробивался сквозь сон, заставляя инстинктивно прикрывать голову руками. Он изо всех сил отгонял от себя то ли музыку, то ли однообразный бой барабанов, но ничего не получалось. И это сильно раздражало — рваный сон не давал нужного спокойствия и ночного умиротворения.
— Сережа, проснись! Я уже больше не могу! Этот урод, и его дебильная музыка убивают меня!
Он услышал голос и открыл глаза.
На будильнике стрелки застыли на трех часах.
— Сережа, сделай что-нибудь! — плачущий голос жены, как отражение своего сознания. — Я больше не выдержу!
Сергей Глущенков сел в кровати и, протянув руку за одеждой, стал одеваться. Неторопливо и размеренно. В этом месяце это уже была третья ночь, когда они не могли спать, и самое неприятное, что завтра — понедельник. Утром жене в школу, преподавать старшеклассникам русский язык и литературу, а ему на завод — создавать детали для мотора истребителя. Собственно, он всё уже решил, поэтому торопливость и суета сейчас только навредят. Светлая голова и спокойствие — вот, что ему необходимо.
Сергей, не говоря ни слова, вышел из спальни, никак не среагировав на слова жены о боли, которая разрывает её голову. У него в этот момент в сознании созрела мысль, которую он прошептал одним емким русским словом. И это слово сразу же завладело его сознанием. Пока эта оформившаяся в образ мысль казалась реальной, он взял сигареты, зажигалку и, прихватив в коридоре топор (он лежал там уже три дня, словно хозяин знал наверняка, что это оружие понадобится в ближайшее время), вышел на лестничную клетку.
Сосед, который, как минимум, раз в неделю включал дома однотипную и однообразную музыку на полную громкость, жил под ним на первом этаже. Стучать в дверь или звонить было бесполезно — он просто не мог услышать эти сигналы. Профилактические беседы днем успехом не увенчались — молодой парень с отмороженными глазами тупо смотрел на него, кивал и нагло улыбался. Надежды на участкового не было — милиционер принимал заявления от жильцов, разговаривал с парнем, но эти беседы ни к чему не приводили. Через неделю тишины ночное безумие возвращалось. Поэтому Сергей решил перейти от слов к делу.
Он неторопливо выкурил сигарету. Затем, подтащив к окну противника чурбан, который использовался во дворе для сидения за столом, — домино, карты и интеллигентные беседы, — он взобрался на него и топором разбил оконное стекло. Звонкий звук посыпавшегося стекла на фоне трансовой музыки даже не был слышен, словно просто где-то упала чашка. Убрав стекло из рамы, чтобы не пораниться, Сергей залез в окно и оказался в кухне. Здесь звук музыки стал настолько громким, что казалось, что кто-то неутомимо вбивает гвозди в мозг, и кровь заливает сознание.
Сергей сжал губы, перехватил рукоять топора, и пошел в комнату. Окровавленные мысли лежали в голове мертвым грузом — он даже не задумывался, что он сейчас делает. Единственное, что его беспокоило — громкая музыка.
Их было трое. Хозяин квартиры, парень по имени Костя, сидел на диване и с закрытыми глазами тупо раскачивался в такт музыке. Второй, длинноволосый и небритый парень, стоя посередине комнаты, топтался на одном месте, изображая танец. Третий, худосочное тело с запрокинутой головой, похоже, находился в бессознательном состоянии. Сергей окинул быстрым взглядом место боя, и больше не раздумывая, с размаху опустил топор на музыкальный центр. Удар был силен и точен — пластик треснул, вскрывая нутро механизма. Звук моментально прекратился, обрушившись на Сергея внезапной оглушающей тишиной. Единственный звук, возникший в этой тишине — храп парня, спящего на диване.
