Ужас рвался наружу, барабаня липкими ручонками в сознание, но каким-то чудом мне удавалось удержать его. Тишина долбила по барабанным перепонкам, заставляя сердце ударить лишний раз. Нельзя позволить пульсу ускориться. Он не должен увидеть здесь жертву. Конечно, это не спасет надолго, но все равно.
Одна осечка – я труп сию секунду.
– Не выдержу, – рука дрогнула на двери, а я задержала воздух, – начну – не смогу.
Так, спокойнее, Сима. Он еще мыслит. Причем в сторону, как не сделать Симу обедом и не сдохнуть, так что нет причин паниковать прямо сейчас. Думай. Палец тут же скользнул в дверную щель, уйдя в нее полностью. Похоже, сантиметров пятнадцать, может, двадцать толщиной.
– Так, хорошо. А если я сама сцежу немного, – слово «кровь» не слетает с губ, оставаясь на кончике языка.
– Не имеет значения, – хрипит он.
Кулак сам врезается в металлическую поверхность, а я разворачиваюсь на пятках, уперев руки в бока. Злость сейчас – прекрасный выход не поддаться страху. И я позволяю ей раскрутиться на полную катушку, до дребезжания нервов. До колотуна на кончиках пальцев. Очень хорошо. Жертва так себя не ведет.
– Окей, майор. Я слушаю твои предложения. Кто тут главный, в конце концов?!
Стены больше не давят – они поглощают нас обоих. Я чувствую это. Как здесь растворяется в слоях пыли человек и вампир. Мы оба в отвратительном положении. Это только в фильмах жертва вампира умирает в эйфории. Знаете, в чем прикол? Во внушении. Которое на меня не действует. Когда в тебя вцепляется пасть, полная «конусообразных клыков», ты не бьешься в оргазме. Зубы вампира устроены таким образом, чтобы порвать как можно больше сосудов на своем пути. Поэтому каждый оснащен зазубринами, как на рыбацком крючке. Когда жертва пытается вырваться – он лишь сильнее застревает, попутно разрывая дополнительные ткани. Эффект скорее сравним с укусом собаки.
У которой сорок два зуба .
Что за бред. Ни с чем он не сравним.
Как, справедливости ради стоит отметить, и выпитые литры 47-й сыворотки. Хотя нет, тут есть достойное. Серная кислота. Вампир растворится изнутри в агонии, которую сложно себе представить. Его ткани будут медленно разлагаться, принося мучительную боль, цепляя другие, превращая внутренности в желе. Я точно знаю. Именно такими мыслями успокаивала себя считая, что Самсон погиб так. В агонии. Сгорая заживо изнутри.
– Моему предложению, schatz, ты предпочтешь смерть, – сквозь хрип выдает майор, запрокинув голову.
Жмурюсь, чтобы не видеть. не позволить картинке достичь сознания, но она уже мчится, раздражая нейроны. Проецируя в мозг то, что своими корявыми ручонками открывает дальний шкаф страхов. Просто показалось. Игра света, ничего больше. Тут же темно, как в склепе, а лампочка особо не помогает. Тень на лице вампира. Не было там никаких клыков, очертания которых проступают сквозь кожу, а кончики касались друг друга из-под растянувшихся губ. Почерневших вен, от самой шеи, по всему лицу и рукам, с застоявшейся кровью. Покрасневших радужек и приподнятых уголков верхней губы.
Показалось.
– Говори, – нервно облизнув губы, сжимаю руки в кулаки.
Сердце уже не удержать, оно срывается в истерике, стараясь вырваться из груди и убежать отсюда подальше. Рык вампира и грохот удара о стену, что тут же поднимает град пыли от оставшихся кусков отделки на потолке. Чувствую, как дрожит нижняя губа, и тут же закусываю ее. Все плохо. Очень плохо, мать его.
– Они должны убедиться, что получилось, – рычит вампир, а я втягиваю голову в плечи, чувствуя, как кровь застывает в венах, впиваясь ледяными осколками в кожу, – не знают, сколько, – его голос срывается на хрип, а я судорожно киваю головой.
– Да, все верно, они точно не знают, за сколько ты умрешь, если такое случится. Потому что даже мы не знаем, – голос предательски срывается в конце, – давай быстрее уже, что ты придумал.
– Я укушу тебя, schatz, и мы банально разляжемся на полу, оставив друг другу пару синяков, – скрипит вампир зубами, – но для этого мне нужно успокоиться.
О, да. Капитан очевидность. Я в курсе. Но язвить голодному вампиру не решаюсь, медленно киваю снова, восстанавливая дыхание.
– Пока мне все нравится. Только не понимаю, – остаток фразы теряется в моем возмущении.
Медленно же до меня доходило. Рот изумленно распахивается, а я все силы трачу на то, чтобы поднять челюсть. Черт, я же знала это с самого начала, но это… мерзко. Отвратительно. Это. Вдох застревает в глотке, вызывая кашель. Я просто не смогу. Глаза печет, а грудь разрывает страх, тут же пускающий щупальца по всему телу.
Дать другой выход желанию. Голоду. Вот о чем говорит вампир.
Они не люди. Их чувства работают по-другому. Многие представители человеческой расы после секса хотят есть. Потому что он сжигает калории, а после физической нагрузки всегда тянет что-нибудь заточить. У вампиров иначе. Секс дает выход инстинкту хищника, при этом притупляя голод, так как кровь вновь приходит в движение, насыщая тело кислородом. Да, через пару часов после необходимо получить новые клетки, но появляется время. Вампиры любители различных экспериментов, оргий в том числе, из-за этого. Это как допинг перед охотой. Забегом.
Все это проносится в голове сухим текстом собственных исследований. Набранным печатным текстом отца. Отдаленно в сознании. Потому что это не может быть со мной.
– Слушай, дело даже не в том, что я, – глотку режут слова.
Черт, я даже сказать этого не могу! Медленный выдох. Перед глазами пляшут пятна, и я благодарна им.
– Разве ты сможешь? – наконец выдавливаю из себя. – Я для тебя сейчас пыльный, грязный, вонючий пакет крови, – взгляд касается невозмутимого лица вампира а догадка сжимает желудок, – ты с самого начала это планировал?!
Вампир матерится сквозь зубы, закрывая глаза.
– Ты всегда будешь видеть только то, что хочешь, schatz, – хрип, сморщив нос, – да. Сейчас у тебя есть выбор. Или ты участвуешь в нашей спасательной операции, или через пару минут я заставлю тебя. Мне плевать на все эти ваши условности. Да, я не в восторге от грязи, но у нас есть миссия.
Просто жесть. Слова исчезают вместе с остатками слюны, верой в человечество и в себя. До мозга доносится лишь тупой стук сердца, измеряющего время. Как под гипнозом. В чертовом сне. Щипаю себя и не чувствую боли, может, и к лучшему? Сквозь корку пыли проступает кровь.
Какая грязь.
Но… Я знаю цену жизни. Пусть внутри что-то умирает, но я не готова уйти до конца. Может, слаба, что думаю о том, чтобы позволить… Хотя у меня же есть хорошее оправдание. Спасти мир.
А не собственную, покрытую потом ужаса, шкуру.
Противно. Хочется упасть в кипяток с хлоркой. А желательно – прополоскать им изнутри. Очистить. Залезть в каждый угол и смыть эту грязь. Отодрать приросшие к мясу коросты.
Я даже не знаю, откуда эти слезы. Оказывается, камень внутри еще мог что-то чувствовать. До этой секунды.
До моего осторожного движения вперед.
Я даже не нашла сил подняться на ноги. Просто ползу к нему. На четвереньках. Я знаю, что если попробую встать – упаду. Ноги ватные, далекие. Не мои. Чужие. Это все – не я. Когда его рука опускается на плечо, я вздрагиваю, а желудок ударяется в небо, выбивая из глаз новую волну слез. Неужели с меня было не достаточно.
– Я закрою глаза, ладно? – не знаю почему, вдруг спрашиваю я.
Голос позорно дрожит. Связки натянуты до предела, и я понимаю, что буду кричать. Хотя, наверное, так даже лучше. Они поверят. Что мы… боролись. Придут. Главное, чтобы не очень быстро.
Вампир должен успеть насытиться.
От омерзения и смеси запахов морщусь, замуриваясь. Пусть мой разум останется со мной после этого.
– Постарайся расслабиться, schatz, – хрипит он, а я дергаюсь, ощутив ледяные пальцы на щеке, – так точно не получится. Я, – голос срывается на рык, слышу, как скрипят зубы, – попробую помочь.
Не понимаю, о чем он. Как помочь? Внушение на меня не действует. В грязном пыльном бункере, в полной антисанитарии, я должна переспать с трупом. С тем, что я ненавижу всем существом.
