отец – ты. А через положенное время у нее родится сын.
Она станет императрицей-матерью, а ее ребенок – императором, при котором, конечно, будут регенты…
Я зажмурилась на мгновение.
– Она же умная девушка. Как вы уговорили ее на эту авантюру?
– Уговорили? – удивилась королева. – Зачем ее уговаривать? Помнишь Угэдэя, кочевника?
Я вспомнила «интересного» мужчину на семейном обеде и то, как смотрел на него император.
– Угэдэй шаман, – продолжала королева. – Он умеет убеждать Шепчущих. Твоя Мэйлин ничего не будет подозревать до последнего, она даже будет уверена, что ты жив – знаешь, чтобы родила спокойно. А потом… Кому она потом нужна? А ребенок – ребенок будет поистине царских кровей. Мэйлин – принцесса, хоть отец и был свергнут, а подходящего отца для ребенка я уже нашла: один из сыновей Великого хана.
– Господи, замолчите, – прошептала я. – Хватит.
– Хватит, – повторила королева. – Согласна. Тебя это не должно беспокоить. Тебе это и знать не нужно. Тебя, самозванка, запрут здесь, без воды и еды, а к концу месяца вынесут твой труп. Я похороню сына с почестями, когда тебя в его теле уже не будет. Бедный Ичи!
Бедный? Запихнул меня сюда – и разбирайся с его чокнутой семейкой!
– Идите вон, – попросила я. – Не хочу вас больше видеть.
– А как же мольбы и просьбы о пощаде? – Государыня удивленно посмотрела на меня.
– Пошла вон!
На этот раз королева не обиделась, посмотрела на меня, хмыкнув, и действительно исчезла за дверью.
Вместо нее в темницу заглянула Рен, служанка подхватила императора и как-то странно, плотоядно облизнулась.
– Чем она тебя купила? – спросила я напоследок. – Сколько ты стоишь, Рен?
– Дорого, господин. Она пообещала отдать мне всех Шепчущих. – Рен улыбнулась.
– Зачем они тебе?
– А ты еще не поняла, девочка? – протявкала вдруг служанка изменившимся голосом. Очертания ее тела поплыли, превращаясь в упитанного… вроде бы енота – не сильна я в зоологии. Но когда-то Рен долго втолковывала мне тонкости местной мифологии.
– Тануки? – устало удивилась я.
– Славно я тебя провел, а? Славно… – оскалился енот и щелкнул когтистыми пальцами, в углу темницы появился стол с письменными принадлежностями. – Допиши свои записки, девочка. Они интересные, мне нравится их читать.
Тануки снова потянул носом, облизнулся, и я поняла, что он сожрет императора. Только бы не здесь.
– Уйди, пожалуйста, – попросила я.
– Как прикажете, Ваше Высочество, – улыбнулся тануки, и дверь за ним закрылась. Похоронно звякнул замок. Я свернулась на полу в клубок и попыталась забыться.
Теперь я и правда заканчиваю эти записки. Делать-то все равно нечего, и лучше бы со всем этим действительно покончить, потому что я вот-вот сорвусь, напьюсь туши и помру, наверно, несколько грязнее, чем хочет королева. Вряд ли она желает увидеть своего сына всего в… Ну, вы поняли. Тушь – это же вам не специальный яд, который убивает легко, словно ты заснул.
Что ж, подводя итог… Я все-таки вылетела из игры, причем только из-за собственной глупости, но мне не жаль. Зачем жалеть жизнь на лезвии ножа? Это была интересная жизнь, но с меня хватит. Жаль только тех, кто погиб из-за меня. Так глупо, так… ни за что. Разве можно терять жизнь из-за такой, как я?
Как же здесь тихо… Мне постоянно чудится журчание воды – конечно, это галлюцинации, я понимаю. Я пыталась достать до окошек под потолком, но, во-первых, они не больше вентиляционных отверстий, а во-вторых, они слишком высоко. И ничего, кроме низенького столика для письма, в моей камере нет.
Я всерьез подумываю повеситься на одном из серебряных крюков. Будет тяжело, неудобно, да и я ослабла настолько, что с трудом держу кисть – вряд ли смогу завязать крепкий узел. Но когда станет хуже, я это сделаю. Смерть от жажды пугает меня больше.
В дверь я уже стучала – толку-то. Думаю, даже если я обезумею и попытаюсь разбить голову о стену, никто на шум не явится.
Что ж, вот и конец моей истории. Как бы то ни было, она была любопытной. Если бы не боль, я бы просто представила, что это посмертье или длинный, но очень реалистичный сон. Легла бы и умерла. Но смерть – это всегда боль.
Чертова кисть, не могу удержать… Пора все заканчивать.
Итак, Рен, раз ты единственная, то есть единственный – тануки же мужчины, – кто это читает, то нам пора прощаться. Если тебе это вдруг важно: я тебя не виню. Я понимаю, здесь покупают и продают абсолютно все, ты сам намекал, что купленная верность – вовсе не верность, а я хотела тебя купить, не знала только чем.
Где-то у принца было стихотворение на такой случай. Сейчас вспомню… Что-то про цветы… Камелии… А, вот:
Когда упадут камелий лепестки
На красный саван от тоски,
Меня ты повстречаешь
В саду, где мы цве…
(след от упавшей кисти)
Пятнадцатый день шестой Луны
Привет, Рен! Я иду к тебе.
Угадай зачем?
Громадный спойлер: раз я продолжаю вести этот дневник, значит, я жива.
Да, Рен, я жива. У тебя хорошее воображение? Тогда представь, что я с тобой сделаю, когда вернусь.
Здесь говорят, что карп, плывущий против течения, однажды может стать драконом. Вы с государыней об этом забыли? Зря!
Дверь в темницу распахнулась.
Я выронила кисть, не закончив стих, и подумала, что сумасшествие, должно быть, заразная болезнь, которую я подхватила от императора, потому что у меня начались галлюцинации.
На пороге стоял Ли.
Мир, как обычно в его присутствии, замер, а сердце, наоборот, застучало быстрее. Я как губка впитывала образ Ли в память, думая, что если это сон, то счастливый. Я все-таки слаба. Ли даже сейчас был для меня как источник прохладной, сладкой воды, отвернуться от которой просто невозможно.
«Почему ты никак не оставишь меня в покое?» – подумала я, понимая, что сейчас этот мираж растает, сменится уже привычной горечью. Как и вся эта дурацкая любовь – горечь и иллюзия. С большим трудом – мне очень хотелось смотреть на него, просто смотреть, это ведь совсем не много! – я все-таки отвернулась.
А он почему-то не исчез.
Ли шагнул ко мне – краем глаза я заметила, как лунный луч сверкнул на его клинке, и тот вспыхнул. В его руке был серебряный кинжал с простой рукоятью и вязью иероглифов, похожих на те, что опоясывали эту темницу и горели, пока император не умер.
Ли встал передо мной на колени и
