Остужев. А я мог это предвидеть?
Кэтт (в упор глядя на него). Знаете, Остужев, вы во мне ошибаетесь. У меня в характере застенчивость… и сдержанность… Их многие принимают за глупость. Кроме того, я горда. Я мало чему поверю из всего того, что вы мне хотите сказать.
Остужев. Ошибаетесь. Я ни в чем уверять вас не буду… я выдал вам себя с головой. Когда я уехал…
Кэтт (порывисто). Не надо! Ничего этого не надо. Никаких описаний, рассказов, никаких психологий, как говорит Эмма. Я знаю, что знаю…
Остужев. Сердитесь, ради бога, не прощайте меня, не слушайте моих оправданий… Сердитесь на меня… Да и какие тут оправдания? Если человек мог получить все, что есть в мире дорогого и прекрасного, и не сумел получить, — какие тут оправдания? Он казни стоит.
Кэтт (пожимая плечами). Как-то вы странно говорите…
Остужев (глухим шепотом, очень быстро). Ни того, что я говорю, ни как я говорю, я не знаю. Знаю одно: все слова, какие мне приходят на ум, бледны и жалки в сравнении с тем, что я чувствую. Не любите меня, если хотите, я не требую ничего… Мне бы только быть подле вас.
Кэтт (заслушалась, опустила голову на руки. Потом поднимает глаза на Остужева и долго глядит на него молча).
Мисс Уилькс кашляет и с шумом встает.
Кэтт. Слушайте, Остужев. (Голос ее прерывается. Она говорит быстро, уверенно, захлебываясь словами.) Я не умею обманывать и лгать. Это выше моих сил. Между нами ничего быть не может… никогда. Слышите, никогда! Я честная и буду честной. Останемся добрыми друзьями.
Мисс Уилькс (подходя к ним). О чем такой горячий разговор?
Остужев (раздражительно). О счастливых браках, многоуважаемая Евгения Фоминична, о тех браках, которые устраиваются попечительными родительницами с головокружительной быстротой американской костоломки.
Мисс Уилькс. Где же это?
Остужев. Главным образом в больших торговых центрах, в Лондоне и Москве преимущественно. Вообще всюду, где квакерская мораль и двойная бухгалтерия идут рука об руку. (Уходит в сад.)
Мисс Уилькс. Кэтт, он с ума сошел?
Кэтт. Вероятно, тетя. Все, кто хочет жить не по-вашему, должны отправляться в желтый дом.
Мисс Уилькс. Большей частью.
Кэтт (нервно ломая руки). Вы моя благодетельница, — я это от вас тысячу раз слышала. Вырастили, выкормили, воспитали, выдали замуж… Дайте мне расцеловать ваши руки. (В голосе слышна истерика.)
Мисс Уилькс (покойно). Целуй, мое дитя.
Кэтт (целуя руки). Благодарю, благодарю… Что мне еще сделать? Я не придумаю.
Мисс Уилькс. Успокоиться. У тебя в саду гости. Могут войти каждую минуту.
Кэтт. И выйдет скандал. Боже, как мы всего этого боимся! Можешь умирать, но втихомолку, чтоб ни крику, ни шуму. А если боишься с ума сойти ото всего, что вокруг меня и во мне самой? (С криком.) Как же вас благодарить за это, моя дорогая, моя любимая мать?
Мисс Уилькс (сурово). Отцовские черты! Недурно. Наследственные черты знаменитого русского барства, бестолку страстного, без выдержки, без принципов, с одними порывами. Очень мило видеть, когда это проявляется в молодой женщине. Это грациозно, это изящно!
Кэтт. Грация, изящество… Они всю мою жизнь изломали… Вы мне дали богатство, положение, все… Ну и довольно, ваша щедрость дошла до расточительности, оставьте мне хоть душу-то мою…
Мисс Уилькс. И ты ее отдашь господину Остужеву?
Кэтт. Кому захочу.
Мисс Уилькс. Кэтт!
Кэтт. Только не за деньги, а даром, вольно… Потому что не все можно продавать.
Мисс Уилькс. «Продавать»? Я тебя продала? Чем же я воспользовалась от этой продажи?
Кэтт. Ах, если б воспользовалась. Тогда это имело бы хоть какой-нибудь смысл. Нет, вы не продали меня, вы меня заставили продать себя.
Мисс Уилькс. Заставила?
Кэтт. Да, заставили. Не насильно, нет, вы для этого слишком умны. Но недаром у вас такая слава превосходной воспитательницы. Чего же превосходнее, помилуйте? Воспитать так, чтобы я ни думать не могла иначе, чем вы, ни чувствовать, ни поступать… Я должна видеть только то, что вы мне показывали, идти, куда вы вели, жить только тем, чем вы приказывали, искать своего счастья там, где вы его для меня придумали… И вот я нашла… счастье. Ха-ха-ха! Вот оно…
Мисс Уилькс. Ты капризная, взбалмошная женщина, и больше ничего. Чего ты еще ищешь? Ларя любит тебя без памяти, и он муж…
Кэтт. Идеальный. Только не для меня.
Мисс Уилькс. Ах, какой стыд, какой стыд!
Кэтт. Ужасный. Но что ж мне делать? Ну, maman, вы меня научили, как выйти замуж, научите, теперь, как мне жить, замужем! То есть жить честно! Или ваш долг исполнен — я обвенчана и остальное вас не касается?
Мисс Уилькс. Ты меня не послушаешься, а я бы тебя научила.
Кэтт. Послушаюсь… Только научите. Я на краю пропасти, я упаду, я упаду. Поддержите меня.
Мисс Уилькс. Перестань принимать Остужева.
Кэтт. Его принимает муж.
Мисс Уилькс. Уезжай с мужем, вели уехать Остужеву, сделай все, что можешь, но заглуши в себе преступное чувство. Никакое счастье не покроет позора. Про тебя и про него уже говорят. Береги себя.
Кэтт (с ужасом). Говорят?
Мисс Уилькс (обнимая ее). Мне было больно слышать твои упреки, дитя мое, но сейчас ты меня утешила… Утешила вот этим страхом перед тем, что говорят. Все сокровище женщины — ее доброе имя. Посмотри на меня: я никогда не любила ни одного мужчины. Я была очень красивая девушка, в меня влюблялись, но мне было все равно. Я хотела остаться независимой, чистой и самостоятельной. Если б мне представилась такая партия, как тебе, я бы вышла замуж и постаралась сделать из своего мужа крупное лицо. Но я не горюю и о том, что этого не случилось. Страсть, любовь, луна, роман — это глупо… это смешно… это даже унизительно. Предоставь это Любе с ее итальянцем.
Кэтт. Как?!..
Мисс Уилькс (кивнув головой). Так. Нравится тебе это? Стоит этот позор того счастья, которое тебе даст твой Остужев?
Кэтт (схватившись за голову). Я с ума сойду. Я не могу вам не верить… Но вы какая-то другая, чем я… У вас все так умно, так верно… А правды я в ваших словах не чувствую.
Мисс Уилькс (усмехаясь). Почувствуешь со временем, Кэтт.
Кэтт. И вот вы так прожили… И вам не жаль своей жизни?
Мисс Уилькс. Мне — жаль?.. Да я горжусь…
Кэтт (сжав голову руками, ходит из угла в угол). Позор, гордость… Все это сочинено, все это придумано, все эти слова только для того, чтобы мешать жить… жить…
Мисс Уилькс (всплеснув руками). Кэтт!
Кэтт. Любить, кого любишь, — позор, принадлежать тому, кто противен, — гордость… Правда — стыд, ложь — обязанность. А вся правда в том, что я продалась, и продалась на всю жизнь. И теперь одно из двух: или рассчитаться честно всей жизнью, всем счастьем, или обесчестить себя.
Мисс Уилькс (радостно). Да, да… Или обесчестить.
Кэтт (с нервным смехом). А если я выберу последнее?
Мисс Уилькс. Ты убьешь меня.
Кэтт (остановившись, сильно сжимает голову руками). Пусть же он бережет меня. Это он должен сделать.
Мисс Уилькс. Кто?
Кэтт. Мой муж. Вы мне все твердите: «он любит тебя», «он любит тебя»… Пусть же он любит. Я заставлю себя в нем видеть все, что он захочет: ум, красоту, душу, талант — все, только пусть он любит меня. (Идет.)
Мисс Уилькс. Кэтт, еще одно слово.
Кэтт (останавливается). Что?
Мисс Уилькс. Я всегда гордилась твоей ровностью, спокойствием, даже холодностью… Это был признак хорошего тона… А теперь ты даже молчишь как-то нервно.
Кэтт. Я не понимаю, к чему вы это говорите.
Мисс Уилькс. Если б я этого не замечала, я бы совершенно не обратила внимания на твое… на твой интерес этим господином. Это так естественно! У вас литературный дом — это очень изящно. Ничего нет странного, что писатель, довольно известный, увлечен… Ну и ты… Твое образование известно всем… Я допускаю даже легкий флирт… или там какие-нибудь неуловимые отношения… ну и прекрасно, только зачем все так серьезно?
Кэтт. Флирт? Да что же вы, в самом деле не видите, что мне не до игры, не до шуток… Что я… (Падает на кресло. Долгое молчание.) Нет, мы друг друга никогда не поймем. (Встает и быстро уходит.)
Мисс Уилькс. Как это все глупо! Отцовская кровь!
Из сада быстро входит Сакарди.
Сакарди. Madame, j'ai l'honneur… Je suis tres enroue… (Уходит.)
Мисс Уилькс (пораженная). Что еще произошло?
Входит Люба, ее с самым удрученным видом ведет под руку Остергаузен. Мисс Уилькс отступает за пианино.
Люба. Я не понимаю, Риц, что такое? Что такое? Чего ты так огорчился?
Остергаузен. Графиня, я прошу вас отложить все объяснения до возвращения в наш дом.
Люба. Я тут дома, я у брата… Дома ты опять станешь допекать всякими нотациями, а уже они у меня вот где сидят.
Остергаузен. Графиня, я убедительно прошу вас отложить все разъяснения до возвращения в наш дом.
