— Туда, — она указала. — Там общий коридор.
— Тогда ладно, — почему-то показалось, что у этого мальчишки свои планы имеются. Но в дыру он проскользнул, что ящерка. И Оленьке пришлось поторопиться, чтобы за ним успеть.
Успела.
И вновь, оказавшись в коридоре, огляделась.
— А дальше куда? — мальчишка приплясывал.
— Понятия не имею, — вынуждена была признать Оленька. — Тут он по кругу идет. А как наружу — не знаю.
— Нам наружу и не надо, — мальчишка бодро зашагал вперед.
Сообразительный. И про дырки догадался. Вон, у каждой задерживается и смотрит. Оленька тоже смотрит, только… людей с оружием очень много. И ей со всеми не справиться, даже если вдруг случится у неё помрачнение рассудка, потянет в бой.
Пока не тянуло.
Секира и та примолкла, словно в раздумьях.
— Послушай… — она с трудом поспевала за мальчиком. — Наш единственный шанс — позвать на помощь.
— Кого?
— Кого-нибудь! Не знаю… я… там позвонить ведь можно! Наверху. В полицию.
— Ага… лег твой телефончик. Знаешь, какая тут силища? Точно всю электронику вынесло, — и добавил пару слов из тех, которые детям знать не положено.
Оленька возмутилась.
И затрещину отвесила.
— Ты чего дерешься?!
— А ты чего ругаешься. И… тише, если мы их слышим, то и они нас.
— Пускай! — мальчишка насупился. — Нам все равно их надо… одолеть.
И сказал это как-то грустно, безнадежно.
— Можно подняться, дойти до деревни. В теории она недалеко быть должна. А там позвонить в полицию…
— И пока они доедут, тут трупы одни останутся, — мальчишка вздохнул и обнял себя. — Я… не знаю, что делать.
— И я, — сказала Оленька.
— Тогда пошли. Потом, глядишь, и придумается. Главного найти надо. Если убить главного, то остальные разбегутся. Должны. В кино так.
— Ну если в кино, — Оленька неожиданно для себя улыбнулась. И успокоилась. Мальчишка прав. Пока они бегать станут, живых здесь не останется.
Это она чувствовала ясно.
Как и то, что происходящее совершенно не нравилось храму. И он, храм, желал, чтобы Оленька… что? Остановила? Сотню профессиональных бойцов одной секирой?
Ладно, сотни здесь нет, но и того, что есть, хватит сполна.
А она не боец!
У нее даже по физкультуре отметка вымучена деканом, а не собственными Оленькиными заслугами. Она всхлипнула, до того жалко себя стало, да еще и перспектива героической гибели нарисовалась, не добавляющая душевного оптимизма.
Мальчишка погладил Оленьку по руке и сказал:
— Может… ты за помощью иди, а я воевать?
— Не хватало, — Оленька слезинку смахнула. Чтобы она, Оленька Верещагина, бегала, когда какой-то пацан деревенский… нет уж. Дюжина, сотня, но… у нее доспех.
Секира.
И острое желание кого-нибудь убить.
— Идем, — сказала Оленька и решительно зашагала вперед. Если что-то и будет происходить, то в жертвенном зале. А стало быть, им туда.
Глава 56 В которой приближается точка хаоса
Перед тем как ловить ртом снежинки, убедись, что все птицы улетели на юг.
Совет опытного романтика
На Ингу смотрели.
Кто-то огромный и… ласковый. Как мама. Конечно. Так мама смотрела, когда сидела на краю кровати. И еще волосы гладила. И уговаривала закрыть глаза. Инга и закрывала, но не до конца. Она за мамой подглядывала, а та…
…мамы больше нет.
Но есть бабушка.
И дочка.
Будет.
Если у Инги получится выжить. А ей очень хочется выжить. Чтобы уехать туда, где залитый солнцем луг, и белый камень, и пахнет летом, всегда летом, даже в самый разгар зимы. Где бабушка собирает колосья, чтобы перехватить их лентой.
Где…
Теплая ладонь коснулась волос.
— Мама, — шепнула Инга. — Мамочка… мамочка, я столько глупостей наделала, если бы ты знала.
Она знала, та, что смотрела на Ингу.
Та, которой быть не могло в подобном месте. Слишком много тьмы. Слишком много крови. Слишком…
…тьма не способна существовать без света, как и он утратит свою суть без тьмы. Основа основ.
Бабушкин голос.
Бабушкин гребень скользит по волосам, и от каждого прикосновения становится легче, будто крылья за спиной вырастают. А и вправду… только их никто-то, кроме Инги, не видит.
Пока.
Она открыла глаза, уже совершенно спокойная.
Знающая.
Пожалуй, именно это и отличало их с бабушкой от прочих людей. Да еще сила. Здесь… пусть будет… если тьмы без света не бывает, то тьмы изрядно собралось. Инга же не против побыть для неё светом.
Для всех.
А людей прибавлялось.
Сперва пещеру окружили автоматчики в черной форме, глядеть на которую было неприятно, и Инга не глядела. Только… все равно получалось. Вот тащат огромную тушу зверя… медведь?
— Папа! — всхлипнула Ксения, готовая сорваться с места, но Олег удержал.
И правильно.
Эти, с оружием, боятся. И злые от своего страха. Еще ударят девочку ни за что ни про что.
— Он живой, — сказала Инга. — Спит только.
…и та, другая медведица, что в пещере с ними обернулась. И еще оборотни… волки. То есть, весьма условные волки, ибо в природе не бывает зверей подобного размера.
— Они… тоже спят?
— Скорее уж парализованы, — это произнесла старуха, что держалась рядом. — Зелье какое-то… видишь, и обличье не сменили.
И головой покачала.
— Но живы? — успокоившись, уточнила Ксения.
— Живы, — Инга могла ей ответить.
…и остальные.
Людей добавлялось. И все они, в отличие от них, спали.
— Это же… Марусина тетя! — воскликнула Ксения и подалась вперед, но Красноцветов снова её удержал. — А Васятка? Васятка где…
— Это кто?
— Брат Маруси. Он… он ребенок совсем!
Детей не было. Инга покрутила головой и, убедившись, что никого-то из детей не видит, сказала:
— Наверное, не здесь.
И хорошо.
А еще хорошо, что тела складывают кучно.
— А эти почему не спят? — поинтересовался нехороший человечек в алом облачении.
— Так… смирные? — предположил автоматчик, вперившись в Ингу взглядом. И она поспешно закивала, сгорбилась, затряслась, всячески демонстрируя ужас.
Верно, получилось, если человечек махнул рукой:
— Ладно, с них и начнем… а потом подносите по одному. И тела убирайте. Постарайтесь не создавать заторов…
— С-скотина, — сказал в спину автоматчик, а Инга согласилась, что, возможно, он прав.
А еще подумала, что самому автоматчику категорически не нравится происходящее. Что он, конечно, привык подчиняться, но сейчас в душе его крепли сомнения.
И страх.
Он знал, что ни ему, ни кому-то еще не позволено будет покинуть пещеру. Как знал, что выбор стоит между смертью тихой и смертью болезненной.
Инга вздохнула.
Матушка всегда-то умела людей понимать. И принимать. А вот у Инги этого не было. Во всяком случае, жалости она не испытывала.
— Нам… надо ближе туда, — она указала на камень, что виднелся в отдалении.
Встав на четвереньки, Инга поползла. Пробираться приходилось по телам, что лежали плотно, иные вовсе кучей. За ней наблюдали.
Красноцветов, который точно не хотел ближе к алтарю. Чуял его, пусть и спящего.
Ксения.
Автоматчик… отвернувшийся в другую сторону. Что ж, пусть так. Спасибо.
Инга все-таки добралась до края тел, именно затем, чтобы увидеть.
Эта часть зала будто возвышалась над другой. Пять ступеней всего, а будто путь на отвесную стену обрыва.
Над обрывом клубится сила. Темная. Растревоженная. Будто рой подняли. Инге жутко от того, что она видит. Но только она? Остальные чувствуют.
Люди.
И ежатся. И…
Кого-то подняли, потащили к алтарному камню, что пил горячий свет факелов. Положили. Растянули. И барабаны застучали быстрее, нервозней.
Мамочки…
Беломир отключился.
В какой-то момент. Правда, не сказать, чтобы надолго. Когда он пришел в себя, то понял, что жив. И совсем даже не обрадовался. Ныли ребра. И почки, кажется, тоже отбили. И все тело по ощущениям было чужим, переломанным. Но руки шевелились. Ноги тоже.
