Додумать не успел.
— Жрица.
— Где моя матушка? — спокойно поинтересовалась жрица.
— Там… спит. Упертая. Отказалась сотрудничать. А Потемкиным не отказывают… чревато. Но ты, вижу, куда как благоразумней. И правильно, деточка… с Потемкиными лучше дружить.
Губы расползлись в усмешке.
А где-то там, в глубинах пещеры, ухнул выстрел и… и что-то еще случилось, но Беломир так и не понял, что именно. Стало будто бы жарче.
И старик дернулся.
Обернулся… махнул рукой, отпуская часть гвардии.
— А ты всех внуков жрешь или только избранных? — поинтересовался Беломир нарочито громко. Что бы там ни происходило, оно происходило явно не по плану.
И это хорошо.
— Алексашка вон скоро закончится… в нем и силенок-то на самом донышке осталось. Ты, наверное, точно так же отца его выпил… и, Алексашка, он тебе не дед. Прадед или прапрадед, тут точно сказать не рискну, главное, что живет эта тварь давно. Куда больше срока, богами людям отведенного.
Тишина.
Больше не стреляют и… и нет, что-то происходит. Это Беломир ощущал по движению силы, которую ныне воспринимал остро, будто… шкуру с него сняли.
Может, и вправду сняли.
Но ощущал.
А еще знал, что не только он. Дернулся было Алексашка и застыл, склонил голову, втянул в плечи. Повел головой мертвец за спиной хозяина, но, не получивши приказа, замер. А вот старик… слишком давно он жил, слишком давно тянул силу, вот и утратил способность её чуять.
Хорошо.
Чем больше хаоса, тем выше шансы выжить. Ну… или спасти кого-нибудь.
— Только ничто не дается даром. Вот и он, чтобы жить, убивает. Своих детей. Как есть чудовище. Сперва, наверное, совесть мучила. Немного. После он убедил, что достоин. Или что полезнее никчемных отпрысков… так ведь?
Сколько ненависти во взгляде. И странно, что Беломиру до сих пор рот не заткнули. Но раз не заткнули, надо пользоваться.
— Но правда-то в том, что ты их, одаренных, приближал к себе, а после силу тянул. Вот и выходили… если из одаренного силу вытянуть, он болеть станет. Телесно ли, разумом ли, главное, что не проходит такое бесследно. И с каждым поколением, главное, силы все меньше и меньше… правда, Алексашка?
— Я…
— Первым пойдешь, — сказал старик, разворачиваясь. — И этим скажи, чтоб порядок навели, а то ишь… вздумали геройствовать.
Беломир хотел сказать что-то, но ударили.
Сзади.
По голове.
Больно! Он оборачиваться начал, готовый дать отпор, да второй удар свалил с ног. А остальных Беломир уже не почувствовал.
Наверное, к счастью.
Поперек тропы встал старик.
Сухой.
Седой.
Изможденный. Он возник из ниоткуда и усмехнулся гнилыми зубами. А потом набрал воздуху и дунул на Олега. Тот устоял. В первый раз. А во второй тропа взяла да и растворилась. И они упали.
Как стояли, так и…
На камень.
Олег только и успел, что подхватить своих женщин, удержать. Тихо выругалась Ирина Владимировна, приземлившись на четыре руки. А давешний старик, который, в отличие от тропы, никуда-то не исчез, сказал:
— Пора.
И загудели, забили барабаны. А следом на плечи навалилась неведомая сила. Она давила, гнула к земле, требовала упасть на колени да смириться с участью.
Нет уж.
Никогда.
Может, он, Олег Красноцветов, и не аристократ, но и не хрен собачий. Устоит. Сумеет. Удержит. Сила давила, сила…
— Не спеши, — сказала Ксения, взяв за руку.
— Обойдутся, — Инга сжала другую, и по крови побежал огонь, а к нему и вода добавилась. И теперь-то Олег сумел поднять голову, сделать вдох, правда…
— Ишь ты… сильны, — старик широко усмехнулся. — Хорошая жертва.
А после руку поднял и будто воздух ею толкнул. От толчка этого Олег повалился на спину, ударившись о камень. И с ним рядом упала Инга.
Зашипела по-змеиному.
Согнулась, скрутилась клубком Ксения… нет уж… он перевернулся на живот.
— Тише ты, оглашенный, — сказала Ирина Владимировна, которая единственная на ногах осталась. — Не по твоим силам мертвец этот.
Сказала и села тихонько.
— Девок пожалей, своей войной до капли выпьешь.
— Нас и так тут… выпьют, — сказала Инга. Говорила она шепотом, да как-то, словно на словах спотыкаясь. Судорожно вздохнула Ксения и… Олег ничего не нашел лучше, как обнять их обеих.
Умрут?
Он бы ладно. Он пожил. И вообще мужик… если бы можно было свою жизнь обменять, Олег бы обменял, не задумываясь. Да только этот, что наблюдает с жадной насмешечкой, к обменам не готов.
Всех сожрет.
И деньги ему предлагать бессмысленно.
…откуда-то из-за спины донесся протяжный вой, который сменился сухим стрекотом выстрелов. Стреляли часто. Стреляли… близко.
Вой сменился рыком.
Визгом.
И старик нахмурился. От этого вдруг стало страшно. И страх заставил Олега сжаться. Захотелось спрятаться, стать ничтожным, незаметным…
— Начинайте, — сказал старик, отвернувшись. И только тогда к Олегу вернулась способность дышать. А следом нахлынул стыд. Он, Красноцветов, полагавший, что не боится никого и ничего, вдруг да…
И тут снова загремели барабаны.
Оленька услышала людей задолго до того, как они появились.
Сперва раздались выстрелы.
Вой.
Эхо шагов. Падение.
— Верещагина! — рыкнул Важен, мотнув гривой, и над нею, белесой, заклубилась сила. — Уходите…
Выстрелы звучали близко, и Оленька подумала, что против автомата с секирой, конечно, можно, но как-то… неразумно, что ли? И обхватив мальчишку, шагнула к стене. Она собиралась исчезнуть в провале, но не успела.
И мальчишка еще дергался.
И…
Она сунула его за спину. Может, конечно, Оленька и совершенно никчемная, как ведьма, но все одно… додумать не успела. В пещере появились люди.
Много людей.
Много людей в черной страшной униформе. И с оружием. Правда, то было каким-то… не таким.
Взревел Важен, припадая к земле. Длинный хвост хлестанул по бокам и… он взвился в прыжке. Рявкнул выстрел. И… Важен рухнул.
— Тихо, — велела Оленька, прижимая мальчишку к стене. И сама закрыла глаза, как в детстве, когда закрытые глаза да еще одеяло — единственный способ спрятаться от того, кто живет под кроватью.
Важен успел приземлиться.
И клыки его сомкнулись на чьем-то горле… а ведь маменька говорила, что экспедиция недалекая, совершенно безопасная…
…запахло кровью. И снова выстрелы, но… какие-то все равно неправильные.
Из-за игл.
Важен ощетинился ими. И… и качнулся.
Попробовал устоять на ногах. Оскалился. Зарычал, заставив этих, в форме, отступить. Но все-таки рухнул.
Судорожно выдохнул мальчишка.
Да и сама Оленька стиснула секиру. Она… что она? Одна, против автоматчиков. И… и их нет. Их здесь просто-напросто нет… ушли. Куда? Не известно. Главное, что… их нет.
Она повторяла это раз за разом, изо всех сил представляя, что пещера пуста. И… получилось?
— Бери его.
— Здоровый, зверюга… не очнется?
— Да в него столько всадили…
— Мало ли, в тех вон тоже всадили. Умник обещал, что нескоро очухаются, а вон как получилось.
— С умника спросят. А ты свою работу делай. Волоки. Дело начинается.
Какое?
Не важно. Главное, что их нет. Ни Оленьки, ни…
— Хозяин велел мальчишку найти…
— И где его искать?
Мальчишка застыл, верно, сообразив, что их не видят. Вот и хорошо, вот пусть и не видят… их тут вообще нет. Сейчас эти, в форме, уйдут, и Оленька… Оленька что-нибудь придумает.
Постарается.
— Где-нибудь ищи. Не стоит злить господина…
И убрались.
И… выходит, дыры в стене тоже не заметили? Хотя, конечно, в пещере темно, а они с факелами. От факелов света не так и много. Выходит… ерунда какая-то выходит.
Некоторое время Оленька просто стояла, пока её не пихнули в спину.
— Идем? — спросил мальчишка.
— Идем, — Оленька подумала, что от стояния и вправду толку немного. И шагнула к провалу.
— Ты куда?
