По всей видимости, Морл ожидал одобрительных откликов, так что Филип сказал:
— Да, понимаю. Это… это… блестяще.
— Нет, Мёрдстоун. Это просто. Хотя и трудоемко в исполнении. Разумеется, в каких-то отношениях моя история будет отличаться от той, коей я тебя удостоил, ибо тот вариант, в силу необходимости, местами был весьма затейлив. Впрочем, если берешься шить шелковый кошель из свиного уха, без затейливости не обойтись. Верно, Писец?
— Именно так, господин, — смиренно отозвался Покет.
— Тем не менее, полагаю, легионы восторженных почитателей проглотят последний том с обычным пылом? Я даже тешу себя надеждой, что он покажется им познавательным.
Покет состроил предостерегающую гримасу.
— Да, — сказал Филип. — Уверен, что покажется.
Зрение у него снова помутилось. Острова света расползались. Он спросил:
— Можно я сяду? У меня голова невыносимо болит.
— В самом деле? Я избавлю тебя от этой напасти.
Морл поднял руку. Тьма у него за спиной осветилась, демонстрируя фалангу огнельтов. У двоих передних поверх доспехов были повязаны красные фартуки. Один сжимал в руках тяжелый топор с длинным серпообразным лезвием. С клыков у них капала слюна предвкушения. Они встали с обеих сторон от Филипа. Колени у него подкосились.
— Наши дела завершены, Мёрдстоун. Меня ждет немало иных трудов. Ты, разумеется, поймешь: о том, чтобы ты вернулся в твое жалкое измерение, зная то, что ты знаешь, и речи идти не может. Однако, поскольку от тебя, скажем так, были не только хлопоты, но и польза, я распорядился, чтобы с тобой покончили быстро.
— Нет. Постой. Прошу. Послушай, я же писатель. Я могу работать на тебя. Я знаю, как работают истории. Я в этом дока.
Покет кашлянул в ладонь.
— Даже в качестве консультанта. Или редактора. Я могу быть полезен. Пожалуйста, не убивай меня. Я могу, могу пригодиться!
Слова метались в мозгу Филипа горящими крысами. Он пытался ухватить хоть какие-то из них.
— А, да… но… но… твое колдовство… оно же может… выдохнуться, утратить заряд, ну вроде того, или обратиться вспять… тогда тебе понадобится…
Морл мотнул головой. Палачи Филипа нагнулись и без малейшего усилия подняли его. Ноги у него болтались в полуметре от пола.
— Нет! Пожалуйста-пожалуйста! Так нечестно! Я не виноват! Покет, скажи ему!
Его развернули. Его несли во тьму. Все глубже и глубже.
Он оглянулся на тающий вдали свет и прокричал:
— Я бы мог добыть тебе агента!
— На чем мы остановились, грем?
— Леди Месмира бежала от пьяных и докучливых ухаживаний объявленного вне закона Кадреля, господин, и всецело отдалась на вашу милость. Ночная сорочка, насквозь промокшая под дождем, облепляет ее тело. Розовые бутоны сосков отчетливо проглядывают сквозь тонкую ткань и…
— Ах, да, — Морл откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. — Новая глава.
— Холера, — выдохнул Покет себе под нос и взялся за перо.
10
В «Клубе реформаторов» Перри Уиппл коснулся бокалом бокала Минервы.
— С Рождеством, дорогая.
— Ура, — безрадостно отозвалась она.
— Мне нравится ваш наряд. Так и тянутся руки пощипать.
Ее черная перьевая жилетка в сочетании с черными шелковыми брюками от Филипа Лима вызвала у сурового привратника «Реформаторов» большие сомнения. Однако же — что и понятно — в дресс-коде клуба не нашлось ни единого упоминания черных жилеток из перьев.
— Спасибо, мастер Уиппл.
— Тиара с блестками особенно удалась.
— Да. Мне ее Ивлин сделала.
— Так почему же такое вытянутое лицо, как сказал бармен лошади?
Минерва вздохнула.
— Сами знаете.
— Хм-м.
Перегрину Уипплу, основателю, вдохновителю и генеральному директору «Шаманской академии», по слухам, было не меньше семидесяти. Внушительная и совершенно лысая макушка в окружении нимба седых волос смотрелась воплощением древней мудрости. Кончик куцей седой бородки покоился на узле серебряно-синего галстука. В последнее время Перри встречался со звездой кулинарных шоу вдвое крупнее и вдвое моложе себя, и ему это шло. Он пригубил свой «Манхэттен», а потом опустил бокал на столик и несколько секунд критически его рассматривал.
— Я вам скажу, что я знаю, дитя мое. А именно: что за каких-то два месяца «Хмель чернокнижника» принес, по моим прикидкам, по крайней мере двадцать миллионов фунтов. Это чисто книгопродажей. Не знаю и не хочу знать, сколько приносят фильмы и прочие средства массовой информации, но не думаю, что вам в ближайшем обозримом будущем грозит обедать за счет Армии спасения. «Блог-скан», который я проглядываю ежеутренне во время церемонии приветствия зари, сообщает мне, что двадцать один процент новых постов посвящен Филипу Мёрдстоуну. Это на девять процентов больше, чем у бога, даже учитывая исламские сайты. Слухи о его исчезновении, безумии, смерти…
— Которые, должна сказать, вы блистательно срежиссировали.
Перри небрежно отмахнулся от признания его заслуг.
— Пустяки, дорогая. Чистое удовольствие. Маркетинговые возможности такого уровня встречаются не чаще, чем деепричастие в устах футболиста. Кстати как ваш мохито? Нет-нет, только не пожимайте плечами. Никогда не пожимайте плечами, если носите перья. А то выглядит, будто вы вот-вот снесете яйцо. И я сильно подозреваю, что откладывать яйца в «Реформаторах» посчитали бы серьезным de trop [18].
— Простите. Постараюсь вести себя поскромнее.
После деликатной паузы Перри спросил:
— Дорогая, вы питали к нему какие-то нежные чувства? Не помню, чтобы вы упоминали что-то конкретное, ни да ни нет.
— Нет, между нами ничего… ну. Нет, ничего такого. И, правду сказать, мне плевать, ну то есть вот совершенно решительно плевать, что великая Трилогия Мёрдстоуна так никогда и не будет завершена. Собственно говоря, если бы все трилогии фэнтези состояли всего из двух книг, мир от этого хуже бы не стал.
— Аминь, — торжественно согласился Перри. — Так что, рискуя повториться — и учитывая, что вы уже заработали состояние, почему вытянутое лицо?
— Я не оправдала ожиданий.
— А.
— А я не из тех, кто не оправдывает ожиданий. Это не мой стиль. И я абсолютно не счастлива от того, что на сейчас дело выглядит так, будто Минерва Кинч снискает вечную славу литагента, который добыл две трети работы гения. Две трети величайшей книги со времен Библии, Корана и Гарри Поттера. Меня это убивает. И профессионально — и во всех прочих отношениях.
— Что совершенно понятно. Я, так уж вышло, успел немного обдумать это дело. Незаметно наклоните вашу печальную и прелестную головку, дорогая моя. У меня для вас рождественский подарочек. — Перри извлек из внутреннего кармана маленький черный предмет, который вполне бы мог сойти за гроб для кукольного домика. К нему крепилась плетеная цепочка из звеньев белого золота. Перри надел эту цепочку Минерве на шею. — К глубочайшему своему стыду, дарю без подарочной упаковки. Отлепил покупочный чек только час назад. Мне пришлось пойти на ужасные вещи, чтобы это добыть.
Минерва скосила глаза вниз.
— Похоже на флешку.
— Похоже. Она и есть.
Перри отпил из бокала, обводя взглядом комнату. Они с Минервой уютно устроились в неярко освещенном уголке, отделенном от общего зала тремя колоннами. Единственным человеком в пределах слышимости был изнуренный красавец, столько лет изображавший Тома Стоппарда, что даже сам Том Стоппард звал его Томом Стоппардом. Он сидел один, с головой погрузившись в «Телеграф». В другом укромном уголке бывший ватиканский посол был поглощен беседой с израильским торговцем оружием.
Минерва ждала. Ей нравилось пить коктейли в нелепом великолепии «Клуба реформаторов». От этого она чувствовала себя порочной. Все равно что в церкви спиртное распивать.
— Салли Квин. Вернон Беттс. Кит Меллорс. Вам эти имена что-нибудь говорят?
— Гм-м-м. Меллорс. Он пишет для телевизора, да? Или она?
