— А ты, мама? Ты сама как думаешь? Что это сумасбродство?
Руби печально покачала головой и вздохнула:
— Я думаю, что никогда тебя толком не знала и никогда не узнаю. Никто из нас больше тебя не знает, дочка. Мы все хотим, чтобы к нам вернулась прежняя Ева.
— Прежняя Ева мне не нравилась. Она была несчастной трусихой.
— Тебе давно пора сменить обстановку. За четыре месяца небось наотдыхалась. Неужели тебе не хочется встать, принять душ, вымыть волосы этой твоей овощной штукой…
— Травяной, — поправила Ева.
— …одеться потеплее и пройтись со мной по магазинам? В парке уже появились подснежники. Я могла бы позаимствовать у Стэнли инвалидную коляску. Ты стала легкая как пушинка, мне будет не тяжело тебя везти. Я присмотрю за тобой, Ева.
— Ты не понимаешь, да, мама? Считай меня огромной гусеницей. Я окукливаюсь здесь, в этой комнате.
Руби стало неловко.
— Ты говоришь глупости, перестань!
— Но однажды я сброшу кокон, — мечтательно улыбнулась Ева. — Я с нетерпением жду этого момента. Интересно, какой бабочкой я окажусь?
— Одинокой, если продолжишь нести вздор в том же духе.
Руби спустилась и обнаружила внизу Титанию, опорожняющую стиральную машину. Вещи любовников тесно переплелись, скрутившись в узел. Одна из рубашек Брайана поглотила ночную сорочку Титании.
— Значит, вы не на работе? — спросила Руби.
Титания, считавшая Руби рекордсменкой по недалекости, терпеливо ответила:
— Очевидно, нет, раз я здесь, на кухне, позиционируясь в трех измерениях. Даже в четырех, если считать время.
Кивнув в сторону лестницы, Руби вздохнула:
— Ей становится все хуже. Только что сказала, будто она — огромная гусеница.
Титания выпучила глаза:
— Вы уверены, что она не сказала что-то вроде «у меня заусеница» или «принеси мне гусятницу»?
— Знаю, что я не молоденькая, но я своими ушами точно слышала, как она заявила: «Я огромная гусеница».
— То есть насекомое?
— Вот-вот.
— Очень по-кафкиански[24], — пробормотала себе под нос Титания.
— Передадите Брайану, когда он вернется с работы, что Ева теперь считает себя гигантской гусеницей?
— О да, с радостью передам, — кивнула Титания.
— Пойду-ка я домой, — решила Руби. — Мне что-то нехорошо. — Надев пальто и шляпу, она вдруг спросила: — Титания, что будет с Евой, если я умру?
— Мы справимся.
— Вы будете ее кормить? — уточнила Руби.
— Несомненно.
— Стирать ее одежду, менять простыни?
— Конечно.
— Мыть ее?
— Да.
— Но ведь вы не будете ее любить, вы и Брайан, правда?
— В мире и без нас хватает любящих ее людей.
— Но она нуждается в материнской заботе, — надтреснутым голосом настаивала Руби. — А если я отправлюсь в объятия Иисуса, за ней же некому будет присматривать как положено, верно?
— Мне кажется, Александр всерьез любит Еву, — утешила Титания.
Руби подхватила пустую хозяйственную сумку и сказала:
— Вы про секс, а я говорю о любви.
Титания провожала взглядом удаляющуюся по коридору Руби и думала, что та явно одряхлела за последнее время. Старуха нетвердо держалась на ногах, плечи поникли. Возможно, имело смысл предложить Руби сменить туфли-лодочки на кроссовки.
Открыв дверь, Брайан учуял запах карри, своего любимого блюда. Титания суетилась у плиты, поджаривая индийские лепешки. Все поверхности, которые можно было отполировать, сверкали. В дочиста вымытой кухне слегка пахло отбеливателем. На накрытом на двоих столе стоял букетик подснежников и открытая бутылка бургундского. Натертые до блеска бокалы отражали свет люстры.
Брайан приподнял крышку кастрюли и спросил:
— Что это, курица?
— Нет, козленок, — отозвалась Титания. — Пока не забыла: твоя жена нынче считает себя огромной гусеницей. Мерзким насекомым.
У доктора Бобера был чувствительный желудок. Он почувствовал, как аппетит улетучился, и опустил крышку на место.
— Огромная гусеница? — гадливо повторил Брайан. — А ты не могла подождать с насекомыми, пока я поем?
Назавтра спозаранку явился Барри Вутон с женщиной, которую представил Ивонн как «новую знакомую».
Ивонн, чья «смена» выпала на утро, проводила парочку наверх в комнату Евы, болтая на ходу. Словно служанка в костюмной драме, она объявила от двери:
— Мистер Барри Вутон и мисс Ангелика Хедж.
Ева села в кровати и обратилась к Барри:
— Значит, вы по-прежнему в этом мире?
Барри рассмеялся:
— Ага, благодаря вам.
Ева посмотрела на мисс Хедж, ожидая, что гостью представят как подобает.
— Ей нравится, когда ее зовут Ангел, — не заставил себя ждать Барри. — Она ловила такси на вокзале и сказала мне: «Выглядите очень веселым для февральского утра», а я ответил: «Ну, это все благодаря чудесной Еве Бобер», и тогда она захотела с вами познакомиться.
Ангелика была миниатюрной хрупкой девушкой с очень короткой стрижкой. Обильный макияж не скрывал совиных черт ее лица. Она протянула Еве руку без маникюра и тонким голосом пролепетала:
— Для меня большая честь познакомиться с вами, миссис Бобер. Думаю, это настоящее чудо, что вы спасли Барри жизнь.
— Она святая, — подтвердил Барри.
Ангелика продолжила:
— Но берегитесь… Помнится, то ли Конфуций, то ли Платон говорил, что если спасти человеку жизнь, он станет вашим навеки.
— Ну, я бы не стал возражать, но не знаю, что скажет Ева, — развел руками Барри.
Ева слегка улыбнулась и, скромно вздохнув, позволила Ангелике жать ей руку немного дольше, чем полагалось.
— Это ваша свекровь открыла нам дверь? — спросила Ангелика.
— Ивонн, — кивнула Ева.
— А сколько Ивонн лет?
— Лет? Точно не знаю. Семьдесят пять? Семьдесят шесть?
— Она живет здесь?
— Нет, приходит три-четыре раза в неделю.
— А ваши дети уже взрослые?
— Им по семнадцать, — сообщила Ева, недоумевая, почему эту девушку так интересует, сколько кому лет. Неужели она аутистка и зациклена на числах?
— А вам, сколько лет вам?
«Точно аутистка», — решила Ева, а вслух спросила:
— А сколько дадите?
— Никогда не умела определять возраст людей. Вы можете быть моложавой шестидесятилетней дамой или сорокалетней женщиной, выглядящей старше своего возраста. Трудно угадать, тем более сейчас, когда существует ботокс.
— Ну, мне пятьдесят, и я именно на столько и выгляжу.
— И как давно вы здесь живете?
— Двадцать шесть лет, — не стала скрывать Ева, думая: «Она когда-нибудь угомонится?»
— Барри сказал, что вы прикованы к постели. Это так ужасно.
— Нет, я не прикована к постели, и в этом нет ничего ужасного.
— Вы такая храбрая! А вашего мужа зовут Брайан?
— Да.
— А сколько ему лет?
— Пятьдесят пять.
В комнату вошла Ивонн и спросила:
— Не хотят ли твои гости освежиться, Ева? У нас есть чай, кофе, горячий шоколад и, конечно же, всякие прохладительные напитки. Думаю, я могла бы по-быстрому сообразить какие-нибудь легкие закуски.
Ева едва не спрыгнула с кровати, чтобы придушить Ивонн и сбросить ее с лестницы.
Барри и его подруга благодарно повернулись к Ивонн и хором сказали:
— Горячий шоколад.
От такого единодушия оба засмеялись, Барри усадил Ангелику на испачканный супом стул, сам примостился на полу, и оба уставились на Еву. Та откинулась на подушки. Ивонн неспешно спускалась по лестнице, не подозревая, что Ева считает секунды до того момента, как незваные гости окажутся по другую сторону входной двери.
Потом приключились тридцать пять томительных минут, начавшихся с того, что Ивонн протянула Барри и Ангелике чашки с обжигающе-горячим шоколадом, а гости тут же выронили их, едва прикоснувшись к раскаленному фарфору.
Коричневая лава расплескалась по ногам Барри и залила белые доски пола. Нейлоновые носки гостя мигом впитали обжигающую жидкость, и Барри завопил от боли. Ивонн засуетилась, пытаясь остановить поток захватывающего пол шоколада комком туалетной бумаги.
— Холодная вода! Опустите ноги в холодную воду! — кричала Ева, но никто ее не слушал.
Перекрывая стоны Барри и попискивание Ангелики, Ивонн вопила, тыча пальцем в Еву:
— Не виноватая я, в этой комнате вообще не на что поставить хоть что-нибудь! Зачем тебе понадобилось избавляться от мебели?
Ева попыталась остудить обличительный пыл, с улыбкой сказав:
— Подсказочка, Ивонн: когда снова соберетесь давать кому-то в руки фарфоровые чашки с кипятком, предварительно обеспечьте этих несчастных асбестовыми перчатками.
— Подсказочка, Ева? — заорала Ивонн. — Я тебе тоже подскажу! Лентяйкам, которые прохлаждаются в постели, целыми днями пялясь на собственный пупок, не стоит насмехаться над теми, кто занят делами! Лучше бы я осталась дома. Сегодня даже не моя очередь присматривать за тобой! Сегодня черед Руби! Но у твоей матери опять весьма кстати «разыгралась мигрень». А я, между прочим, жду посылку с Амазона! Там книга Алана Титчмарша «Когда я был мальчуганом», причем удалось разыскать первое издание с автографом! Теперь у меня будут все книги Алана. Я оставила в дверях записку курьеру, чтобы он положил посылку в угольную яму, — но ведь вполне может оказаться, что рассыльный не умеет читать по-английски!
