— Он приватизировал мою отрасль и загнал страну в угол! — оповестил старичок многочисленную охрану Мещанского суда. Говорил он громко, как на берегу океана.
— Не бойся меня, сын, меня все террористы боятся! — Это в ответ на просьбу показать содержимое сумок.
Я понимаю террористов…
Потом гость приступил к изложению своих взглядов на экономику и социальное развитие России. Взгляды эти носили настолько патриотический характер, что сумасшедшего дедушку, пришедшего с мороза, выставить обратно на мороз никто из охранников не решился.
Я попробовал представить себе, как с такой же громкостью и яростью начнет митинговать в здании суда сторонник Ходорковского — и зажмурился, представив последствия.
— Прокурору глаза открыть! — кричал дед. — Он же накупил адвокатов, они обведут вокруг пальца! Судят за какие-то налоги, а я главное расскажу! Он обокрал народ!
Старичок митинговал в коридорной кишке до конца перерыва, но перед самым заседанием утомился и присел на лавочку.
Из судейского кабинета по-свойски вышел помощник государственного обвинителя. Мрачный капитан спецназа и два лейтенанта, дежурящие перед дверью, ведущей в зал заседаний, по очереди отошли отлить.
Прошла, неся отрешенное лицо, судья Колесникова — та самая, к которой, как к себе домой, ходят в перерыве представители обвинения.
Близилось время очередного сеанса правосудия.
Тут отдохнувший дедушка встал и сделал заявление:
— Все у кого есть доллары, преступники! Они украли их у нас с вами…
Старичок поднял палец и закончил значительно:
— …и у президента!
Тревога за материальное благосостояние президента подкосила дедушку окончательно, и, мягко напутствуемый охраной суда, он забрал свои челночные сумки и пошел в метель — искать прокуратуру, чтобы открыть глаза.
До окончания обострения президент может рассчитывать на помощь этого человека круглосуточно.
Юный лейтенант спецназа отложил томик М. Горького — «Детство. В людях. Мои университеты» — и встал. Во главе с мрачным капитаном все трое заняли свои места у дверей.
В зал суда быстро провели, пристегнутыми наручниками к конвою, двоих людей.
Прошел государственный обвинитель, прокурор-орденоносец Шохин — маленький, бодрый, излучающий такую энергию, как будто в какое-то неведомое место ему вставлено пять «Энерджайзеров» одновременно.
Пристав Иван Иванович проверил документы у зрителей, сильно поредевших за месяцы этого шоу — и впустил их в зал заседаний.
Через пару минут свое место — под гербом, в паре метров от стыдливо свернувшегося флага Российской Федерации, — заняла тетка в мантии с лицом завуча по воспитательной работе и две ее подручные статистки.
Сумасшедший старичок мог не волноваться за приговор.
Однажды обвинение попросило суд
…приобщить к делу некое в тяжких трудах добытое следствием письмо подсудимого Платона Лебедева.
Судья спросил защиту: не возражает ли? Защита ознакомилась с письмом и заявило, что возражает.
Потому что писал это письмо — не Лебедев.
И подпись под письмом не его.
И фамилия другая.
Судья Колесникова немного удивилась, но все равно приобщила письмо к делу.
В дни вынесения приговора
…к суду свозили сторонников мещанского правосудия.
В старое доброе время так вывозили на овощебазу.
Молча, по команде человека с хорошей выправкой и в темных очках, они поднимали навстречу телекамерам федеральных телеканалов плакаты про Ходорковского, ограбившего народ.
Потом, по команде же, плакаты опускали и стояли дальше у стеночки со скучными лицами, меж собой не общаясь и на вопросы журналистов не отвечая.
Ровно в два часа пополудни эта группа тяжелых аутистов, отработав свое, вместе со своей гражданской позицией пошла на погрузку в автобусы.
Назавтра аутисты снова стояли вдоль стеночки на прежнем месте — и, не вынеся этого скорбного зрелища, я пошел их лечить.
Сначала аутисты на контакт не шли; только какая-то бабушка, подпиравшая древко транспаранта, в ответ на просьбу рассказать о своей гражданской позиции поподробнее, сказала: «Мне дали, я и держу». Потом они помаленьку втянулись в общение, и уже другая тетенька поделилась своей бедой: «У меня, — сказала, — воды горячей нет. Что мне дома-то делать? Вот пришла сюда».
И умолкла, печальная.
Зато разговорился крепкий дядька по соседству — и в патриотическом раже быстро договорился до того, что «брал Бранденбургские ворота».
Озадаченный этим феноменом, мой друг Иртеньев попросил дядьку показать паспорт, потому что на двадцатые годы рождения тот явно не тянул, и если брал Бранденбургские ворота, то только в процессе профсоюзного шоп-тура в семидесятых.
Вместо паспорта дядька пригорозил милицией — и снова впал в аутизм.
Таких «ветеранов» там было навалом: неподалеку, под транспарантом «Мы воевали не для того, чтобы нас грабили!» стояла группа теток бальзаковского возраста.
Некоторые лица в этом боевом строю показались мне знакомыми, и мне не почудилось: наутро выяснилось, что их набирали в массовке киностудии «Мосфильм» — по двойной ставке…
Причину внезапного переноса оглашения второго приговора Ходорковскому (декабрь 2010 года) с исчерпывающим лаконизмом сформулировал Сергей Пархоменко:
— Суд ссыт.
…о Ходорковском:
— Он очень умный!
— Если бы он был умный, он бы жил не здесь!
– (Подумав.) Так он и живет не здесь…
В 2009 году Людмила Улицкая и Михаил Ходорковский получили премию журнала «Знамя» — за диалог, опубликованный в одном из номеров.
Редактор на канале «Культура», что твой роден, удалил лишнее, и ведущий новостей лаконично сообщил: премию в номинации «Диалог» получила Улицкая!
Бедная Людмила Евгеньевна, ведет диалоги сама с собой…
На дворе стояло подловатое медведевское времечко… Я донимал своим любопытством мента, сторожившего выезд на пустой Тверской бульвар:
— Царя повезли?
Других версий у меня не было: у каждой подворотни стояло по такому же менту, и центр города внезапно вымер посреди часа «пик»…
— Царя повезли?
— Хуже, — ответил мент.
Что может быть хуже царя?
— Главного боярина? — уточнил я.
— Его.
Над стойкой в забегаловке на Никольской улице, в трехстах метрах от Кремля, глаз радовали одновременно:
— российский триколор;
— портрет премьер-министра Путина с надписью «Наш президент»;
— портрет генералиссимуса Сталина под серпом и молотом, в усах, при полном параде;
— реклама кока-колы;
— имперский черно-желтый флаг.
Доктора Бильжо сюда, срочно! Психиатра!
В Омске к приезду президента Медведева с улиц срочно сняли рекламу детского спектакля «Ждем тебя, веселый гном!».
Маленькая провинциальная телекомпания в полном составе ушла в отпуск первого января. Забили в компьютер «нон-стоп» программу на праздничную декаду: развлекаловку, старые концерты, «Кавказскую пленницу» со всем остальным Гайдаем… — и отчалили в теплые края.
Вернулись, глянули в рейтинги, — а рейтинги-то зашкаливают! Небывалая вещь! Весь город, как подорванный, смотрел их канал!
Оказалось: компьютер дал сбой, и все это время президент Медведев, как заводной, поздравлял горожан с Новым годом… Какая там «Кавказская пленница»! Городок подыхал со смеху десять дней.
Жена принесла из магазина: не могла, говорит, тебя не порадовать.
Стеклянная банка, а на ней написано: «ПУТИН. Чудо капустное». И маленькими буквами внизу — пояснение: «с грибами».
Закусон!
«ПУТИН» — это, как вы понимаете, название фирмы. Буква «Т» в виде меча. Позади — герб с двуглавой птицей.
Вообще, осторожнее надо, с грибами…
Путинский министр культуры г-н Мединский, пораженный стойкостью российского народа, погрузился в метафорические бездны и вынырнул оттуда с благой вестью.
Он сообщил, что у россиян имеется лишняя хромосома, которая и позволила нам не исчезнуть, как каким-нибудь скифам и сарматам, а выжить, что бы с нами ни делали!
Попросту говоря, Мединский назвал россиян даунами.
Очень терпеливыми даунами.
Немного обидно, конечно, но что тут возразишь, при таком министре культуры…
Шапка на первой полосе «Вечерней Москвы»: ВЫБИРАЮ СВОБОДУ!
