Костю Владыкина как скромного парня. Кое-кто из читателей, может быть, даже помнит фотографию, напечатанную в свое время на третьей странице «Комсомольской правды». Костя Владыкин был изображен на этой фотографии с двумя ложками в руках в общей группе участников шумового оркестра. Кепка Кости лихо сидела на затылке, лицо светилось задором и молодостью, обещая всем нам в будущем только доброе и хорошее.
Именно тогда, в дни успешной работы заводского клуба, Костя был включен горкомом комсомола в список на выдвижение. Он и стоил этого. На заводе его знали как хорошего производственника, а в городе он пользовался непререкаемой славой лучшего нападающего футбольной команды. Эта слава грела не только самого Костю, но и его ближайших родственников. Когда мать Кости заходила в продуктовый магазин, люди расступались, пропуская ее без очереди к прилавку. А если кто-нибудь ненароком пробовал протестовать, на него шикали и продавцы и покупатели.
— Ты что шумишь? — зловеще шепотом говорил первый из близстоящих болельщиков. — Это же мать правого края.
В те годы правый крайний по рекомендации горкома был избран секретарем комсомольского комитета завода. Первое время Костя успешно совмещал эту почетную обязанность и с работой в цехе и с футбольным календарем. Он был молод, энергичен, и его хватало на то, чтобы быть вместе с молодежью и на работе и после нее. Не знаю, так ли это в действительности, но клубный сторож утверждает, что именно в те годы и заводской клуб и заводской стадион жили настоящей, полнокровной жизнью. Тогда был организован знаменитый шумовой оркестр, в котором комсорг аккомпанировал певцам на ложках, тогда же он устроил на заводе и грандиозное волейбольное соревнование. В этой спортивной баталии участвовало свыше шестидесяти цеховых, поселковых и просто никому не известных «диких» команд. Кстати, одну из таких команд возглавлял директор завода, вторую — парторг.
Молодежь была очень довольна своим комсоргом, полагая в простоте душевной, что именно так должен был жить и работать их молодой избранник.
Все шло как будто хорошо, да вот беда: нашего комсорга подвели ложки. Те самые, которые были изображены на третьей странице молодежной газеты. Секретарь горкома ВЛКСМ товарищ Бабашкин счел эти ложки свидетельством морального падения комсомольского активиста. Этот секретарь, прихватив с собой инструктора, отправился на завод для серьезной беседы с комсоргом.
— Позор! — сказал Бабашкин, размахивая газетным листом.
— На весь Союз, — добавил инструктор.
— В других городах комсорги играют на скрипках, — сказал Бабашкин.
— А у нас на столовом сервизе, — добавил инструктор.
— Так я же на скрипке не умею, — простодушно заявил Костя.
— Он еще оправдывается! — сказал секретарь.
— Владыкина надо ударить по рукам, — добавил инструктор. — Наш город занял первое место по области в сборе рацпредложений, а нас толкают назад, к шумовому оркестру.
— Бить не надо, — вмешался секретарь. — Владыкин просто не в курсе. Я предлагаю сначала ввести товарища Владыкина в курс, а потом, если не исправится, ударить.
Так как других предложений не было, то товарищ Бабашкин остался на несколько дней на заводе, чтобы ввести Владыкина в курс. Первое, что сделал Бабашкин, — это добыл для комсорга ставку освобожденного работника.
На этом сложное искусство введения в курс молодого активиста не закончилось. Молодому активисту нужно было еще создать «условия». Опытный Бабашкин быстро справился и с этим делом. Он добыл стол, телефон, графин и урну для окурков. Затем сложными манипуляциями Бабашкин выселил из здания конторы управляющего делами завода и повесил на его дверях новую табличку: «К. П. Владыкин — секретарь комитета ВЛКСМ».
— Ну, вот и все, — сказал Бабашкин. — Стол и телефон у тебя есть, теперь ты можешь спокойно руководить молодежью.
Трудно было Косте на первых порах осваивать новые условия работы. Раньше хоть и не был он в курсе, однако все для него было ясно. Молодежь в цехе — и он вместе с ней. Ребята в клубе — и он там. А теперь между ним и ребятами стол, три этажа и бюро пропусков.
Правда, теперь у Владыкина телефон. Нет-нет да и позвонит товарищ Бабашкин:
— Ну как, заворачиваешь?
— Заворачиваю.
— Правильно! Давай заворачивай!
А что заворачивать — неизвестно.
Но не напрасно товарищ Бабашкин хлопотал о телефоне. Телефон, как известно, сам по себе существовать не может. При нем обязательно должен быть технический аппарат. У Бабашкина при телефоне был специальный помощник. Добыл и Владыкин себе помощника. Посадил рядом с собой златовласую Дусю. Дуся оказалась разбитным человеком, она выхлопотала пишущую машинку и быстро установила контакт со всеми горкомовскими девушками. А эти девушки были на редкость любопытными особами: одной хотелось знать все, что касалось железных стружек и обрезков, вторая беспрестанно требовала цифры о сборе рацпредложений, третья не могла уснуть, не собрав свежих сведений о всех двойках и тройках, полученных за день комсомольцами в вечерней школе.
Косте уже некогда было скучать. С утра он закидывал удочки во все цеховые и поселковые конторы, выуживая оттуда всякую цифровую плотвичку. Днем он садился с Дусей за разборку улова. Вдвоем они отсортировывали обрезки железа от медных и чугунных, уточняли данные о рацпредложениях и выводили среднешкольные единицы и двойки, вычисляя, сколько двоек приходилось на долю членов ВЛКСМ и сколько на долю несоюзной молодежи.
Для чего требовались все эти сведения горкомовским девушкам, Костя не знал. Да это для него было теперь и не важно. Важно было то, что Костя, по публичному свидетельству Бабашкина, серьезно входил в курс.
Пора романтических увлечений прошла. Костя понял, что создавать шумовые оркестры и волейбольные команды совсем необязательно. Важнее сообщить в горком «среднесуточный охват молодежи культурными мероприятиями». И он сообщал: охвачено 832 человека, из них первым киносеансом — 30 процентов, вторым — 40 процентов, третьим — 30 процентов.
Через полгода Косте надоело бегать за цифрами, и он переложил эту работу на трех членов бюро. Один должен был собирать сведения по железному лому, второй по киносеансам, а третий по двойкам и тройкам. Лиха беда начало. Еще через год Костя перестал уже именоваться Костей и сделался Константином Петровичем. Он жил теперь в одном доме с директором завода, и ему даже подавали из гаража машину для поездок в горком или на стадион.
В футбол Константин Петрович, конечно, уже не играл. Теперь он только присутствовал на особо ответственных матчах сезона. Для Кости ставился специальный стул в директорской ложе, и он одиноко переживал все перипетии игры. Правда, иногда и ему хотелось вскочить вместе со всеми другими болельщиками на ноги и крикнуть в порыве азарта:
— Давай. Вася, бей!
Но Константин Петрович сдерживался, чтобы не уронить авторитета, и только покровительственно бросал вниз кому-нибудь из знакомых:
— Молодец
