ГЛАВА 1
— Насчёт прошлой ночи, — неловко начала я.
Грэйс передала мне синюю пластиковую кружку с кофе. Над ароматным напитком поднимался пар. Глотнув горячего кофе, я уставилась мимо голубой палатки на край луга, где островки золотарника в тумане раннего утра выглядели далёким золотым озером. Глупо. С самого начала — практически с начала — на третью ночь, которую я провела в маленьком уединённом домике на Старточ-драйв, Грэйс сказала, что не хочет ничего серьёзного. Что не стремится ни к чему серьёзному. И ей не нужны отношения. Яснее выразиться было просто невозможно. Проблема была в том, что Грэйс была всем, чего я хотела. Ей было тридцать шесть, и она была геологом. Ладно, геология не являлась частью описания работы женщины моей мечты. По—правде, в своих фантазиях я скорее видела женщину из журнала “GQ”, чем из “Полей и рек”. Но это же была Грэйс со своей ленивой улыбкой и карими глазами — карими, не синими либо серыми, со светлыми волосами, слегка затемнёнными у корней, узкими плечами и широкими бёдрами, уверенной прямой спиной, как у исследовательницы из прошлого, обозревающей перспективы — с лёгким смехом, с этими её картами, компасом и мягкими кофточками из фланели. В общем, думаю, всё ясно. Я влюбилась. Несмотря на самые лучшие мои намерения. Вопреки её предупреждениям. Я влюбилась. А прошлой ночью среди разворошенных спальных мешков и надувных матрасов я оказалась достаточно тупа, чтобы сказать это вслух. И не один раз. Что само по себе уже было плохо. Не прошептала в её узкое плечо, чтобы мы могли притвориться, словно я этого не говорила… Чтобы нам удалось сохранить эту иллюзию чуть подольше.
Нет, сходя с ума на волне мощно накатывающего оргазма, я вцепилась в неё и прокричала:
— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя, Грэйс.
Несомненно, напугав своим оранием как всех животных в округе, так и Грэйс.
Не говоря уже о себе самой. Потому что даже раньше, чем отзвучали слова, раньше, чем замерла Грэйс, я поняла, что наделала. Разрушила всё. Ведь и до этого она подавала некоторые знаки, что, похоже, всё становится немного чересчур. Отдаляясь. Медленно. Почти неуловимо. Как песок, просыпающийся через мои пальцы, и чем сильнее я её удерживала, тем быстрее она ускользала. Я знала это. Знала, что нужно отступить, не суетиться, дать ей больше пространства. Но слова выплеснулись, как кипящая вода, ломающая лёд, и я практически услышала хруст. Грэйс накрыла мои губы своими, и всё закончилось. Буквально. Потому что Грэйс до сих пор любила Джесси. И, возможно, так будет всегда.
— Завтрак готов, — сказала Грэйс и указала на костёр.
Я кивнула, хотя узел в животе не оставил места для еды. В первый раз мы тоже завтракали. Думаю, в то мгновение я и влюбилась. Мы встретились в музее Кендалла, на выставке “После наступления темноты”. Это был третий раз, когда я посетила мероприятие Юджинской соцсети для лесбиянок. Я устала, весь день управляясь с толпой, и почти не собиралась никуда идти. С пивом в руке, Грэйс бродила между представленными экспонатами. Она была красивой, неловкой, и в брюках и курточке болеро выглядела немного старше, чем остальная толпа “только для взрослых”. Темой в ту ночь был секс. Когда я наконец поймала её в углу, она изучала картину из светящихся дилдо. Для данных обстоятельств её лицо было мрачным.
— Привет, я Ундина, — представилась я сама. А затем в шутку спросила: — Ты часто сюда приходишь?
Её глаза, холодные как свет звёзд, зажглись. Она улыбнулась. Нет, это была ухмылка. Она поняла, что я смеюсь над собой и ситуацией, и ей тоже показалось это забавным. Моё сердце ёкнуло. Да, как в лесбийских романах.
— Случается, — сказала она.
Мы чуток поговорили, всё время мельком переглядываясь, пристально глядя в глаза, отводя взгляды. После музея мы выпили кофе, с десертом.
— Чем ты занимаешься? — спросила она за чизкейком.
— Преподаю.
Её глаза вспыхнули и погасли.
— Преподаёшь что?
— Старшая школа. Естественные науки. Здоровье. Здоровье и естественные науки.
Она кивнула.
— Я преподаю девятиклассникам половое воспитание.
Поймав мой взгляд, она рассмеялась. Я тоже. Закончили мы у Грэйс. Она тоже жила в Юджине, может быть, это и не была судьба, но удобно уж точно.
Её дом стоял на холмах, спрятанный посреди деревьев. Внутри было очень тихо и чисто. Деревянные полы, оборудование из нержавейки, столешницы из гранита. Но главной особенностью дома был естественный свет. Окна.
Задняя часть дома была сплошной стеной окон, и в некоторых комнатах потолки были застеклены. Звёзды мерцали и поблёскивали вокруг нас, когда мы шли по дому той ночью. Сейчас лучше не думать о той ночи.
Неуверенность, неопределённость, неловкость неожиданно разрешились лёгкими улыбками и объятиями. Мы обе были трезвыми, поэтому я не знаю, как нам удалось так быстро перейти от лёгкости и дружелюбия к страсти и голоду, почти бешенству. Мы занялись сексом возле стены из окон, через которые были видны облитые лунным светом верхушки деревьев и огни в долине. Голые, шумно и непристойно. После всё снова стало освежающе легко и дружелюбно, и Грэйс пригласила меня провести ночь у неё. Иногда вы просто знаете, что это правильно. Словно что-то щёлкает у тебя внутри. Вот так произошло и со мной. Я представила, что тоже самое случилось и с Грэйс.
Откуда же мне было знать? Утром мы повторили — неторопливо и нежно — на простынях из египетского хлопка, купаясь в пятнах солнечного света, падающего через стеклянную крышу. Потом вместе принимали душ, а она собрала завтрак на двоих из того, что нашлось в её холодильнике: конфеты, четыре яйца, холодный отварной картофель, кусок копчёной курицы. Еда была вкусной. Сегодня на завтрак была овсянка быстрого приготовления с персиками, и при виде её мой желудок неприятно сжался.
— Я не буду.
— Тебе лучше поесть, — сказала Грэйс. — До автостоянки идти долго.
— Мы возвращаемся?
— Да, — она кивнула на грозную стену чёрных облаков над горами. — Это идёт прямо на нас.
— Ладно, — я знала, что мы повернём обратно вне зависимости от погоды. Завтрак я в себя запихнула. — Послушай, Грэйс…
— Нет. Это ты просто сгоряча. Я понимаю, — сказала она, не смотря на меня.
Она давала мне выход. Подкидывала шанс сохранить гордость и, может быть, даже спасти хоть что-то из нашей дружбы. Я почти приняла эту помощь. Я хотела её принять. Но мне не хотелось быть с Грэйс просто подругами, и делать вид, что не говорила ей о своей любви, казалось мне неправильным. Я не хотела врать. В любом случае, она знала правду. И мы обе знали, что я знаю, что она знает. Так что в итоге это ничего бы не изменило. Лишь доказало бы, что мне не хватило мужества сказать об этом при холодном свете дня. Это не простые слова, которые можно сказать в любое время. Не тогда, когда понимаешь, что ты сама по себе.
Так что я поставила свою чашку с кофе и сказала:
— Нет. Я имела в виду именно то, что сказала. В смысле, если честно, и не сказала бы, просто вдруг накатило, — я улыбнулась. Грэйс не вернула мне улыбку. — Знаю, ты не чувствуешь того же. Но я тебя люблю.
Она выглядела… Не знаю, как описать. Поражённой? Может быть, виноватой.
Определённо, не счастливой.
— Ундина.
Вот оно. Моё имя. Печальное окончание всего. Остановись. Вот что она имела в виду. Остановись, Ундина. Не говори этого. Это бесполезно. Бессмысленно.
— Ведь это не похоже на обман.
— Нет, — Грэйс уставилась в свою чашку. Наконец она медленно сказала: — Спасибо. Я… Я… Мне нравится быть с тобой, Ундина. Ты мне небезразлична. Но я не чувствую того же, что и ты. Для меня слишком рано.
— Два года, — два года прошло со смерти Джесси.
Я не хотела спорить, просто… Два года. Жёсткий карий взгляд Грэйс впился в меня.
— Я не знаю, хватит ли мне десяти лет. Я до сих пор скучаю по ней. Ежедневно. Каждый проклятый день я хочу, чтобы она вернулась.
Нельзя запустить отсчёт времени для горя. Либо для любви, если уж на то пошло.
