— Всё хорошо. Я знаю. Ты рассказывала мне, что произошло.
Её плечи, словно приготовившиеся к битве, расслабились. Видимо, она не ожидала моего признания. Была готова, что я попытаюсь и изложу свои доводы. Я не могу заставить тебя полюбить меня, если ты этого не хочешь.
Это я знала точно, хотя никогда никого не любила и никто не любил меня так, как Грэйс Джесси. Нельзя осуждать кого-то за любовь к тебе.
С мучительной и нехарактерной для неё нерешительностью она сказала:
— Если бы это… Если бы я была… Это была бы кто-то вроде тебя.
Кто-то вроде меня. Но не я. Конечно же, не я. Забавно, но из всего, что она сказала мне этим утром, это ранило больнее всего.
— Да, — я улыбнулась ей, вышло, наверное, в лучшем случае вежливо.
И проглотила остатки своего кофе. О чём ещё можно говорить после такого?
Доев завтрак, мы свернули лагерь.
ГЛАВА 2
Мне нравились походы. Но я их не любила. И хотела в выходные пойти в поход, лишь потому, что туда собиралась Грэйс, а мне хотелось быть с ней. Я предпочитала музеи, художественные выставки и поздний завтрак в “Метрополь Бакери”. Грэйс тоже всё это нравилось, но не так сильно, как она наслаждалась пешими прогулками, палатками и рыбалкой. Мы чередовали.
Один уик-энд мы занимались тем, что нравилось ей. И тогда в следующий была бы моя очередь выбирать. Это работало некоторое время. Я могла бы точно указать момент, когда между нами всё изменилось. Мы встречались довольно регулярно. Мимолётно, но регулярно.
И однажды субботним днём мы готовили барбекю из лосося на её веранде, и я сказала:
— Эй, ты не хочешь в следующую субботу съездить в дендрарий на Писгу? Там идёт цветочно-музыкальный фестиваль.
Казалось бы безобидная вещь, но она подразумевала, что мы увидимся на следующий уик-энд. Ничего чрезмерного, потому что мы встречались почти каждые выходные, но я увидела, как эти слова закоротили Грэйс. Уничтожили то хорошее настроение, в котором она пребывала последние пару месяцев.
Она ответила вежливо и неопределённо:
— Возможно. Мне, наверное, придётся поработать. Я тебе позвоню.
Закончилось это тем, что в тот уик-энд ей пришлось работать. Я сказала, что очень жаль и что я поеду с подругами. И поехала. И хотя я скучала по Грэйс, у меня хватило ума не звонить ей, оставив следующий ход за ней. К моему облегчению, она позвонила в конце недели и мы договорились о планах на выходные. Но они прошли совсем не так, как обычно. Она начала меня отталкивать. Разными способами. Она не была злой, но часто не звонила, и у неё постоянно не хватало времени увидеться со мной. Она была занята. Мы обе были заняты. Но я знала. Установившаяся в самом начале между нами лёгкая гармония исчезла. Мы по-прежнему неплохо ладили, нам было о чём поболтать при встрече, но я ощущала, как она понемногу рассеивается. Я чувствовала, что силюсь вернуть то, что между нами было, но чем больше стараюсь, тем дальше отдаляется Грэйс. И я никак не могла сообразить почему. Я понимала, что это связано с моим предложением чаще встречаться. Но что было не так с этим предложением? Нет, может быть, дело в планах. Совместных. Я не знаю. И никогда бы не узнала — вот в чём правда. В течение пары месяцев всё было отлично. И от этого ещё тяжелее.
Всё казалось правильным. Я была так уверена, что Грэйс должна быть той девушкой, которую я полюблю. Что ж, она и была ею. Но я ошибалась, думая, что Грэйс почувствует то же самое.
ГЛАВА 3
Рядом зажужжала пчела. Я отмахнулась от неё.
— Ты знаешь о синдроме разрушения пчелиных семей? — спросила Грэйс.
Поскольку я была поглощена своими переживаниями, мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что она подразумевает. Ещё несколько секунд заняло понимание того, что мы беседуем. Так вот к чему всё свелось?
К обмену научными статьями?
— Ты говоришь про тот факт, что миллионы пчёл по всей стране бесследно исчезают из ульев?
— Стране? Бери выше — по всему земному шару. И они не исчезают. Они умирают. От пестицидов. Уже почти не осталось диких пчёл.
Ага. На моей научной кафедре лишь старые данные. Кто-то должен был объяснить пчёлам на лугу, что мы тут ходим. Я отмахнулась от ещё одной пикирующей пчелы
— Я думала, что есть теория о паразитах?
— Может быть, это и возможно при определённой совокупности факторов, но основной причиной ослабления рабочих пчёл являются пестициды.
— Понятно. Смысл в этом есть.
Теперь, когда у меня появилось время подумать, я поняла, что, наверное, больше не увижу Грэйс. Не после этой ночи. Это была последняя капля. Это лишь подтвердит то, что она чувствовала: я слишком привязалась, слишком увлеклась. А она изо всех сил избегала такого. Грэйс, скорее всего, мыслила в том же направлении.
— Я увижу тебя ещё?
Такая формулировка вопроса застала меня врасплох, хотя я постаралась не показать своего удивления.
— Ага. Почему нет? — я знала почему нет, но сказать это непринуждённо показалось мне хорошей идеей.
— Я подумала, ты можешь решить, что тратишь своё время.
— Мне тоже нравится быть с тобой. Как это может быть тратой времени? — гордость почти заставила меня добавить что-то типа “я не спешу остепениться”, но факт был в том, что если бы Грэйс попросила, я переехала бы к ней в одно мгновение.
Или попросила бы её жить со мной, если бы считала, что есть хотя бы один шанс выманить её из стеклянной лисьей норы. И это уже открыто говорит о том, что мне нужно что-то более значимое, даже если это переселение.
— Если из-за меня тебе неудобно… — вместо этого сказала я.
— Мне не неудобно, — тут же сказала она.
Я подумала, что мы обе прозвучали вызывающе.
— Хорошо. Превосходно, — я попыталась представить нас вместе после того, как мы простимся сегодня.
И не смогла этого увидеть… Как мне бы этого ни хотелось. Это выглядело, словно я цепляюсь за обломки? Что не могу отпустить? Но ведь это правда, ведь так? Мне казалось, что хоть какая-нибудь частичка Грэйс всё же лучше, чем ничего. Где была моя гордость? Или легкомысленная гордыня говорила за меня? Эй, нет проблем! Вы хотите быть подругами. Я могу это включать и выключать. Кого я пытаюсь обмануть? Не делаю ли я себе лишь хуже, пытаясь удержать её? Да, делаю. Полный разрыв был бы наилучшим выходом. Но одна лишь мысль о том, чтобы больше не видеться с ней…
Никогда не слышать её голос, её смех. Никогда не обнять её вновь. И никогда не почувствовать её объятий. Я ещё не была готова встретиться с этим лицом к лицу. Просто не могла. Золотарник расступился, и мы шагали по лугу. Не ждать больше пятничного вечера… Даже не волноваться, что она может всё отменить, не волноваться, что каждое свидание может стать последним, тонуть в осознании того, что мы не становимся ближе.
ГЛАВА 4
У неё дома, на крыше установлен высокомощный телескоп, и иногда мы смотрели в него и фотали звёзды. Я обожала телескоп. Он напоминал мне о той ночи, когда мы познакомились. Позже я поняла, что этот телескоп принадлежал Джесси.
Помню, как однажды сказала Грэйс:
— А ты знаешь, что можно купить звезду? Эм, по крайней мере, дать ей имя кого-то особенного. Стоит приблизительно двадцать долларов. И получишь звёздное имя, зарегистрированное в базе универсального звёздного каталога.
Она улыбнулась. Скорее, она фыркнула, а не улыбнулась, но это было терпимо, что удивительно. Я знала, что если бы Джесси была жива, они бы переглянулись, делясь только им понятной шуткой. Это была первая ночь, когда я ощутила одиночество возле Грэйс. Даже в постели, пока мы занимались сексом под звёздами, ярко сверкающими через окна, у меня было чувство, что я сама по себе.
— Ты какая-то рассеянная сегодня, — в какое-то мгновение сказала Грэйс.
Я потянулась к ней и поддразнила:
— Эй, такого допускать нельзя.
В постели она была нежна и изобретательна. Страстная — да, но единственный раз, когда она утратила над собой контроль, была та первая наша ночь. Меня всё устраивало. Когда весь день проводишь среди бурлящих гормонами подростков, то не возражаешь против некоторой сдержанности.
