— Нашла.
Грэйс рванула ко мне, держа в руке баллончик с антигистаминным спреем.
— Всё нормально, Ундина. С тобой всё будет хорошо. Откинь голову назад, милая.
Я была не в норме. Я тревожно пробулькала, а она склонилась надо мной. Она проигнорировала мой панический протест и, вставив насадку мне в ноздрю, сжала баллон. Я не могла сказать, помогает ли. Смутно осознавала, что она повторила процедуру с моей второй ноздрёй. Тучи уже добрались до нас, отбрасывая длинные глубокие тени, от которых стало темно, как ночью. И так же холодно. Ужасно холодно. Грэйс говорила со мной откуда-то из космоса.
— Не делай этого, Ундина, — отчаянно просила она. — Господи. Только не сейчас.
Бедная Грэйс. Немногие могут похвастаться таким везением.
ГЛАВА 5
В следующий раз я открыла глаза уже в госпитале. Вокруг были обычные больничные запахи и звуки. Над моей койкой висел огнетушитель, а синяя занавеска отгораживала от суеты в приёмном покое. И все обычные медицинские приспособления, но я не была прицеплена ни к одному из них.
Большое облегчение. В общем-то, я чувствовала себя… превосходно. Я повернула голову. Грэйс сидела на соседней койке и наблюдала за мной. Я открыла глаза пошире, прищурилась и несколько раз моргнула. Она всё ещё была рядом, смотря на меня с таким же интересом.
— Знаешь, — как ни в чём не бывало сказала она, — шансы получить удар молнией больше, чем шансы впасть в анафилактический шок.
— Первым делом куплю лотерейный билет.
— Ты не шутишь, — её глаза стали карими.
Я откашлялась.
— Что случилось? Я думала, что мне капут.
— Мы были недалеко от палаточного города. Я взяла тебя на руки и донесла туда.
Донесла?
Я, конечно, не была силачкой, но и на ребёнка не тянула.
— У моего джипа был припаркован грузовик фельдшера, — продолжила Грэйс. — Их вызвали на сердечный приступ, который оказался обычным несварением. Тебе сделали укол эпинефрина, и мы все отправились в неотложку. Когда доехали, тебя накачали бенадрилом, кортизоном и кислородом, и через несколько часов ты пришла в норму.
Я чувствовала себя нормально. Усталой. Но лёгкой. Я могла бы проспать весь месяц, но потом. Не прямо сейчас. Отчётливое понимание случившегося ударило ниже пояса.
— Спасибо, Грэйс. Ты спасла мне жизнь, — хрипло сказала я.
— Командные усилия. В любом случае, ты вряд ли станешь меня благодарить, когда узнаешь, что я позвонила твоим родителям.
Я застонала так громко, что медсестра отодвинула занавеску. Я поспешила жестом успокоить её.
— Я не знала, что ты так быстро очнёшься, — её лицо омрачилось. — Я вообще думала, ты не выкарабкаешься, — она перевела дыхание. — Во всяком случае, всё нормально. Они не приедут.
— Слава Господу.
— Сегодня.
Я вновь застонала. А Грэйс рассмеялась. Смех был тихим, но настоящим.
— Они приятные.
— Я знаю, какие они. Я их сама выбирала, — это была семейная шутка.
Меня удочерили, когда мне было пятнадцать месяцев отроду. Вильям и Дебора Фанли рассказали мне о моей биологической матери, когда я попыталась разобраться в их биографии.
— Они… Всё обо мне знали, — нерешительно сказала она.
— Ты должна была дать мне умереть в той степи.
Конечно же, я шутила. А Грэйс нет.
— Не надо.
— Не буду, — я вздохнула. — Хорошо, да, я рассказала им о тебе. Они надеялись, что я остепенюсь. Не волнуйся. Тебе не придётся с ними встречаться. Ты и так сделала больше, чем достаточно.
— Я хочу с ними встретиться.
— Ну…
— Я хочу с ними встретиться, — повторила Грэйс. Взгляд её был твёрдым, даже когда она спотыкалась о слова. — Я хочу… Я хочу по-прежнему видеться с тобой.
Моё сердце забилось так сильно, что мне стало слегка нехорошо.
— Слушай, Грэйс. Я не думаю, что… То есть, я думаю, что ты забыла. У тебя сегодня тоже был стресс. И у тебя всё перепуталось.
— Нет, — она была решительна. — Я пыталась сказать тебе, прежде чем тебя ужалила пчела. Всё потерялось в…
Её всепоглощающая скорбь по Джесси. Это я понимала. Слишком хорошо. У неё вырвался глубокий вздох.
— Слова вышли какими-то неправильными. Я не большой умелец говорить о таких вещах.
Кто? Но я этого не сказала. Похлопав её по руке, попыталась уверить, что нет нужны подыскивать слова, и так всё хорошо. Я понимала. Не говори больше ничего. Пожалуйста, не говори. Но она сказала. Порывисто, сбивчиво, надтреснутым местами голосом. Сухо. С пересохшим ртом. Словно она неделю не пила.
— Я поняла, когда ты сказала это… Что хотела бы иметь силу, чтобы вернуть мне Джесси, — она не смотрела в мои глаза. — Это была правда. Ты сказала то, что думала.
— Я… — мне очень хотелось верить, что об этом я и думала.
Хотелось верить, что она говорила со мной, чтобы это выглядело, словно она говорила со мной.
— Я никогда не пугалась так, как сегодня. С Джессикой у меня не было времени испугаться. Всё произошло раньше, чем я что-либо узнала. А с тобой у меня было время подумать, что у нас может получиться, что я позволяю тебе ускользнуть, и я знала… — у неё перехватило дыхание. — Я совершила самую большую ошибку в своей жизни. Потому что у меня не доставало мужества, чтобы ухватиться за ещё один шанс. Потому что казалось неправильным, что я… Иду дальше. Я опять полюбила. И была счастлива. И… Это… Так нечестно. Знаю, что это звучит… Может прозвучать… Но дело не в тебе, Ундина. Кроме того, что ты отличная девушка, и иногда я не могу себе представить, что это может закончиться.
Я не сказала ни слова. Я была совершенно уверена, что она пытается сказать, что она ничего не может поделать с обидой на то, что я жива, а Джесси нет. И хотя такие чувства, может, и необъяснимы, я знала, что не смогла бы её простить. Даже если она спасла мне жизнь.
Грэйс продолжала запинаться в своей серьёзной мучительной речи:
— Я чуть не сделала всё ещё хуже, потому что была слишком уверена, что никто больше не сможет вызвать у меня таких чувств, какие были у меня к Джессике, но потом я встретила тебя. И это было так… Всё случилось так естественно. Словно это должно было произойти. Я поняла, что могу отпустить. Пойти дальше. И это казалось неправильным.
— Как это может быть неправильным?
— Как я могу так легко её забыть? — задала она встречный вопрос.
— Ты не забыла её, — я намеревалась сказать это мягко, но вышло резко.
Уязвлённо.
— Но я смогла, — её лицо изменилось, открывая то, что убивало её, то, чего она стыдилась. — Не забыть её. Отпустить. Я хотела. Хотела жить дальше. Хотела любить тебя. Я не могу изменить того, что произошло. И не могу ничего исправить. Я не нашла справедливости для Джесси. Но всё так же хочу идти вперёд. Я хочу тебя.
Я попыталась проглотить ком, застрявший в моём горле.
— Я у тебя есть.
— Знаю.
Мне стало смешно от такой прямоты. Грэйс тоже засмеялась, немного неуверенно, и мы одновременно потянулись друг к другу. В этой стерильной обстановке её запах был живым и настоящим: горелое дерево, крем от загара и подсолнухи… Кольца занавески скрипнули. Мы отпрянули из наших почти объятий, когда доктор зашла в бокс.
— Слышу, что кое-кому уже намного лучше.
— Мне? Я в норме, — что я на самом деле чувствовала, так это гнев на то, что она выбрала самый худший миг в мире.
— Я — доктор Гара, — доктор Гара была низкорослой, похожей на девчонку.
Выглядела она так, словно ей самое место в девятом классе на уроке биологии, где она будет пытаться вскрыть мёртвую лягушку.
— Погоди, не уходи, — сказала я поднявшейся с койки Грэйс. И обратилась к доктору Гара: — Я уверена, что со мной всё нормально. Когда я смогу отправиться домой?
Доктор пропустила мой вопрос мимо ушей и приступила к неторопливому ритуалу проверки давления и сердечного ритма. Грэйс перешла туда, откуда был лучший вид на огнетушитель. Она изучала его так, будто это была редкая жеода. А я изучала Грэйс.
Закончив проверку, доктор Гара заявила:
