ваша сестра! Она может постоянно наслаждаться вашим обществом, и как, должно быть, счастливы все в Лондоне оттого, что вы там живете! Надеюсь, вы будете так добры и скоро вновь напишете, ведь я никогда еще не читала таких милых писем, как ваши, дорогой Маcгроув! Остаюсь искренне преданная вам навеки
Генриетта Холтон».
Надеюсь, ему понравится мой ответ. Я старалась, как только могла, хотя с его письмом, конечно, никакого сравнения. В самом деле, я много слышала о том, что он прелестно пишет любовные письма. Как ты знаешь, мы с ним познакомились у леди Скудамор. Позже ее светлость спросила меня, как мне понравился ее кузен Маcгроув.
— Право слово, по-моему, он очень красивый молодой человек.
— Я рада, что вы так думаете, — отвечала она, — потому что он от вас без ума.
— Боже, леди Скудамор! — сказала я. — Как вы можете говорить такую нелепицу?
— Нет-нет, это чистая правда, — сказала она. — Уверяю вас: он влюбился, как только вас увидел.
— Если бы это была правда! — сказала я. — Иначе за его любовь я не дала бы и фартинга! Какой смысл влюбляться, если не с первого взгляда?
— Что ж, я вас поздравляю с победой, — отвечала леди Скудамор. — Вы совершенно покорили его сердце, и это не пустяк, ведь мой кузен — очаровательный молодой человек, он повидал свет и пишет самые чудесные любовные письма.
Ее слова меня очень обрадовали, и я была необычайно довольна своей победой, однако же сочла, что мне подобает немного поломаться.
— Все это очень мило, леди Скудамор, но вы же знаете: мы, богатые наследницы, не должны очертя голову связывать себя с людьми, у которых вовсе нет никакого состояния.
— Дорогая мисс Холтон! — сказала она. — Я в этом убеждена не меньше вашего и уверяю вас: я была бы последней, кто вздумал бы толкнуть вас к браку с человеком, не имеющим средств. Мистер Маcгроув далеко не беден! Его поместье приносит несколько сотен фунтов в год, да к тому же его еще можно улучшить, и дом весьма изрядный, хоть и нуждается в небольшом ремонте.
— Если так, — отвечала я, — мне больше нечего сказать против мистера Маcгроува. Если он, как вы говорите, человек светский и умеет писать любовные письма, я не вижу ничего дурного в том, что он мною восхищается. А замуж за него, может, все-таки не выйду!
— Конечно, вы не обязаны выходить за него замуж, — промолвила ее светлость. — Разве только сама любовь прикажет, ведь, если я не ошибаюсь, вы уже питаете к нему нежное чувство, сами не ведая о том.
— Божечки, леди Скудамор! — возразила я, краснея. — Как вы могли такое подумать?
— Потому что каждый ваш взгляд, каждое слово свидетельствует об этом, — сказала она. — Послушайте, милая Генриетта, считайте меня своим другом и будьте со мной откровенны! Разве вы не предпочитаете мистера Маcгроува всем прочим своим знакомым?
— Прошу вас, не задавайте мне такие вопросы, леди Скудамор! — отвечала я, отвернувшись. — Мне не пристало на них отвечать.
— Нет-нет, душечка! — возразила она. — Вы только подтверждаете мои подозрения! Отчего же вы стыдитесь признаться в любви к такому превосходному молодому человеку? Почему отказываетесь довериться мне?
— Я не стыжусь признаться, — сказала я, собравшись с духом. — Я не отказываюсь довериться вам и могу сказать, не краснея, что я и правда люблю вашего кузена, мистера Маcгроува. Любить такого красивого мужчину совсем не зазорно! Вот если бы он был урод уродом, у меня были бы все основания стыдиться низкой страсти к недостойному предмету. Но с такими лицом и фигурой, с такими чудесными волосами, как у вашего кузена, я смело могу признать, что его превосходные качества произвели на меня впечатление.
— Милая девочка! — сказала леди Скудамор, нежно меня обнимая. — Как вы тонко чувствуете, как умно рассуждаете, и в такие юные годы! Ах, эти благородные чувства делают вам честь!
— В самом деле, мадам? — промолвила я. — Премного вам обязана! А скажите, леди Скудамор, ваш кузен сам открыл вам, что любит меня? Если так, я буду восхищаться им еще больше, ибо что такое влюбленный без наперсницы?
— Ах, душечка! — отвечала она. — Вы с ним созданы друг для друга! С каждым вашим словом я все больше убеждаюсь, что между вашими душами есть незримое согласие. Чувства и мысли ваши так удивительно схожи! Да и цветом волос вы не очень разнитесь. Да, дорогое мое дитя, бедный, отчаявшийся Маcгроув поведал мне историю своей любви, и я этому ничуть не удивилась. Не знаю уж почему, но у меня было словно предчувствие, что он в вас влюбится.
— Как же он вам рассказал?
— Это случилось после ужина. Мы сидели у огня, толковали о разных разностях… Сказать по правде, говорила больше я, а он был молчалив и задумчив, как вдруг он перебил меня на полуслове и воскликнул самым драматическим тоном: «Да, я влюблен! Я чувствую теперь. Меня сгубила Генриетта Холтон!»
— Ах как мило! — отвечала я. — Признаться в своей страсти, переиначив очаровательные строки и добавив в них мое имя! Жаль, что получилось не в рифму.
— Я рада, что вам понравилось, — молвила ее светлость. — Конечно, вышло с большим вкусом. «А вы, кузен, любите ее? — спросила я. — Мне грустно это слышать. Пусть вы и безупречны во всех отношениях, и недурное поместье ваше еще можно улучшить, и дом у вас весьма изрядный, хоть и нуждается в ремонте, однако же кто может надеяться завладеть сердцем очаровательной Генриетты, когда ей однажды сделал предложение полковник и за ее здоровье поднял бокал баронет!»
— Да, это было! — воскликнула я.
Леди Скудамор продолжала:
— «Ах, дорогая кузина, — ответил он. — Я прекрасно знаю, как мало у меня надежды завоевать ту, кем восхищаются миллионы! Излишне напоминать мне об этом. Но ведь ни вы, ни сама прекрасная Генриетта не откажете мне в блаженстве умереть за нее, пав жертвой ее чар. А когда я умру…» — продолжал он.
— Ах, леди Скудамор! — сказала я, утирая глаза. — Чтобы такое восхитительное создание говорило о смерти!
— В самом деле, очень трогательно, — согласилась леди Скудамор. — «Когда я умру, — сказал он, — пусть меня положат к ее ногам, и, быть может, она не погнушается уронить слезу на мои бренные останки».
— Милая леди Скудамор! — перебила я. — Оставим эту душераздирающую тему! Я не в силах более выносить ваш рассказ.
— О, как меня восхищает дивная чувствительность души вашей! Ни за что на свете не соглашусь я слишком глубоко ее ранить. Я умолкаю.
— Прошу вас, продолжайте! — сказала я.
Она продолжила:
— «И тогда, — прибавил он, — ах, дорогая