— Не навсегда. Но временное исключение неизбежно.
Аннабель издала сдавленный смешок. Временное. В её случае это означало снова вернуться в деревню на неопределённый срок. Какой печальный конец мечтаний. Пусть исключают её всего лишь на время, но у Аннабель не было загородного особняка, куда она могла удалиться на отдых.
У неё вообще ничего не было.
Она держала спину прямо, как будто ни одна проблема не могла сломить Аннабель.
— Вы можете сказать, когда меня восстановят?
Мисс Вордсворт покачала головой.
— Мы начнём расследование. Обычно оно заканчивается в пользу студента примерно в то же время, когда слухи забываются.
Аннабель знала достаточно о слухах и понимала, что они могут ходить в течение нескольких лет. Арест, тюрьма, а поручиться за неё было совершенно некому.
Она не запомнила, как поднималась по узким скрипучим ступенькам, пока добиралась до своей комнаты.
Несколько мгновений Аннабель просто стояла в дверях и смотрела на крошечное помещение. Узкая кровать, узкий письменный стол, маленький шкаф, в котором умещались все её пожитки. В течение четырёх месяцев у неё была своя комната. Невероятно, что всё закончилось.
Сквозь струи дождя, стекавшие по окну кареты, проглядывались серые очертания Букингемского дворца. Себастьяну это зрелище казалось невероятно утомительным. Когда пройдут выборы и отыщется брат, он отправится в отпуск. Куда-нибудь в уединённое и жаркое местечко. В Грецию. Чёрт возьми, нет. Только не в Грецию.
Когда Себастьян вошёл в покои королевы, то заметил, что она пребывает не в лучшем расположении духа. Её плотно сбитая фигура выглядела напряжённой, словно Виктория могла в любой момент на него наброситься. Королеву переполняла враждебность, и этот её серьёзный настрой вызывал недоумение.
— Сначала фермеры и хлебные законы, — сказала она, бросив испепеляющий взгляд на его последний список предложений, — и вот теперь вы настаиваете на том, чтобы Биконсфилд больше говорил на публике, в ратушах! В следующий раз вы захотите дать рабочим право голоса.
— Подобных предложений я не выдвину, мадам.
— Не в этой формулировке, — съязвила она, — но другими словами. Ратуши! Кроме того, здоровье не позволит Биконсфилду придерживаться того жёсткого графика, который вы предлагаете.
— Тогда у меня сложилось неверное представление, что, баллотируясь на пост премьер-министра, он сможет взаимодействовать со своими избирателями, — парировал Себастьян.
В тот момент, когда слова сорвались с его губ, он понял, что они прозвучали чересчур саркастично. Себастьян пришёл в замешательство. Он потерял контроль над собой во время стратегического совещания с самой королевой. Она удивилась не меньше его. Если сначала её глаза расширились, то теперь они холодно сузились до щёлочек.
— Учитывая, что поставлено на карту для страны и для вас лично, мне казалось, что вы должны быть заинтересованы в победе на выборах, — сказала она.
Он медленно выдохнул.
— Я и заинтересован. И предлагаю лучшую стратегию для победы.
— Возможно, она поможет выиграть выборы, — признала она, — но не таким путём должна победить партия.
— Мадам, боюсь, я не понимаю.
— От такой победы партии тори мало пользы, потому что де-факто она перестанет ею быть.
Себастьяну никогда не понять желания превратить прямой путь к победе в извилистый.
Королева встала, он тоже поднялся на ноги. Она начала сердито расхаживать по комнате маленькими шагами.
— Я считала вас очень принципиальным человеком, — сказала её величество, — а теперь вижу, что вы ставите результат выше принципов. О, мы не выносим приспособленцев.
Себастьян сжал кулак за спиной.
— И всё же ни одно из моих предложений не противоречит моим принципам.
Она остановилась как вкопанная и медленно к нему повернулась. Менее стойкий человек пришёл бы в ужас.
— Тогда всё ещё хуже, чем мы думали, — холодно проговорила она. — Вы, Монтгомери, либерал.
С таким же успехом она могла бы назвать его предателем. Они уставились друг на друга через всю комнату, осторожно оценивая взаимную реакцию, когда в дело вмешались новые аргументы.
— В день вашей первой аудиенции, вы предстали передо мной девятнадцатилетним герцогом, чьи глаза были не по годам мудры, и я что-то в вас разглядела. По правде говоря, вы напомнили мне Альберта. Он тоже мало говорил. Обладал непоколебимым моральным кодексом и предпочитал дела словам, эти качества в наши дни очень редки, и я их всецело одобряю. Скажите, вы никогда не задумывались, почему ваш развод прошёл так гладко? — ровным голосом спросила королева.
Себастьян склонил голову.
— Я всегда знал, что вы помогли защитить мою репутацию, и всегда буду за это благодарен.
Она усмехнулась.
— Мы не могли допустить, чтобы порочная, глупая девчонка погубила такого выдающегося человека. И всё же мы слышали, что на прошлой неделе вы оказали поддержку суфражисткам. Этим скверным, глупым созданиям. Которые поддерживают Гладстона.
Ах, вот оно что. Это объясняло досаду её величества, но кто, интересно, мог так быстро донести сведения до Букингемского дворца? И тут он понял, что незначительная пауза выдала его с потрохами. Лицо королевы исказила яростью. Себастьян находился на зыбкой почве.
— Я вмешался по личным соображениям, политика к делу отношения не имела, — сказал он.
Она бросила на него ледяной взгляд.
— И мы далеки от того, чтобы интересоваться частной жизнью наших подданных. Особенно когда эти поданные являются для нас личным разочарованием.
Она потянулась за колокольчиком.
— Мадам, с этими женщинами обращались как с преступницами и содержали в условиях, совершенно неподходящих для женщин.
Она посмотрела на него так, словно увидела впервые.
— Вы предлагаете нам поощрять их намеренья? Вы, как никто другой, должны знать, что происходит, когда вы чересчур многое позволяете женщине: она переходит все границы. У женщин жестокие сердца. Мы советуем вам хорошо подумать, Монтгомери, кому вы преданы, какой мир хотите. Если уважение вашей королевы не является для вас достаточной мотивацией, по крайней мере, вспомните о своём родовом гнезде.
Раздался холодный звон колокольчика. Аудиенция была закончена. Королева предупредила и оскорбила Себастьяна.
Но больше всего его беспокоило то, что ему было абсолютно на это плевать.
— Временно исключили? — потрясённо проговорила Хэтти.
Люси и Катриона и вовсе потеряли дар речи. Крошечные бутерброды на многоярусных блюдах были позабыты, как и бутылка шампанского, которую Хэтти заказала в свои апартаменты, чтобы отпраздновать завершение портрета Елены Троянской прошлым вечером.
— Да, — ответила Аннабель, — но меня скоро восстановят.
Сегодня утром она съехала из своей комнаты в Леди-Маргарет-Холле и перевезла чемоданы в коморку, которую сдавала миссис Форсайт в своём небольшом доме в районе Джерико.
— Это смешно, — взорвалась Хэтти, — и во всём виновата я. Переезжай в мои апартаменты, тётя будет тебе очень рада.
— У нас есть комната для гостей, — сказала Катриона. — Отец, скорее всего, даже не заметит твоего присутствия.
— Мы можем поставить в моей гостиной небольшую кровать, — предложила Люси.
— Спасибо, — ответила Аннабель, — это очень великодушно с вашей стороны, но как вы не понимаете? Раз меня исключили, потому что я наношу вред репутации колледжа, лучше, чтобы вас не видели в моей компании.
— Совершенно верно, — твёрдо заявила Люси, — поэтому тебе следует остановиться у меня. Мне нечего терять.
Катриона и Хэтти притихли.
Роскошная комната вдруг показалась душной и тесной.
Аннабель поднялась на ноги.
— Люси, я знаю, ты считаешь себя паршивой овцой, но неужели ты хочешь привлечь внимание к своему делу таким сомнительным образом.
Утончённые черты лица Люси ужесточились.
— Ты же не думаешь, что я просто повернусь к тебе спиной. Если бы не наше движение, которое я обязала тебя поддерживать, ты бы не попала в тюрьму. Поэтому я несу ответственность за случившееся. Оставайся в Оксфорде. Живи у меня. Мы выстоим вместе.
