романтично. Бывало, он приходил и стоял у задней двери театра под проливным дождем. Он клялся ей в любви, и мы ему верили. Да и как можно было не поверить? Разве это не любовь, когда мужчина стоит под дождем, осыпает девушку цветами и драгоценностями?
Аполлон обнял Лили и прижал к груди, как маленького ребенка.
— Однажды… — Лили сглотнула, чтобы придать своего голосу твердости, — я заметила на ее щеке зеленоватый синяк и сочла это довольно странным: удариться этим местом невозможно. Но Китти сказала, что налетела на дверной косяк в темноте, и я ей поверила, поверила безоговорочно, даже не усомнившись.
Лили чуть повысила голос, и Аполлон, откинув волосы с ее лица, прижался губами к ее виску.
— После года ухаживаний он сделал ей предложение, а потом действительно женился: да, на простой актрисе, несмотря на недовольство семьи и разницу в происхождении.
Аполлон пошевелился, словно хотел что-то сказать, но Лили продолжала, не дав ему такой возможности:
— После этого я не видела ее почти год, только получала письма, в которых она рассказывала, как счастлива. Я ужасно по ней скучала, но вместе с тем была очень рада, что Китти нашла настоящую любовь. Через несколько месяцев она неожиданно навестила меня: вошла, прихрамывая, но я не заподозрила ничего дурного, тем более что она сказала, будто упала на улице и подвернула ногу. Потом она заходила еще, и каждый раз что-то было не так. Однажды, года через полтора после ее замужества, мы встретились в кондитерской. У нее под глазом был огромный синяк, хоть она и постаралась его замазать гримом…
Аполлон поцеловал Лили в висок и шепотом спросил:
— Он что, ее бил?
— Да. Я, конечно же, умоляла ее уйти от этого человека. У нее было много друзей в театре. Я убеждала Китти, чтобы мы сможем ее спрятать, если понадобится, и найдем для нее работу.
— Она согласилась?
— Нет, напротив: и слышать не хотела, чтобы уйти от мужа. Просто безумие, что, несмотря на столь чудовищные отношения, она его любила. Китти считала, что он сделал ей великое одолжение, женившись вопреки воле семьи, и терпеть его ужасный характер — цена, которую она должна платить за свое счастье.
Рука Аполлона замерла на ее волосах, когда он спокойно, но твердо проговорил:
— Мужчина не должен бить женщину — никакую, вне зависимости от происхождения или социального статуса, — этому нет оправдания, даже если он клянется в любви.
Лили некоторое время молчала, просто наслаждаясь нежной силой Аполлона, а потом, глубоко вздохнув, продолжила рассказ:
— Когда я увидела ее в следующий раз, она ждала ребенка и была так счастлива, что я начала думать, что ошибалась, что ее муж наконец осознал, насколько наша Китти хорошая и милая. Во всяком случае, она мне сказала, что он поклялся никогда больше не причинять ей боль. И я хотела — очень хотела — ей поверить.
Аполлон заметно напрягся, когда Лили заговорила о беременности Китти, и с его губ сорвался полувздох-полувозглас, который он не сумел сдержать.
— Я была такой наивной, — прошептала Лили.
— Ты… — Аполлон осекся, и голос его задрожал. — Ты не должна себя винить, что бы ни произошло.
Но Лили лишь покачала головой. Если бы она проявила настойчивость, если бы попыталась воззвать к материнскому инстинкту Китти…
Лили обхватила ладошками обнимавшую ее руку, сжала ее и продолжила:
— И вот как-то поздно ночью Китти пришла к нам. Нас — меня, Эдвина и Мод — разбудил громкий стук в дверь. К тому времени наша мать уже умерла, и Эдвин жил с нами в тесной квартирке, потому что проиграл в карты все свои деньги. Мод открыла дверь. И, услышав ее крик, я вскочила с кровати. Китти…
Лили закусила губу и судорожно вздохнула, пытаясь сдержать рыдания.
— Нет нужды это еще раз переживать, — тихо произнес Аполлон. — Просто рассказывай дальше.
Но Лили яростно замотала головой и, задыхаясь, возразила:
— Иначе ты не поймешь. Она была… вся в крови. Не знаю, как у нее хватило сил до нас добраться… Она так хотела этого ребенка. — Лили судорожно вздохнула, едва не закашлявшись от душивших ее рыданий. — Так любила его…
— Господи! — простонал Аполлон, прижимая Лили к себе и тихонько, как ребенка, покачивая. — Бедная ты бедная…
— Он очень сильно ее избил, один глаз полностью закрылся, щека кровоточила, а нос и вовсе вдавился внутрь, и ей приходилось дышать ртом. Но самое страшное — кровь лилась из нее.
Аполлон прижал ее лицо к своей щеке, мокрой от слез: так растрогал его рассказ Лили, хотя ту женщину, Китти, он совсем не знал.
— У нас не было времени, чтобы послать за повитухой, и Мод уложила Китти на мою кровать, подстелив под нее простыни. Эдвин ей помог, когда вышел из ступора. Конечно, ему не следовало там находиться, но другого выхода не было.
Лили закрыла лицо руками, заново переживая то горе и тот ужас. Китти, бедная Китти! Она была такой хорошенькой, такой живой!
— Тише, любовь моя, тише! — пробормотал Аполлон, уткнувшись в ее волосы и укачивая ее, точно младенца.
— Прости… Что-то я совсем расклеилась, — произнесла Лили, вытирая слезы тыльной стороной ладони.
Из носа у нее текло, глаза покраснели. Не ради этого ведь пришел сюда Аполлон: не ради уродливой, рыдающей женщины.
— Тебе не за что извиняться.
Лили кивнула, пытаясь справиться со слезами и восстановить дыхание.
— Ребенок родился почти на рассвете, такой сморщенный и красный, но Китти так его и не увидела: к тому моменту, как он появился на свет, она уже перестала дышать. Я думала, что он тоже не выживет: он был такой маленький, — но Мод знала, что делать. Первым делом она отправила Эдвина на поиски кормилицы, а потом запеленала малыша и положила вокруг него нагретые кирпичи. — Лили улыбнулась, несмотря на причинявшие боль воспоминания. — Знаешь, он даже не плакал: просто моргал и смотрел на все вокруг большими темно-голубыми глазами. Это позднее один глаз приобрел зеленый оттенок. А еще его головку венчал пучок темных кудрявых волос. В общем, само очарование. Эдвин предложил назвать его Джорджем, но мне показалось, что это слишком простое имя, поэтому я назвала его Индио.
Лили наконец прямо взглянула в глаза Аполлону, и он тихо проговорил:
— Значит, мужем Китти был Росс?
— Да, — ответила она просто, словно сообщала, который час, хотя до сего момента правду не знала ни одна живая душа. — Мы сразу поняли: если он узнает, что малыш жив, то непременно что-нибудь с ним сделает. Ведь, избивая Китти, он говорил, что
