детства, бл4! Мы через такое дерьмо прорывались с ним, тебе даже и не снилось! А сын Вороны, Сашка, мне крестником был, ему всего полтора года было! – он поднес сжатый кулак, развернутый боком, ко лбу. Таким тёмным я его видела впервые.
– Мне по голове досталось, Сань, – я накрыла его руку ладонью, – Я должна была спросить.
Он сидел и не двигался. Впервые за всё время нашего общения я увидела его эмоции, горечь, боль, сожаление, осознание собственного бессилия. Всё это разом накрыло его, и он не пытался с ними справиться.
– Часто думаю, мог ли я что-то изменить. Как-то предотвратить наш Апокалипсис, который случился. Спасти Димона, спасти парней, Лёльку с Саньком, Андрюху. Одно событие, бл4дь, и вся жизнь в фарш.
– Знаешь, когда в реанимации умирала, мне снился Добрый, субботнее утро и наша дочка. Как он ей косички заплетает, «потягушки» делает. Сашка, так не хотелось просыпаться! Так хотелось остаться там, кормить его омлетом, читать Катюшке сказки. Прижаться к нему и никогда не отпускать.
– Семью тебе надо, Малая, ты так с ума сойдешь.
– Я не заслужила семью. Я – предатель. А семья предательства не потерпит.
Он развернулся ко мне и начал на меня орать:
– Может, хватит уже себя наказывать? В чём ты виновата? В том, что он умер, а ты нет? Прекрати сводить всю свою жизнь к единственному событию. Хватит раз за разом причинять себе боль. Просто живи! За вас двоих.
– Сань, нельзя было отпускать его. Нельзя! Надо было прилипнуть к нему как жвачка, устроить истерику, с битьем посуды и швырянием стульев. Надо было сопротивляться разлуке всеми силами. На крайний случай, надо было бросить всё и сбежать с ним, к чёрту школу и семью. И плевать на последствия. А я просто отпустила его. Я так привыкла быть хорошей девочкой, что просто не смогла сделать так, как было бы правильно для нас.
– Правильно для тебя было остаться дома, окончить школу, сдать экзамены на «отлично», поступить в университет. Вот это было правильно! Он очень гордился тобой.
– Главное здесь – прошедшее время.
– Прошедшее, настоящее – какая разница.
– Он мёртв.
– Вы бы оба были мертвы. Это была поездка в один конец.
– Тогда мы были бы вместе. И сейчас я бы не захлёбывалась от отчаяния и от чувства вины.
Я замолчала. А потом отвернулась, подошла к окну, и продолжила:
– Ты знаешь, каково это хоронить человека каждый день…. Десять лет. Десять грёбанных лет! Ни психологи, ни психотерапевты не помогают. Ничего не помогает. Я так больше не могу. Я хочу, чтобы это закончилось, – я достала сигарету и продолжила, – Я не живу уже очень давно. Ты же знаешь, я никогда не сдаюсь. Поначалу я подбадривала себя, пыталась взять себя в руки, говорила: «Давай, давай, Рина! Ты сможешь!». Но нихрена. Тело не может обмануть мозг – меня осталась только половина. Вторая половина пустая. Я не знаю, как объяснить, чтоб ты понял. Это когда мозг говорит тебе: «Давай, у тебя получится, ты это сделаешь!». А тело говорит: «Чувак, очнись, ты никогда больше не будешь профессионально играть в баскетбол – у тебя всего одна рука, ты инвалид». Вот так и я, мозг кричит: «Давай, дура, соберись!», а тело стонет – «Дай силы открыть глаза утром, я же дышать без него не могу». Вот такая засада.
– А пойдем накидаемся, Малая. Тебе же уже восемнадцать есть, да? Вот сейчас пойдём и надерёмся вдвоём. И не будем ныть. Будем петь и ржать как кони. Чтобы они там наверху порадовались за нас.
– Добрая я.
Он сгреб меня в охапку и затряс. Я встала и отправилась надевать самое короткое и крутое платье.
Мы пришли в караоке бар уже навеселе. Мы начали ещё в такси, которое отвезло нас на Орлиную сопку, где мы пили вискарь, мешая его с колой, из больших бумажных стаканов.
Я никогда не пела в караоке. После моего тура на замене в «Arsenicum» я вообще никогда не пела на публике. Но Злого это не смущало. У него отсутствовало само понятие «смущаться», ему было фиолетово, кто и как на него смотрел. Ему было плевать, он делал то, что считал нужным.
К моему удивлению он действительно неплохо пел. Посетителей в баре почти не было, были заняты ещё два стола. Поэтому заказав нам по коктейлю, Злой схватил микрофон и отлично исполнил Behaind Blue Eyes, причём, с нескрываемым удовольствием. Было забавно смотреть на «человека-гору» с рельефными мышцами, короткой стрижкой и микрофоном. Сбой в матрице. Я сидела, открыв рот. Когда он вернулся за стол, мы выпили, и он потащил меня с собой. Я держала микрофон двумя руками и ненавидела Саню всеми фибрами души. Как оказалось, от меня много не требовалось, Злой требовал, чтобы я вместе с ним пела только припев. Ну вот, здравствуйте «Я свободен» Кипелова. Потом были коктейли, песни, мы действительно ржали как кони. А потом путем манипуляций и психологического давления он заставил меня спеть. И я выбрала песню, которая на репите звучит у меня в машине. Теперь с открытым ртом сидел Злой. Когда я вернулась за стол, он обнял меня и сказал, что ему очень нравится, как я пою, и я должна пообещать ему каждый его приезд петь для него эту песню. Мы были уже очень на метле, когда я вдруг оказалась вместе с ним с микрофоном в руках. Саня ткнул меня в бок – была моя очередь.
«Прольются все слова как дождь. И там, где ты меня не ждёшь, Ночные ветры принесут тебе прохладу. На наших лицах без ответа Лишь только отблески рассвета, того Где ты меня не ждёшь».
Зачем он выбрал эту песню, твою мать. Слова врывались в мое сознание, окутанное алкоголем. От каждого слова в голове раздавался щелчок, и к середине песни слезы лились рекой. Саня оторвал свой взгляд от экрана и посмотрел на меня. Тут же он кинул микрофон на стойку, вырвал микрофон у меня из рук и крепко обнял.
И как только я почувствовала его тепло, я начала всхлипывать в голос. Он быстро расплатился и увел меня оттуда. На улице мы сели в первое же такси и поехали домой.
Дома он снял с меня туфли и уложил меня спать прям в платье, с макияжем. Он лег рядом поверх одеяла, обнял меня, гладил по голове и молчал. Я всхлипывала ещё некоторое время, а затем провалилась в сон.
Утром я проснулась в
