Мой разум рухнул.
Тисаана.
Вот осколки. Я должен их сложить. Но как многих здесь недостает.
Я повернул голову и увидел ее лицо, щекой на земле, и расплывающийся между нами туман. Красивая девушка, пятна бесцветной и смуглой кожи, один глаз серебристый, другой зеленый, и оба смотрят сквозь меня. На землю упала одна слеза.
Ужас.
Она умерла. На вид похоже. А это было бы… было бы…
Нет. Нет, она не умерла. Ее пальцы слабо тянулись ко мне. И мои сами собой потянулись к ней.
Но соприкоснуться не успели – ее подхватили с земли. Я сумел поднять глаза. Человек… нет, не человек. Крылья, остроконечные уши.
Я искал в памяти то место, которое его помнило.
– Ты сможешь идти? – говорил он. – Нам надо уходить. Сейчас же.
Уходить? Куда? Я не помнил даже, где мы есть. За спиной крылатого из щелей в стене вытекали тени. Они обретали человеческое обличье, только фигуры их были изломаны, распадались.
– Я не смогу унести обоих, – еще настойчивее сказал крылатый. – Вставай.
Мой взгляд вернулся к нему. К Тисаане у него на руках.
– Уходи.
Одно это слово отняло у меня все силы.
Тот помедлил. Потом оглянулся через плечо на подступающие тени.
– Уходи, – повторил я.
– Я вернусь. Попробуй выбраться наверх.
Я не слишком понимал, что такое «наверх». Все равно. Я кивнул ему.
Он расправил крылья и ушел в темноту над нами. Тени разметало, будто в страхе, а потом они выровнялись и повернули безликие головы ко мне.
Я пытался – тщетно, – дважды пытался подняться на четвереньки. Земля кренилась под ногами. Стены содрогались и дрожали. С них срывались камни.
Я сумел подняться на колени, потом на ноги, нетвердо шагнул.
Я сделал три шага.
Что-то рвануло меня назад. Я свалился мешком.
А потом надо мной склонилась женщина с серыми глазами и серебряными косами. На ее лице была кровь, в глазах ненависть.
Нура.
Это имя я вспомнил сразу.
Рука моя обхватила рукоять кинжала. Тело знало, что делать, но мышцы не слушались. Она легко обезоружила меня. Клинок отлетел в сторону.
Падали все новые камни. Расщелина рушилась. А Нура не сводила с меня глаз.
Вот, как видно, и конец.
Эта мысль пролетела в моем разбитом сознании. И может быть, оттого, что затерялось столько осколков, конец показался вдруг таким неизбежным. Сюда, к этому мгновению, к этому месту, к этому действию, вели тысячи движений. Миллион кривых троп тянулись к одной цели.
Не это ли называют роком? Я и она, уничтожающие друг друга.
– Не сбежишь, Макс, – сказала она. – В этот раз нет.
Грохот падающих камней заглушил ее слова. Ее лицо придвинулось ко мне.
– Надо тебе было меня убить, – шепнула она. – Я предупреждала тебя насчет жалостливого сердца.
Стены рухнули.
И стало темно.
Первым возник звук. Голоса птиц. Потом шорох ветра в листве. Отдаленные щелчки шагов по гладкому полу. Все, что когда-то было знакомо.
Потом прикосновение. Мягкость подушек под спиной, гладкая ткань, приникшая к воспаленной коже. Запах. Чистый запах влажной земли, далеких цветов. Крепкого чая. Лилий. Откуда я знала, как пахнут лилии?
Я открыла глаза.
Я смотрела в потолок – в сложный узор, свитый из медных жил, переплетенных плющом и мхами. В рамках узора виднелось за стеклом ненастное серое небо.
Я шевельнула пальцами.
У меня есть пальцы.
Я ждала, когда почувствую другого – другого в одном теле со мной, того, с кем мне придется сражаться за власть или таиться от него.
Но со мной была лишь тишина. В сознании зияли пустота и одиночество. Никого, кроме меня.
– Эф.
Теплые пальцы погладили мою руку, и я непроизвольно отдернула ладонь. И села – слишком резко, так что закружилась голова и скрутило желудок.
– Ты в безопасности, – тихо сказал голос.
«Ты в безопасности». Я слышала эти слова Тисааны в ее мыслях, в сознании, которое когда-то делила с ней. Теперь мое сознание было пусто.
Я перевернулась и зарычала, уже срываясь с кровати. Налетела на стоящего, и оба мы повалились на пол – я на него, он обхватил меня за плечи, а я его даже рассмотреть не успела.
– Эф, это я.
– Не зови меня так! – прорычала я.
А потом посмотрела на него и замерла.
Да, я его знала. Хотя совсем не помнила откуда. Призрак забытой жизни. Чьей-то жизни, не моей. Жизнь всегда бывала чужой. У него было острое, угловатое лицо с россыпью веснушек на щеках и волной каштановых волос на лбу. Медная корона с зубцами оленьих рогов на голове. Но замерла я от его глаз. Знакомая моховая зелень, и смотрели они так, будто меня видели. Будто меня знали.
Мне это не понравилось. Не хотела я, чтобы меня видели.
Зашипев, я отскочила, шарахнулась, налетела на стену. Мы были в спальне – роскошной, насколько я понимала в таких вещах. Изразцовая плитка холодила мне ступни.
– Где я? – выпалила я. – Кто?.. Что это?..
Я не находила слов для вопросов. Опустила взгляд на свои распластанные ладони. Не Тисааны. Не Максантариуса. Не иссохшие ладони человека из белой-белой комнаты.
Медноволосый медленно, осторожно приближался ко мне. Мне не понравилось, как он на меня смотрел: будто я – это что-то подлежащее изучению, что требуется понять. Мне было проще, когда меня не понимали.
– Это твое тело, – тихо сказал он. – Ну, посмотри же на него.
– У меня нет тела.
– Посмотри.
Он протянул руку, указал на зеркало у дальней стены. Я с опаской повернулась туда, потом шагнула ближе.
От увиденного у меня сжалось сердце, хотя я не понимала тому причины.
Там стояла фейри в простой белой сорочке. Смуглокожая, с длинными темно-рыжими волосами, с лиловатыми пятнышками на щеках. Глаза темно-лиловые – запавшие, усталые и очень испуганные.
Я отступила назад.
– Узнала себя? – сказал мужчина.
– Я…
Я не могла ответить на его вопрос. Голова болела. В сознание врывались образы – образы тех прекрасных существ в комнате из гладкого черного камня. Образ лица в зеркале – лица, похожего на это.
– Ничего, – ласково сказал мужчина. – Некуда спешить.
Я снова взглянула на свои ладони. Взгляд скользнул выше, к локтям, по гладкой смуглой коже предплечий. Без всяких меток. Не знаю, почему это показалось… неправильно.
Потом я перевернула кисти и увидела черные татуировки на сгибе запястья. Три знака, переплетающиеся между собой. Я, и не понимая, знала, что это слова. Но видеть их было больно. Я моргнула, и мне привиделся возносящийся к небу черный
