камень, исписанный такими же знаками.
– Это тело – подобие твоего, – тихо продолжал мужчина. – Но лишь подобие. Прежде у тебя были татуировки. Они рассказывали твою историю. Ты прожила столько жизней. Мне показалось неправильным начинать эту совсем с чистого листа.
Я открыла рот – и закрыла. Уронила руки и обернулась к нему.
– Где это? – спросила я.
Уголки губ у него изогнулись кверху.
– Позволь, я покажу.
Он провел меня по прекрасным коридорам с золотыми, медными, стеклянными потолками, сплошь увитыми зеленью. Нам встречались другие фейри в нарядных, сложных одеяниях. Они бросали на меня странные взгляды, а Кадуану кланялись.
Наконец мы достигли конца коридора и через открытую стеклянную дверь вышли на балкон. Ярко светило солнце – мне пришлось зажмуриться. Голова болела. От ветра кожа шла мурашками. Я не привыкла к чувствительности тела. Неужели люди во плоти всегда так себя чувствуют?
– Это, – сказал Кадуан, – Эла-Дар, Единый Дом.
На этих словах голос его переменился. Я расслышала перемену, хотя и не поняла всего ее значения. Он метнул на меня взгляд, всмотрелся, наблюдая, как я подхожу к перилам балкона и смотрю вниз. Подо мной лежал город. Он тянулся, сколько хватало глаз, – красивые бронзовые здания, заплетенные зеленью. Все это было выстроено на горном склоне – и бронза стен, и лесная зелень, и серый сланец складывались воедино, украшая друг друга. Вдалеке виднелись маленькие домики, и заросшие плющом башни, и многолюдные улицы, и мосты. Еще дальше под обрывом серой скалы уходило к горизонту голубовато-серое море.
– Наш мир был совсем другим, – тихо рассказывал Кадуан. – Столько лет прошло… все дома без конца воевали друг с другом. Война между Домом Обсидиана и Домом Своевольных Ветров едва не уничтожила всех фейри. Веками Дома лежали в руинах. Некоторых вовсе не осталось.
Он не сводил с меня глаз – я чувствовала это, даже не глядя на Кадуана.
– Я их объединил. Выжить мы могли только вместе. И мы выжили. Осколки прежних царств сложились в то, что ты видишь. В единое королевство фейри.
У меня болела голова. Крутило живот.
– Не понимаю, какое мне до этого дело.
Если мой ответ потряс Кадуана, он не выдал изумления.
– Я понимаю, пока никакого. Но мне подумалось, что тебе захочется увидеть свой дом.
Я рывком развернулась к нему.
Дом. Дом. Дом.
Когда-то я рвалась домой. Как я мечтала иметь дом! И вот это место – дом? Оно не походило на то, что мне представлялось. Холодное, шумное, суетливое. Оно давило на мой холодный и пустой разум.
Я осмотрела город. Непрошено ворвались воспоминания. Горящие города. Война. Невыносимая боль. Белая, белая, белая комната. Разрывающее сердце предательство.
И за ним гнев.
Нахлынувший гнев принес с собой облегчение. По крайней мере, что-то знакомое. Что-то, заполняющее пустоту.
– Тебе не понять, – стиснув зубы, процедила я, – как гнусно со мной обошлись.
Холодное молчание.
– Поверь моему слову, я понимаю, – сказал он.
– Никто за мной не пришел. Столько дней. – Я в упор взглянула на него. – Почему? Если ты знал, чем я стала, почему меня бросил?
На его лице мелькнула боль.
– Я пытался, – сказал он. – Я не знал, что ты жива, Эф. И не мог тебя найти. Пока не уловил перемены в магии. Я почувствовал тебя сперва на юге, в Трелле. Потом на Аре.
Боль во мне затвердела. Я узнала и его чувство. Гнев, отражение моего.
– Они стали забирать наших, – сказал он. – Вскоре после того. Пока я пытался узнать, что с тобой сделали, пропали шестеро фейри. Я их вернул, но только одного живым. А то, что делали с тобой… сотни лет…
Он неловко сбился. Странно было это слышать. Казалось, он не из тех, кто может растерять слова, но он осекся, отвел взгляд. И снова повернулся ко мне:
– Люди еще существуют лишь потому, что мы это допускаем. Прежде цена жизни определялась мощью Дома, которому она принадлежала. Теперь же мы – одно королевство. И жизнь каждого фейри бесценна. Давным-давно люди убили сотни наших. Больше они не получат ни единой жизни. Ни единой. – Он презрительно наморщил нос. – Я никогда не откажусь от войны за свой народ. Без людей мир станет лучше.
Молчание. Его слова словно резали мягкий шелест ветра в листве. Кадуан смотрел на меня, и его взгляд сплетался с моим, как сплетаются руки. Что-то заставило меня помедлить. В этом взгляде мне мерещились воспоминания. Воспоминания были у него, а у меня не было.
– Я не помню, – тихо сказала я. – Ничего этого я не помню.
Его взгляд смягчился.
– Я знаю.
– Ты, может быть, ищешь Эф. А ее, может быть, больше не существует.
И снова его взгляд изменился, но эта перемена осталась мне непонятной.
– Может быть, – сказал он, – и все же я счастлив, что ты здесь.
Странно, подумалось мне. Я не знала, как описать копившееся в груди чувство. Оно было неудобным. Все здесь было неудобно.
– Даже если я – всего лишь Решайе?
Рука Кадуана легла на мою. На этот раз я не отдернула ладонь.
– Даже если так.
Мир сыпался песком между пальцами. Мне удавалось ловить лишь по песчинке зараз. Вот я выхватываю осколок воспоминания – большого, важного, – и тут же он тает, как призрак.
Сознание раскачивалось, не даваясь в руки. Несколько раз я приходил в себя в такой белой комнате, что сводило живот – накатывала убийственная боль, а надо мной озадаченно склонялись люди с незнакомыми лицами. Те дни прошли как в тумане. Сновидения оказывались ярче. Реальность виделась как сквозь запотевшее стекло. А сны? Сны были резкими, хоть и разбитыми в осколки.
Я что-то искал. Что-то я потерял. И не знал что. В сновидениях я видел девушку с разными глазами, с пятнистой кожей. Она то смеялась, то говорила что-то, то с головой уходила в книгу. Бывало, она подавалась вперед, смотрела серьезно, сжимала в ладонях мои щеки.
«Макс, вернись. Ты должен вернуться».
А потом она наклонялась надо мной, щекотала веки белыми волосами, касалась губами уха, а шепота я не слышал.
Миг…
Каждый раз я с боем пробивался к сознанию. А пробившись, не знал, что с ним делать. Мир постоянно менялся. Я в белой комнате. Я в тесной комнатушке маленького дома. Я на корточках в саду, среди цветов, оборачиваюсь на чей-то зов. Я в прекрасном золотом зале бегаю наперегонки со стайкой темноволосых детей. Я в том же зале среди темноволосых мертвецов.
Миг…
Я в белой
